Сердце Стужи - Яна Летт

Строма не было ни у ворот, ни на пороге. Не было здесь и охраны…

Унельм прошёл сквозь ворота, оставленные открытыми – непонятная неосторожность для ловкого серийного убийцы… Впрочем, он, возможно, планировал управиться быстро.

Унельм сглотнул комок и почувствовал, что в горле пересохло. Нож под пальцами показался жалким, а собственные пальцы – неловкими, негнущимися.

Ульм быстро прошёл по въездной дорожке, ведущей через усыпанный разноцветными камушками двор к дому. Очевидно, живущие тут благородные динны не были поклонниками садового искусства.

По крайней мере, сон с него слетел.

Более того, давненько Унельм не чувствовал себя настолько бодрым.

Камушки хрустели у него под ногами, и несколько мгновений у порога особняка он помедлил, ожидая, что Стром, должно быть, давно почувствовавший его присутствие, бросится на него из темноты коридора.

Ничего не случилось.

Ульм закатал рукав, на котором был нарисован хаарьей жёлчью кружок. Убедился в том, что тот не размазался, не стёрся…

А потом, глубоко вдохнув, не давая себе времени передумать, быстро поднялся по лестнице и вошёл в дом.

Прямо перед ним чернел коридор – широкий, просторный. Должно быть, обычно здесь было светло – его пальцы нашарили валовый светильник на стене.

Что если вся семья диннов уехала в загородную резиденцию? Может, здесь никого не было, Стром знал об этом, и всё, что происходит сейчас, – не кошмарный сон, а просто ошибка…

И ястреб Сорты пришёл сюда всего-навсего что-то безобидно украсть.

Из глубины коридора донёсся неясный звук – то ли вздох, то ли стон – и Унельм похолодел.

Ноги будто помимо воли понесли его вперёд. Он должен был установить истину – остальное зависело не от него.

Он шёл, сжимая правой рукой нож, а левой – мелок из хаарьей жёлчи, пока не увидел неяркий свет, льющийся из-под одной из дверей в конце коридора.

Сделал шаг вперёд, ещё один, ещё, толкнул приоткрытую дверь…

В камине тлели угли, и валовая лампа над столом была приглушена. Но даже в полумраке Унельм увидел хозяина кабинета – комната, судя по массивному письменному столу и закрытыми шкафами с книгами стенам, была именно кабинетом.

Он лежал на ковре, неестественно изогнув шею, как будто силясь заглянуть куда-то сквозь пол, себе через плечо. На губах застыла странная улыбка – как будто его смешило, в какой нелепой позе он лежит посреди собственного дома, в окружении привычных вещей, которые столько раз видели его работающим, смеющимся, напряжённо-задумчивым…

Из левой глазницы уже торчал глаз орма. Чудовищно выпученный, он превратил лицо юноши в гротескную маску.

Раны по всему телу. Лужи крови на ковре. Скрюченные пальцы, видимо, перед смертью когтившие пол в бесплодной попытке вывернуться из-под нападавшего.

Домашняя одежда – убитый никого не ждал. Наверно, радовался, что побудет дома в одиночестве, наедине со своими мыслями…

Опрокинутый стул. Бумаги, сметённые со стола. Сброшенный на пол цветок в горшке – комья земли рассыпались по полу.

И тёмная фигура, стоявшая над убитым.

Руки в перчатках, обагрённые кровью. Глаза под капюшоном – только один из них сверкал золотом. Волосы, упавшие на лицо. Одет в простой плащ – без препараторских знаков отличия. Грудь тяжело вздымается, руки подрагивают. Он снова издал тот неопределённый звук, который Ульм услышал из коридора, – а потом сделал шаг назад, как будто сам ужасался тому, что сотворил в приступе звериной ярости.

Унельм тоже сделал шаг назад – и под его ногой громко скрипнула половица.

Убийца поднял голову.

Теперь Эрик Стром молча смотрел Унельму прямо в глаза. Не решаясь отвести взгляд, Ульм медленно опустил нож – а потом коснулся мелком кружка из хаарьей жёлчи на запястье.

Омилия. Будущее

Двенадцатый месяц 724 г. от начала Стужи

Омилия снова укрылась от посторонних глаз в библиотеке – ещё чуть-чуть, и превратится в отшельницу вроде Аделы. Снова и снова перечитывая то выписки из архива, то «Тень за троном», то книги о знатных родах Кьертании, она думала, думала, думала…

И Адела, и Биркер пытались что-то разузнать о Магнусе. Адела мечтала изменить положение препараторов, позволяла себе смелые высказывания на заседаниях совета… Магнус был её противником. Неудивительно, что она хотела знать о нём больше… что изменилось? Почему она не стала говорить с Омилией? Хотела защитить Магнуса… или саму наследницу?

Биркер же… чего на самом деле хотел Биркер? Впервые Омилия решилась признаться себе: она понятия не имеет. Их встреча у отцовских дверей…

Омилия обхватила себя руками. Ей нужно было поделиться с кем-то своими мыслями – и нестерпимо захотелось увидеть Унельма, немедленно, сейчас.

Отец уехал, мать тоже скоро уедет – чтобы молиться в компании служителя Харстеда в уединении загородной резиденции.

Сама Омилия не сомневалась: у матери есть любовник. Может быть, сам служитель Харстед? Она не удержалась, тихо фыркнула.

Ей безразлично было, зачем на самом деле уедет Корадела. Главное – уже скоро она увидится с Унельмом.

Как, интересно, продвигается его расследование? Помогла ли она ему своими рассказами о Рамсоне и Аллеми?

Омилия вдруг поняла, что сидит, глупо улыбаясь, и торопливо нахмурилась, придавая лицу напряжённое выражение человека, углублённого в книгу. Библиотека была пуста, но никогда нельзя знать наверняка…

Ульм менял её. Слишком много в общении с ним было искренности… а искренность – не то, что стоит демонстрировать, живя во дворце.

Омилия потянулась к карману – давно пора сжечь открытку, взять себя в руки, собраться. Если она и дальше будет неосторожной, одна из следующих встреч с ним может оказаться последней.

Пусто. Она вздрогнула, пошарила в кармане ещё. Ничего.

– Ведела!

– Пресветлая. – Ведела явилась из-за полок быстро и неслышно – одинаково готова принести чай или передать очередное письмо, грозившее ей самой куда более серьёзными неприятностями, чем Омилии.

Впервые, шаря по карманам – может, этим она и привлекла ненужное внимание, не так много одежды с карманами было в гардеробе наследницы, чтобы из разу в раз выбирать именно её – Омилия почувствовала себя по-настоящему виноватой перед Веделой. Если у них будут проблемы – это целиком и полностью вина наследницы.

Бледные щёки Веделы пошли нежными пятнами – кажется, она поняла, что случилось. Несколько мгновений девушки молча смотрели друг на друга.

– Может быть, вы забыли то, что потеряли, у себя в комнате? – спросила Ведела с надеждой, но Омилия не успела ответить.

Дверь отворилась – громко, резко. Обычно сюда входили тише.

– Все вон. Я хочу поговорить с дочерью.

Застучали по полу каблуки.

«Я не боюсь».

Но спина стала липкой от пота, похолодели руки.

Омилия