Убийство от-кутюр. Кто подарил ей смерть? - Мойес Патрисия

Из своего удобного уголка возле окна Генри с интересом слушал, как мадам Дюваль отвечает на неуклюжие, порой неуместные вопросы инспектора. Тем не менее он сейчас размышлял над тем, насколько искренним было горе этой женщины и насколько напускным и ненатуральным. Как бы там ни было, Примроуз продолжала всхлипывать в свой ненормально крохотный носовой платочек. Вскоре стало понятно, что на данном этапе от нее нельзя добиться никакой полезной информации. Сэндпорт разрешил ей уйти и осведомился, нужна ли ей его помощь. Примроуз отчаянно замотала головой и бросилась вверх по лестнице в свою комнату.

В противоположность сестре, Дэффодил Суошгеймер полностью контролировала свои слова и действия. Единственной эмоцией, которую смог определить Генри, была озлобленность. Даже не так, «озлобленность» — слишком громко сказано. Скорее, просто раздражение. Было видно, что ей не терпелось поскорей убраться домой.

Она уселась лицом к Сэндпорту, но, прежде чем тот успел раскрыть рот, заговорила:

— Послушайте, инспектор, давайте разберемся с этим делом как можно быстрее. Меня зовут Дэффодил Суошгеймер. Я младшая дочь леди Бэллок. Я понимаю, что после смерти матери я унаследую огромное количество денег. И это известно всем. Но дело в том, что в моем случае мне это совершенно безразлично. Мой муж миллионер, и денег у него во много раз больше. Сегодня утром мы прилетели в Париж, а ночным паромом вместе с машиной приплыли из Дюнкерка в Дувр. Вы успеваете записывать, или я говорю слишком быстро?

— Нет-нет, все в порядке, миссис Суошгеймер, — уважительно произнес Сэндпорт. Похоже, его сразила брошь Дэффодил, вся в изумрудах и бриллиантах, которая зловеще поблескивала в свете настольной лампы. За окнами становилось темно.

Дэффодил продолжила:

— На день рождения мамы мы привезли ящик шампанского. Кстати, на этот раз мы чуть было вовсе не забыли о нем. Я в самый последний момент вдруг вспомнила о вине и напомнила Чаку. Заказ доставили в Дувр, где мы его и забрали. Долли может подтвердить: ящик был запечатан, когда мы сюда приехали. Так что если вы считаете, что это мы начинили вино ядом, подумайте хорошенько еще раз.

— Я ничего подобного и не думал, миссис Суошгеймер. Я думаю, всем и без того понятно: шампанское тут ни при чем. Что касается бокала леди Бэллок — тут тоже никаких подозрений. Мистер Тиббет пил из него за пару секунд до того, как она умерла.

— Скажите мне вот что, — сухо заметила Дэффодил, взглянув в сторону Генри, — у вас так принято, чтобы при подобных допросах присутствовали посторонние? Я просто так спрашиваю…

Сэндпорт замялся. Вид у него был несчастный. Наконец он произнес:

— Нет, миссис Суошгеймер, такой практики у нас нет.

Дэффи удивленно вскинула брови:

— В таком случае…

— Вы просто спросили, и я ответил на ваш вопрос.

— Ну хорошо. — Дэффодил закурила сигарету. — Для меня это сущие пустяки, разумеется. Больше всего меня заботит вот что, инспектор. Дело в том, что я… мой муж и я… одним словом, завтра нам уже нужно быть в Париже. Мы никоим образом не можем здесь остаться, это даже не обсуждается. Надеюсь, вы понимаете?

— Конечно, я прекрасно понимаю, чтобы имеете в виду, миссис Суошгеймер, — кивнул Сэндпорт. — И искренне надеюсь на то, что… ну… — Он прокашлялся и сделал следующую попытку: — Получается, вы не собираетесь оставаться даже на похороны?

— Я — нет.

— Ага, понятно. Ну что ж, в таком случае надо подумать, что мы сможем для вас сделать. Но сейчас давайте вернемся к сегодняшнему утру. Если не ошибаюсь, шампанское в дом внесла мисс Ундервуд-Трип?

— Вы не ошибаетесь. Чак достал ящик из машины и оставил его в холле. Долли дотащила его до кухни, и больше я его не видела до начала вечеринки.

— Но вы и ваш супруг все же заходили на кухню для того, чтобы приготовить себе завтрак?

— Мы начали его готовить, но тут же явилась Долли, начала на нас ругаться и кричать, как всегда, и выставила нас вон из кухни.

— Скажите, а вы, случайно, не заметили на кухне баллончика с «Улетайкой»?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Нет. А он там стоял? — Казалось, эта тема заинтриговала Дэффи. — Значит, вот почему Долли так торопилась выгнать нас из кухни. Наверное, она не хотела, чтобы мы его там заметили.

