Шолохов. Незаконный - Захар Прилепин

уже первое определение, которое Шолохов даёт ищущему транспорт до хутора Татарского Штокману.

«– Здравствуйте! – приветствовал он Федота, касаясь смуглыми пальцами полей чёрной шляпы.

– Здравствуй! – выжидательно процедил Федот, прищуря калмыцкие глаза.

– Вы откуда?

– С хутора, не тутошний.

– А с какого будете хутора?

– С Татарского.

Чужой человек достал из бокового кармана серебряный, с лодочкой на крышке, портсигар…»

«Чужой человек»!

Возникает почти неуловимый сквозняк инфернальности: смуглые пальцы, лодочка на крышке портсигара (он что, перевозит с этого света на тот?), чёрная шляпа.

У Штокмана есть жена. В дороге Штокман и Федот разговаривают, тем временем жена Штокмана, «закутавшись в вязаный платок, дремала. Лица её Федот не разглядел».

У жены нет интереса ни к тому, куда она едет, ни к тому, где она будет обживаться, ни к подвозящему их казаку, ни к природе, ни к чему. Разговоры мужа тоже не вызывают у неё ни малейшего интереса. Сама она у Штокмана тоже, кажется, интереса не вызывает. Жена его, словно бы лишённое разума существо, которое он, как птицу перевозит за собой. У неё даже обличья как бы нет. Она – дремлет. Он её усыпил, этот странный Штокман.

Из отдельных черт Шолохов собирает его портрет. Сначала говорит о «крупном, белом лице»: перед нами человек, избегающий солнца. Спустя несколько страниц мы узнаём, что у Штокмана – «хориные глаза». Хорь – злой зверёк, хищник, охотившийся на домашнюю птицу в казачьих дворах. «Близко приставленные к мясной переносице глаза светлели хитрецой. Разговаривая, он часто улыбался, козырьком вытягивая верхнюю губу». И ниже: «…остреньким взглядом узко сведённых глаз бегал…»

Какой подбор вызывающих неизбежную брезгливость черт: взгляд узко сведённых глаз даже не острый, а остренький; мясная переносица на крупном белом лице – тоже, признаться, черта своеобразная и в сочетании с хориными глазами точно малоприятная; вкрадчивые манеры – но при этом совершенно демоническая, насмешливая убедительность.

Чтоб не возникло никаких сомнений, в финале главы Шолохов повторяет про Штокмана: «Неделю из дому носу не показывал, жил, как сурок в сурчине… Лишь ребятишки дни напролёт неотступно торчали над плетнями, с беззастенчивым любопытством разглядывая чужого человека».

Освоившись, чужой человек приступил к тому, ради чего приехал.

«В завалюхе Лукешки-косой после долгого отсева и отбора образовалось ядро человек в десять казаков. Штокман был сердцевиной, упрямо двигался он к одному ему известной цели. Точил, как червь древесину, нехитрые понятия и навыки, внушал к существующему строю отвращение и ненависть. Вначале натыкался на холодную сталь недоверия, но не отходил, а прогрызал…»

И далее несколько фраз, которые были изъяты из поздних изданий «Тихого Дона»: «Положил личинку недовольства. И кто бы знал про то, что через четыре года выпростается из одряхлевших стенок личинки этой крепкий и живущой зародыш?»

Да это же мерзость какая-то! Червь, точащий древесину, откладывающий личинку, из которой выползает зародыш.

То, что Штокман представляется потомком немецкого деда, имеет свой, тоже с инфернальным привкусом смысл. Он такой же немец, как Мефистофель – учёный и философствующий чёрт, порождённый немецким гением Гёте. Удивительно, но ту же эстафету подхватит позже не кто иной, как Михаил Булгаков в романе «Мастер и Маргарита», описывая встречу поэта Бездомного и Воланда, сатаны.

«– Вы – немец? – осведомился Бездомный.

– Я-то? – переспросил профессор и вдруг задумался. – Да, пожалуй, немец… – сказал он».

Штокман тоже «пожалуй, немец».

