Третья истина - Лина ТриЭС

— Послушайте…

Человек обернулся, нахмурил лоб, и Лулу убедилась, что ей повезло:

— Валентин! Это же я, Александра Курнакова!

Исхудалое желтое лицо тронула улыбка:

— Да, да, да… Шура Курнакова…конечно, конечно, из этого поместья… Раздольного, да?

— Ну, конечно! — и Саша энергично, насколько смогла, и лаконично, поскольку к этому располагал холод, изложила свои проблемы.

— Конечно-конечно, я как раз в том направлении еду, если хотите, я бы мог вас подвезти, это абсолютно не трудно. Подвода, как видите, полупустая.

Саша вместо ответа развязала платок, и приоткрыла саквояж:

— Тогда эту булку мы съедим сами. А то я хотела вознице…

ГЛАВА 6. ПУЗЫРЕВ С СЕКРЕТОМ. НАГАЙКА. В ДОРОГУ!

… Неожиданно, после недельной отлучки, снова приехал отец. Саша не знала, как к этому отнестись. Опять не будет обращать на нее внимания? Трудно представить, что творится у него в душе после бегства матери. Ведь он по-своему гордился своей семьей, иначе не требовал бы такого порядка в ней, наверное, верил в ее правильность и незыблемость… Так или иначе, но взгляд его свинцово-серых глаз в прошлый приезд не останавливался на дочери, скользил и пропускал. И совершенно невозможно оказалось расспрашивать его о ком бы то ни было. Она меньше всего могла отвечать за поступок Доминик, но ей было стыдно перед отцом за него. Трудно объяснить причину… Возможно, сказывалась солидарная ответственность «женской половины семьи Курнаковых», призрачной общности, самим отцом и установленной.

Еще больше беспокоило другое: товарищи собираются в самом доме почти ежедневно. Идут очень горячие обсуждения, организуется какой-то комитет, который будет работать совсем рядом, в Каменской.

Сторожка становилась все неудобнее и неудобнее, летом — заросшая колючим, как вереница бесконечных ежиков, кустарником, зимой — холодная как ледник, потому что печурка обвалилась, а отремонтировать было нельзя. Не морозить же людей там! Саша сама придумала, чтобы собрания проводились в одной из комнат первого этажа. Казалось, будет не так тоскливо и хоть что-то полезное от отсутствия в доме хозяина мезонина — ведь при нем посторонние никогда не осмелились бы приходить в дом. Саша это понимала, хотя и надеялась, что попроси его она… А отца, конечно, не попросишь, но зато он не такой внимательный и вездесущий в доме…

Дядя Гриша говорит, что комитет будет работать открыто, вот-вот это будет можно. И Ростов вскоре опять возьмут «наши». Но, во-первых, — неизвестно, когда. Во-вторых, она уже тысячу раз им говорила: на их дом, никакие послабления не распространяются. Отец, даже один, — опасен. А уж если привезет офицеров, может начаться настоящая бойня. Только предельная осторожность и незаметность!!! Никакой легальности!!!

Север был прав — понадобилось, и ее нашли. Ваня даже попросился пожить пару дней в этой ледяной развалюхе — сторожке…

…Она глянула в окно. Так и есть: кони, пулеметы у крыльца. Следует распорядиться, чтобы Катя подавала обед в столовой, выяснив предварительно, на сколько персон, а самой спуститься через черную лестницу и дать знать Ване. А потом, через Катю, она отпросится с обеда, отец одобрит — что ей сидеть среди военных?

Катя, как по заказу, оказалась тут как тут, стояла, переминалась в нерешительности с ноги на ногу:

— Что делать, не знаю… Виктор Васильевич велели Пузырева к нему позвать, а он-то, сами знаете, не в себе опять…

— Вы меня спрашиваете, Катя? Скажите ему, что Пузырева невозможно привести в чувство. Спросите, сколько человек будет к обеду, и подавайте уже. А про меня сообщите, что поем в комнате, если он не возражает.

Лулу немного наклонила голову в ответ на послушный кивок Кати, спустилась, поговорила, как собиралась, с Ваней минуты две. Она уже шла по боковой лестнице назад к себе, и тут вдруг услышала нечто такое, что ее мгновенно взбесило: наверху, в комнате Виконта кто-то копался. Явственно (видимо, дверь осталась отворенной) слышалось, как открывается крышка секретера, отодвигается какая-то мебель. Лулу сразу поняла — Пузырев. Наверняка хочет что-то стащить и продать, пропить! Что делать? Она вспомнила, какой Пузырев отвратительный и страшный, когда пьяный. Ничего, пусть хоть убивает ее, но комнату Виконта она в обиду не даст. Перед Рождеством, в отсутствие отца, она велела Кате позвать кого-нибудь на подмогу и, как следует, прибрать во всем доме. И во время уборки она своими глазами видела: все вещи, которыми он пользовался, держал в руках, — на месте. Оттого и не пропадает ощущение его присутствия. В комнате сохраняется даже неуловимый пряный запах, который она то больше, то меньше ощущала во время своих визитов. Этот запах был ей необыкновенно приятен, напоминал о сказочном замке в мезонине: за те три четверти часа ожидания он появился и усилился там.