Сэндпорт погрустнел. Нахмурившись, он почему-то стал похож на сердитого фокстерьера.

— Так вы предполагаете, мисс Суошгеймер, что мисс Ундервуд-Трип…

— Если все сходится, почему бы нет? — небрежно бросила Дэффи. — Но мне, в общем, и в голову бы не пришло, что Долли задумала убрать мамочку. С какой стати? Ей было удобно с матерью, и она это прекрасно сознавала. Нет, я только хотела сказать, что здесь было строгое правило — никакой «Улетайки» в доме не должно быть никогда. И если она что-то недосмотрела и по собственной рассеянности оставила баллон в доме, ей, конечно, очень бы не хотелось, чтобы мама об этом узнала.

— Выходит, в семье буквально все знали про это средство?

— Конечно.

— И все же, — заметил Сэндпорт, — мадам Дюваль заявила, будто только сейчас впервые услышала о таком названии.

— Значит, она вам наврала, — хладнокровно отозвалась Дэффи.

И она подробно, как только могла, описала события дня — про встречу четы Ван дер Ховен на вокзале, про обед, про то, как пришлось забирать из Хиндчерста Примроуз, и, наконец, про то, как началась вечеринка.

— Между этими событиями мы с Чаком время от времени возвращались в комнату ужасов, как шутливо здесь называются наши апартаменты, — добавила Дэффи, — и пили виски из стаканчиков, которые пришлось позаимствовать в ванной комнате. Ни я, ни мой супруг не выносим эти жуткие мамины коктейли. Вот, пожалуй, и все, что я могу вам поведать.

— Ну что ж, не смею вас более беспокоить, миссис Суошгеймер, — принял отчет Сэндпорт.

— Вы вообще не будете меня больше тревожить, да, инспектор? — Дэффи холодно улыбнулась. — Я сказала, утром мы уезжаем отсюда.

— Видите ли, миссис Суошгеймер, все не так просто, как вам могло показаться… Дело в том, что мы ожидаем результаты вскрытия, и пока они…

Дэффи встала.

— Мы уезжаем завтра утром, — повторила она. — Я оставлю вам наш парижский адрес. Если вы захотите остановить нас, вам придется нас арестовать. Надеюсь, я ясно сформулировала свои намерения?

Она снова улыбнулась, затушила сигарету и вышла из комнаты, оставив за собой шлейф дорогих духов. Их запах еще долго витал в воздухе.

— Как-то неловко вышло, — заметил Сэндпорт. — Ну хорошо, допустим, мистер Суошгеймер действительно весьма влиятельный человек. И мне не хотелось бы расстраивать его. И все же я не вижу возможности позволить им уехать.

— Оставьте эту женщину мне, — предложил Генри. — Я знаю, как надо вести себя с ней подобными.

Инспектор с облегчением выдохнул.

— Что ж, сэр, если бы вы смогли… это было бы просто здорово. Я был бы совершенно спокоен. Ну а теперь, я думаю, самое время поговорить с мистером Суошгеймером.

Допрос Чака оказался коротким и не добавил никаких полезных сведений. Никакой помощи полицейские от него не дождались, скорее наоборот. Мало того что он лишь повторил все уже сказанное Дэффодил, он еще пытался выразить такое уважение и почтение усопшей, что едва связывал слова одно с другим.

— Милая, дорогая моя леди Кристэл… Мамуля, так я ее называл… это была великая женщина, инспектор… украшение вашей старины, вашей родины… для меня оказалось такой честью быть с ней знакомым… более того, я стал членом ее благородной семьи… действительно… непоправимая утрата… для меня весьма почетно финансировать ее похороны… это большая привилегия… я сам, к сожалению, не смогу присутствовать при обряде… но я не пожалею никаких средств… все будет сделано так, как этого захотела бы она сама… — Чак говорил негромко, будто находился в кафедральном соборе. Сэндпорт поблагодарил его и закончил допрос.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Из всех дочерей леди Бэллок одна только Вайолет, казалось, искренне горевала об утрате. Она без конца плакала, под ее серыми глазами залегли темные круги. Генри почему-то пришло в голову, что Вайолет была словно самой природой создана для трагедий. Черты ее лица были красивы, поражала лишь мертвенно-бледная кожа, туго натянутая на череп. При обычных обстоятельствах она выглядела жалко и частенько чувствовала себя не в своей тарелке, но в трагической обстановке поражала внешним благородством. Гордо замкнувшись в своем горе, она походила на героиню Софокла. Немодная одежда и прическа, которая ей совершенно не шла, — все это сразу же забывалось, оказывалось не важным, второстепенным.