ИЛИ – ИЛИ - Рэнд Айн

– Нет, конечно, нет.

– Так почему в истории человечества такие, как Нэт Таггарт, создавали и покоряли мир, но всегда уступали членам совета?

– Я… я не знаю.

– Как могут люди, которые боятся определенно высказаться насчет погоды, бороться с Нэтом Таггартом? Как они могут отнять у него его достижения, если он решился бы защищаться? Дэгни, он боролся любыми средствами за исключением основного. Они бы не победили, если бы он, он и все мы, не отдали им мир.

– Да. Ты отдал им мир. Эллис Вайет отдал. Кен Денег-rep. Я – не отдам.

Он улыбнулся:

– Кто построил для них железную дорогу Джона Галта? Франциско увидел, как Дэгни сжала губы, он знал, что его вопрос ударил по открытой ране. Все же она тихо ответила: -Я.

– Для того, чтобы все закончилось именно так?

– Для людей, которые не шли до конца, не хотели бороться и сдались.

– Разве ты не понимаешь, что по-другому кончиться и не могло?

– Нет.

– Сколько ты можешь терпеть эту несправедливость?

– Столько, сколько смогу бороться.

– Что ты будешь делать сейчас? Завтра?

Глядя прямо ему в глаза, со скрытой гордостью, которая подчеркивала ее спокойствие, Дэгни сдержанно сказала:

– Начну ломать.

– Что?

– Линию Джона Галта. Буду ломать ее своими руками, своим умом. Подготовлю все к закрытию, затем разрежу рельсы на куски и укреплю ими магистраль. Работы много. Это займет меня. – Ее голос едва заметно изменился, выдавая волнение. – Знаешь, я с нетерпением жду этого. Я рада, что должна сделать это сама. Нэт Таггарт работал всю ночь – чтобы занять себя делом. Не все так плохо, пока есть что делать. И я буду знать, что спасу этим по крайней мере основной путь.

– Дэгни, а если бы тебе пришлось разбирать магистраль? – Он говорил очень тихо, и ей стало любопытно, что заставило ее подумать, будто от ее ответа может зависеть его судьба.

Она без колебаний ответила:

– Тогда пусть меня переедет последний поезд. – И добавила: – Нет, это просто жалость к себе. Я этого не сделаю.

Он мягко сказал:

– Не сделаешь. Но хотела бы. -Да.

Он улыбнулся и отвел взгляд. Это была страдальческая улыбка. Он смеялся над собой. Дэгни подумала – почему она так уверена в этом? Его лицо было хорошо знакомо ей, она всегда знала, что он чувствовал, даже если не догадывалась о причинах его настроения. Так же хорошо, как лицо, ей было знакомо его тело, она все еще помнила его, ощущала под одеждой Франциске, который находился в нескольких футах от нее в тесной близости кабинки. Он повернулся к ней, и неожиданная перемена в его глазах подсказала ей, что он знал, о чем она думала. Он отвел взгляд и поднял бокал:

– Итак, за Нэта Таггарта.

– И за Себастьяна Д'Анкония? – спросила она и тут же пожалела, так как это прозвучало иронически, чего она не хотела.

Дэгни заметила в его глазах странную веселую ясность, и он, улыбнувшись со скрытой гордостью, подчеркивавшей твердость его слов, ответил:

– Конечно, и за Себастьяна Д'Анкония.

Ее рука дрогнула, и несколько капель пролилось на квадратик бумажной салфетки, лежавшей на темном блестящем пластике стола. Она наблюдала, как он одним движением опустошил бокал, – резкое движение его руки напомнило Дэгни жест при принесении торжественной клятвы.

Неожиданно Дэгни подумала, что он пришел к ней впервые за двенадцать лет.

Он вел себя так, будто уверенно руководил собой и передавал ей свою уверенность, чтобы к ней вернулось самообладание. Он даже не дал ей времени подумать, почему они здесь и вместе. У Дэгни возникло необъяснимое чувство, что он потерял свою власть над ней. Некоторое время оба молчали, она смотрела на его лоб, скулы и губы, он сидел, отвернувшись от нее. Но она знала, что он пытался вновь обрести что-то утраченное.

Дэгни недоумевала, чего он хотел добиться сегодня вечером, и вдруг подумала, что он, видимо, добился своего: помог ей пережить самое худшее, спас ее от отчаяния, дал понять, что живой разум услышал и понял ее. Но зачем ему это нужно? Почему он заботится о ней в час отчаяния после долгих лет мучений, на которые обрек ее? Зачем ему знать ее отношение к гибели линии Джона Галта? Она вспомнила, что не спросила об этом, встретив его в вестибюле здания «Таггарт трансконтинентал».

Именно это их связывало: она бы не удивилась, приди он в момент, когда нужен ей больше всего, и он всегда знал, когда нужен. В этом крылась опасность: она будет доверять ему, даже зная, что эта вера приведет ее в западню, помня, что он всегда предает тех, кто доверяется ему.

Франциско сидел, опершись скрещенными руками на стол, и смотрел прямо перед собой. Не поворачиваясь в ее сторону, он неожиданно сказал:

– Я думаю о тех пятнадцати годах, которые Себастьян Д'Анкония ждал любимую женщину. Он не знал, увидит ли ее вновь, выживет ли она… будет ли ждать его. Он знал, что

93ак. 7 она не выдержит его борьбы, и не мог позвать ее к себе, пока эта борьба не закончится. Он ждал, заменив любовью надежду, на которую не имел права. Когда он перенес ее через порог своего дома в качестве первой в Новом Свете сеньоры Д'Анкония, он понял, что борьба закончилась, -они были свободны, ничто не угрожало ей и не могло причинить боль.

В дни их пылкого счастья Франциско никогда не давал ей понять, что хотел бы видеть ее сеньорой Д'Анкония. Дэгни задумалась, знает ли она, что она значит для него. При этой мысли она внутренне содрогнулась; она не верила, что все услышанное ею могло быть правдой, – – прошедшие двенадцать лет свидетельствовали о другом. Она думала, что это очередная хитрость.

– Франциско, – твердо спросила она, – что ты сделал с Хэнком Реардэном?

Он удивился, что она вспомнила это имя в такой момент. – А что такое? – спросил он.

– Он говорил мне, что ты единственный человек, который ему нравится. Но когда мы виделись в последний раз, он сказал, что готов убить тебя.

– Он сказал почему? -Нет.

– Он ничего не рассказал тебе?

– Нет.

Она увидела, как Франциско странно улыбнулся, – это была улыбка, вобравшая в себя грусть, благодарность и обожание.

– Я предупредила его, что ты можешь причинить ему вред, когда он сказал, что ты единственный, кто ему по душе.