Лулу взвесила на руке тяжелые каминные щипцы и с ними наперевес храбро побежала наверх.

…Подло, наверное, бить человека, склонившегося к ящику секретера: он не видит Сашу и выглядит безоружным. Зато, это будет наверняка, и не так уж, чтобы совсем нечестно. Он ведь, все-таки, мужчина, сильнее, и, очевидно с Сашиного перепугу, кажется в сумерках далеко не маленьким. Она зажмурилась, сделала два шага вперед и, размахнувшись, неловко опустила свое оружие на плечо незваного посетителя:

— Руки прочь! Не смейте тут ничего трогать! Сейчас позову людей!

«Пузырев» разогнулся и повернулся к ней лицом:

— Господи! Саша, это ты! Что за нападение? Перепугала меня. Что ты агрессивная такая? Прониклась духом времени? «Людей позову!» Именно это и следовало сделать, завидев злодея, а не кидаться самолично, очертя голову.

У Саши внутри все перевернулось. Виконт!! В незнакомом полушубке, накинутом на плечи. Потер плечо, скрестил руки на груди, смотрит на нее, улыбаясь. Она схватила его свободной рукой за меховую полу — совершенно ошалев, выпустить из другой каминные щипцы она как-то не догадалась. Бессмысленно повторяя: — Виконт, Виконт, где вы были, где были, ну, где? — она дергала из стороны в сторону мех, зажатый в руке, как будто пыталась оторвать.

Виконт поставил Сашу на кресло и осторожно вынул щипцы из ее руки.

— Не сердись! Ты собираешься растерзать друга. Я оставил этот дом, но не тебя, Александрин. Я бы навещал. Дал адрес. Писал бы. Мы же и раньше подолгу не виделись. И это ничему не мешало.

Саша обхватила руками его шею — да, так бы и было, она опять всей душей верила этому мягкому взгляду, проникновенному голосу, но ничего членораздельного, по-прежнему, сказать не могла:

— …Пузырев… Это Пузырев…

— Не Пузырев я! — возмутился Виконт, потихоньку высвобождаясь. — Что за нежности предназначались для опустившегося субъекта? Он что — именинник?

— Я думала, вы — Пузырев… Грабите тут. Я защищала… вас, вашу комнату, а вы сами вернулись. Петра нет, и все будет хорошо. Кочерга — для Пузырева, чтобы гнать его, опустившегося субъекта, — Саша ухитрилась справиться с непослушными губами и даже попыталась пошутить.

— А-а! «Защищала»! Соскучился я по тебе. Только это не кочерга, такие вещи знать надо! — он ласково улыбнулся, шутя, толкнул ее слегка плечом, и она шлепнулась в кресло с высоты своего роста. Сам присел напротив, на крышку секретера, и предложил:

— Ну, расскажи мне что-нибудь.

— Вы так одеты непривычно, — Саша положительно не могла на него наглядеться и даже потрогала пальцем жесткое полотно серой рубашки, — но так тоже красиво… даже лучше чем было.

— Лучше? Ясно, со мной разобрались. Расскажи, как ты жила? С гимназии не начинай, там я был, приходил, как приехал из Москвы. И к твоей экзальтированной Софье — тоже. Говори, у нас совсем немного времени.

— Из Москвы? Вы были так далеко! Сразу уехали? А я в Ростове была, а до того, значит, когда вы — в Москве, болела и меня про июнь и июль лучше не спрашивать, я ничего не помню. Заснула — июнь, проснулась — июль.

— Невероятно! Что же это было с тобой? Упала откуда-нибудь? — он внимательно оглядел ее с ног до головы.

Саша посмотрела на его лицо. Какие были кровоподтеки вот тут, на лбу и под глазом, на скуле. Теперь все в порядке. Кожа чистая и матовая, как всегда, только не очень бритая… Сейчас Саша всему рада, хотя обычно не любит растительность на его лице. Он с ней старше и непонятнее. А если бы — почему-то подумалось ей, — лицо его вдруг приняло такое выражение, как тогда, в библиотеке? Она бы испугалась? Саша свела брови, сжала губы и, не мигая, смотрела на него. Он недоуменно спросил:

— Что, не хочешь мне говорить? Не можешь сказать? Но, ты ведь здорова сейчас? Выглядишь здоровой…

Саша сморгнула, встряхнулась:

— Почему не могу, я все вам могу сказать! Это корь была! Такая болезнь совсем не для меня, случайно… — тут она поняла, что Виконт может и знать, что корь — специальная болезнь для маленьких детей, и поспешила отвести разговор. — Но все эти болезни, просто ерунда. И, конечно, прошло все! Я давно выздоровела! Если сейчас мало времени, то я сразу о главном. Об остальном потом, хорошо? Главное — вот! Теперь вам знать не опасно! — Она торжественно извлекла из кармана газетный листок с отчеркнутой статьей и протянула ему. — Здесь как раз про Ростов, пишут, что скоро освободят.