Андрей Битов: Мираж сюжета - Максим Александрович Гуреев

Олег Николаевич Прудков – член редколлегии, секретарь партийной организации «Литературной газеты»

Марина Мартинетти – сотрудница пресс-центра 40-го Международного Венецианского кинофестиваля

Андрей Георгиевич Битов – брат Олега Битова, писатель

Ольга Алексеевна Кедрова – мать Олега Битова

Сюжет, который сейчас будет изложен на этих страницах, современному читателю может показаться банальной выдумкой, примитивной фантазией, имеющей, скорее, отношение к второразрядному palp fiction, а посему, не достойным внимания интеллектуальной публики. Однако в 1970-х–1980-х годах в СССР подобного рода фабулы имели место быть в наглухо засекреченной и потому предельно мифологизированной жизни советских элит – партийных, творческих, спортивных, «гэбэшных».

Итак, Олег Битов, советский журналист с более чем 20-летним стажем работы, член партии, направляется в командировку в Италию (до того был в недельной командировке в Югославии, брал для «Литературной газеты» интервью с писателем Мирославом Крлежей) для освещения работы 40-го Венецианского кинофестиваля (председатель жюри Бернардо Бертолуччи, советский кинорежиссер Глеб Панфилов среди членов жюри).

Кандидатура О. Г. Битова была выдвинута Ю. П. Изюмовым, одобрена А. Б. Чаковским и О. Н. Прудковым, а также курирующим работу международного отдела «Литературной газеты» соответствующим подразделением КГБ СССР.

1 сентября 1983 года Олег Георгиевич прибывает в Венецию.

Читаем у Олега Битова: «Погода 1 сентября 1983 года стояла чудесная, ласково-золотая, что утром в Москве, что к вечеру в Венеции. Правда, на пересадке в Милане небо чуть прихмурилось, посерело, и минут пятнадцать покрапал мелкий ленивый дождик. Но он миновал, в небесной канцелярии вновь возобладало хорошее настроение, и вторая половина пути (половина – если считать по времени, а не по расстоянию) выдалась просто идеальной, безоблачной и нежаркой… Это и впрямь было нелишним и даже удачным обстоятельством, поскольку из Милана в Венецию мы добирались поездом… Последний короткий перегон от Венеции-Местре до вокзала Санта-Лючия. Местре – промышленный пригород Венеции, где живет сегодня народу побольше, чем в островной, исторической ее части. Если бы все знаменитые города мира имели возможность отселить фабрики и новостройки, радиомачты и автомашины “на материк”! И вот все это уплывает за рамку окна, уходит в небытие, разбегаются в стороны полчища уродливых, аляповато раскрашенных нефтехранилищ. Поезд вкатывается на дамбу. Открывается залив не ахти какой красоты, с бурыми космами водорослей, рассыпанными там и сям парусами и легкой радужной рябью, живо напоминающей прописные истины об охране окружающей среды. Но впереди уже маячат контуры и высвечивают купола».

Затем начинаются первые фестивальные показы – «Жизнь – это роман» Алена Рене, «Ханна К.» Коста-Гавраса, «Завтрак пахаря» Ричарда Айлера, «Дезертир» Джулианы Берлингуэр, «Зелиг» Вуди Аллена. Также ожидаются «И корабль плывет» – «E la nave va» Федерико Феллини, «Фанни и Александр» Ингмара Бергмана и «Марь Мария» Сергея Колосова.

В «Литературную газету» начинают поступать первые заметки и происходящем на международном кинофоруме – как всегда профессиональные, четкие, информативные.

Однако 6 сентября Олег Георгиевич неожиданно выезжает в Рим.

Впоследствии эту поездку он прокомментирует следующим образом: «Поездка в Рим решилась неожиданно. То есть она входила в план командировки, но логичнее было бы удрать с фестиваля пораньше и провести в “вечном городе” последние дни перед отъездом домой, благо обратный билет был выписан не из Милана, а из Рима…

Очень обеспокоилась Марина Мартинетти, даже встревожилась, когда я упомянул в середине дня 5 сентября, что хочу уехать на пару дней. Принялась допытываться, отчего да зачем. Сослался на задание редакции, что было правдой. И утаил еще одну причину, подстегнувшую решение поступить именно так и немедленно: ни с того ни с сего разболелась нога, и надо было показаться врачу. А ближайший и единственный в стране советский доктор находился в Риме…

Прямо с вокзала, едва забросив чемодан в отель “Люкс Мессе”, где был заказан номер, поехал в советское посольство. Оттуда на машине в жилой городок, достаточно отдаленный. Побывал у врача и вернулся обратно в посольство. В общей сложности я провел “на территории СССР” что-то около четырех часов».

8 сентября Олег Битов возвращается в Венецию и посещает премьерный показ фильма Ингмара Бергмана «Фанни и Александр», о котором оставит следующие воспоминания: «Уверен, что профессиональные киноведы пролили над ним океаны слез восторга: какой психологизм, какое мастерство съемок и т. д., и т. п. И спорить с ними как-то не с руки, да и что знаменитому Ингмару Бергману моя похвала или, напротив, особое мнение? Но мне картина показалась прежде всего непомерно затянутой. В том, показанном в Венеции, варианте она была пятисерийной и продлилась, с перерывом, до глубокой ночи».

А потом Олег Георгиевич Битов пропадает…

Из воспоминаний Юрия Петровича Изюмова: «“Вражеские голоса” – так тогда называли вещавшие на СССР американские и английские радиостанции – сообщили, что в Венеции пропал корреспондент “Литературной газеты” Олег Битов. Как пропал, куда пропал? Никаких подробностей. Мы в ЦК, в МИД, в КГБ, в посольство. Ничего узнать не удалось. Итальянский МИД ответил, что ему ничего не известно. Ситуация! Ничего подобного за время существования газеты ещё не было… Ситуация становилась всё загадочнее. Из КГБ нам сообщили, что в день накануне исчезновения он вместе с другими журналистами вернулся в отель. Утром его там не оказалось. Все вещи на месте, ничего не пропало.

Таких загадок нам разгадывать ещё не приходилось. Строились самые различные предположения. Пошёл купаться и утонул? Разбойное нападение? Или он всё-таки стал перебежчиком? Не верилось. Никакими секретами он не обладал, коммунистом был по убеждениям, а не ради карьеры.

Жена Олега Георгиевича горячо убеждала нас, что он ни при каких обстоятельствах на побег решиться не мог. Пригласили в редакцию его брата писателя Андрея Битова. “Чтобы стать перебежчиком, Олег должен был генетически переродиться”, – сказал он».

В этих словах младшего брата нет утверждения, но есть констатация. Из этих слов совершенно не явствует невозможность такого перерождения, как, впрочем, и допуск того, что нечто подобное может произойти.

Именно на этих словах сюжет как бы раздваивается, потому что чудо перерождения персонажа возможно только в воображении автора, тогда как в реальной жизни это есть ни что иное, как иллюзия, мираж, сон.

Однажды Андрею приснился сон – «сон был сразу послевоенный, я в нем был почему-то старше брата (а он на пять лет меня старше). Очень хотелось есть, что немудрено в военное время».

Братья поменялись местами, как в детской игре, договорились, что Андрей теперь Олег, а Олег – Андрей. И Андрей – взрослый, рассудительный, немногословный присматривает за младшим – переродившимся в совершенно беспечного, неуправляемого, способного на любой, совершенно немыслимый поступок. Андрей сокрушается при этом, конечно, начинает понимать Олега, как ему с ним до этой подмены оказывается непросто