Даже в интересе казачьих детей к нему чувствуется чуть больше, чем традиционное любопытство. Ну да, новый человек – всё ясно. Но они, висящие на заборе, будто догадались, что на хуторе поселился зверь, принявший человеческое обличье.

Жена его во дворе не появляется. Она по-прежнему дремлет.

Детей у Штокмана, конечно же, нет и быть не может.

И последнее. У Штокмана имя Сталина и отчество Троцкого. Сдаётся, Шолохов сам не заметил, когда, ведомый более чутьём, чем разумом, так его назвал.

* * *

В большевики у Шолохова, если оставить Мелехова за скобками, чаще всего идут либо самые бестолковые обитатели Верхнего Дона, либо – самые озлобленные.

«Вечером у косой Лукешки в половине Штокмана собирался разный люд: приходил Христоня; с мельницы Валет в накинутом на плечи замасленном пиджаке; скалозуб Давыдка, бивший три месяца баклуши; машинист Котляров Иван Алексеевич… постоянным гостем был Мишка Кошевой, ещё не ходивший на действительную, молодой казак».

В очередной раз попутно напомним, как изобретательно работала писательская фантазия.

Косая Лукерья Каргина (в шолоховской книге – Попова) – реальная жительница Каргинской.

Котляров (в реальности Иван Алексеевич Сердинов), Давыдка (Давыд Михайлович Бабичев) и Валет (Валентин) – работники мельницы Александра Шолохова, но уже с хутора Плешакова.

Реальный казак по имени Христоня (Хрисанф) жил в Каргинской, но там же имелся ещё и Стратоня – Фёдор Стратонович Чукарин, каргинский коммунист из числа казаков. Из Хрисанфа и Стратони сложился романный Христоня.

Штокман был подсмотрен в Богучаре, а потом домыслен, додуман, дописан на основе характеров других известных Шолохову большевистских деятелей.

Все названные, встреченные Шолоховым в разное время и в разных местах, были перемещены в придуманный автором хутор Татарский.

С Давыдкой у Шолохова сразу всё ясно: скалозуб и бездельник. Быть может, реального Давыдку так и воспринимали в шолоховской семье, пока мельницей владел Александр Михайлович Шолохов, хотя, как мы увидим ниже, это далеко не факт.

Валет – про него всё скажет в трудный момент Григорий Мелехов: «Тебе можно языком трепать, засранец! Как был ты Валет, так и остался им! У тебя, кроме пинжака, ничего нету…» Далее Шолохов даст мгновенный портрет этого персонажа: «Ежиная мордочка его побелела от злости, остро и дичало зашныряли узко сведённые злые глазёнки, даже дымчатая шерсть на ней как будто зашевелилась».

Ни дать ни взять – мелкий демон.

Каждое его появление в романе выписывается словно бы брезгливой кистью: «Валет трескуче закашлялся, харкнул залпом и нехотя встал. Большая не по росту шинель висела на нём, как кафтан на бахчевном чучеле. Висячими полями фуражка прикрывала острые хрящи ушей».

Харкнул залпом… Выглядит как чучело… Острые, как у вампира, хрящи ушей…

«Казаки расспрашивали, где был после демобилизации, но Валет отвечал уклончиво, сводил на нет опасные разговоры. Ивану Алексеевичу да Мишке Кошевому признался, что четыре месяца отмахал в красногвардейском отряде на Украине, побывал в плену у гайдамаков, бежал, попал к Сиверсу, погулял с ним вокруг Ростова и сам себе написал отпуск на поправку и ремонт» – то есть дезертировал.

Неопрятный, пугающий своим видом, гадкий, трусоватый.

У Шолохова в романе Валета убьют казацкие повстанцы. Однако здесь перед нами таится очередной поворот судьбы в духе рассказов Эдгара По или романов Гайто Газданова. Уже после Отечественной к Шолохову в гости, в Вёшенскую, явится неизвестный.

– Не помнишь меня? – спросил.

– Нет, – признался Шолохов.

– А ты меня в романе убил, похоронил и