Главная тайна горлана-главаря. Ушедший сам - Эдуард Филатьев

Фамилию высмеиваемого «фигляра» газета не указывала. Но портретное сходство, точно переданное художником, а также словечко «конструктивно», разъяснявшая стиль «пения» чуждого стране Советов «дельца», однозначно свидетельствовали о том, что «Комсомолка» шпыняла поэта-конструктивиста Илью Сельвинского. Газета зло высмеивала бессменного лидера только что самораспустившегося Литературного центра конструктивистов, с которым Маяковский продолжал воинственно сражаться, костеря всех «констров» чуть ли не в каждом своём публичном выступлении.

На Маяковского таких карикатур тогда не появлялось.

О чём это говорит?

Если, как многие считают, газетная травля могла подтолкнуть какого-нибудь литератора к самоубийству, то не Маяковскому, а Сельвинскому было логичнее всего заряжать пистолет.

Однако Илья Сельвинский с жизнью расставаться не собирался. Напротив, он пошёл по тому же пути, который выбрал себе Маяковский, объявивший, что собирается отправиться на какое-нибудь «большое предприятие Москвы», чтобы поработать там и «создать поэму «Электрозавод»».

16 апреля 1930 года «Правда» опубликует «Обращение рабочих электрозаводцев», в котором будет сказано:

«Рабочие Электрозавода знают Маяковского как упорного борца за новую жизнь. Электрозаводцы в январе этого года решили начать рационализаторский поход десятидневной борьбы с потерями. Целый ряд толстых журналов на просьбу завода помочь художественно оформить десятидневник ответил молчанием. Но достаточно было одного звонка к Маяковскому, чтобы получить ответ: "С удовольствием приду на помощь заводу. Не смотрите на мой отдых или сон, тяните с постели"».

Как известно, Маяковский успел написать всего восемь лозунгов Электрозаводу.

Поэму «Электрозавод» написал чуть позднее Илья Сельвинский, поступивший работать на это предприятие простым электросварщиком. Именно он передал «мысли и чаяния авангардной части этого завода».

Впрочем, это уже история, которая относится к биографии совсем другого поэта.

А мы вернёмся к Маяковскому и продолжим рассматривать, как сложился у него воскресный день 6 апреля. Полонская писала о той поре:

«В театре у меня было много занятий. Мы репетировали пьесу, готовились к показу её Владимиру Ивановичу Немировичу-Данченко. Очень все волновались, работали ускоренным темпом и в нерепетиционное время. Я виделась с Владимиром Владимировичем мало, урывками. Была очень увлечена ролью, которая шла у меня плохо. Я волновалась, думала только об этом. Владимир Владимирович огорчался тому, что я от него отдалилась. Требовал моего ухода из театра, развода с Яншиным.

От этого мне стало очень трудно с ним. Я начала избегать встреч с Маяковским. Однажды сказала, что у меня репетиция, а сама ушла с Яншиным и Ливановым в кино».

Узнать о том, что Полонская не на репетиции, а где-то ещё, Маяковскому было очень просто. Она сама написала:

«…он позвонил в театр, и там сказали, что меня нет. Тогда он пришёл к моему дому поздно вечером, ходил под окнами. Я позвала его домой, он сидел мрачный, молчал».

Конечно же, это был сильный психологический удар. Мало того, что у него не осталось друзей, а теперь и близкий ему человек так демонстративно его обманывал.

Маяковский не находил себе места.

Седьмое апреля

Утром в понедельник, 7 апреля Владимир Владимирович нечаянно зацепил один из бокалов, подаренных Вероникой Витольдовной, и тот разбился. Увидев в этом весьма недоброе предзнаменование, Маяковский очень расстроился. И решил, что надо предпринять ещё более решительные действия.

Полонская пишет:

«…он пригласил нас с мужем в цирк: ночью репетировали его пантомиму о 1905 годе. Целый день мы не виделись и не могли объясниться. Когда мы приехали в цирк, он был уже там. Сидели в ложе. Владимиру Владимировичу было очень не по себе. Вдруг он вскочил и сказал Яншину:

– Михаил Михайлович, мне нужно поговорить с Норой… Разрешите, мы немножко покатаемся на машине?

Яншин (к моему удивлению) принял это просто и остался смотреть репетицию, а мы уехали на Лубянку.

Там он сказал, что не выносит лжи, никогда не простит мне этого, что между нами всё кончено.

Отдал мне моё кольцо, платочек, сказал, что утром один бокал разбился. Значит, так нужно. И разбил о стену второй бокал. Тут же он наговорил мне много грубостей. Я расплакалась, Владимир Владимирович подошёл ко мне, и мы помирились.

Когда мы выехали обратно в цирк, оказалось, что уже светает. И тут мы вспомнили про Яншина, которого оставили в цирке.

Я с волнением подошла к ложе, к счастью, Яншин мирно спал, положив голову на барьер ложи. Когда его разбудили, не заметил, что мы так долго отсутствовали.

Возвращались из цирка уже утром. Было совсем светло, и мы были в чудесном, радостном настроении».

Всё проспавший Михаил Яншин потом написал:

«В 4 часа утра он предлагает заехать к нему на 15 минут выпить чаю и потом уже ехать домой. Мы с трудом соглашаемся. И вот едем с Цветн<ото> бульв<ара> на Таганку и с Таганки на Каланчевку домой.

В.В. говорит, что очень обязан, что благодарен, что мы доставили ему радость и пр. пр. И вот всё время так».

Вероника Полонская:

«Но примирение это оказалось недолгим: на другой день были опять ссоры, мучения, обиды».

Ссоры теперь происходили из-за того, что Маяковский перестал верить Веронике. Она написала потом:

«…после моей лжи о кино Владимир Владимирович не верил мне ни минуты. Без конца звонил в театр, проверяя, что я делаю, ждал у театра и никак, даже при посторонних, не мог скрыть своего настроения. Часто звонил и ко мне домой, мы разговаривали по часу. Телефон был в общей комнате, я могла отвечать только „да“ и „нет“. Он говорил много и сбивчиво, ревновал. Много было очень несправедливого, обидного.

Родственникам мужа это казалось очень странным, они косились на меня, и Яншин, до этого сравнительно спокойно относившийся к нашим встречам, начал нервничать, волноваться, выказывать мне своё недовольство. Я жила в атмосфере постоянных скандалов и упрёков со всех сторон…

И, чтобы избежать всего этого, я просила его уехать, так как Владимир Владимирович всё равно предполагал отправиться в Ялту. Я просила его уехать до тех пор, пока не пройдёт премьера спектакля «Наша молодость», в котором я участвовала. Говорила, что мы расстанемся ненадолго, отдохнём друг от друга и тогда решим нашу дальнейшую жизнь».