ИБН БАТТУТА(ЖЗЛ-364) - Игорь Тимофеев

Торговый оборот зейтунского порта действительно поражал воображение. Казалось, все, что производилось в целом мире, попадало сюда и аккуратно пересчитывалось, взвешивалось, перепаковывалось и отправлялось на склады. Наряду с золотом, серебром и драгоценными камнями, в которых разбирался любой купец, китайцы охотно покупали рог носорога, слоновую кость, панцирь черепахи, крокодилью кожу, павлиньи и журавлиные перья, дерево самых драгоценных пород - сандаловое, сапановое, ладанное, орлиное, лаковое, черное. А разве перечислишь благовония и курения, от которых по всему городу распространялся тяжелый дурманящий дух, что сам по себе, наверное, стоил денег! Здесь обычное на Востоке розовое масло, розовая вода, цветочный сок гардении, благовония из смоковницы, курения из душистой кумраны, мускус, серая амбра. Одних красителей везут сюда самых разных оттенков, и вряд ли кого удивишь здесь сине-зеленым индиго, красным сафлором или ярко-желтой камедью гарцинии. А уж в заморских лекарствах разберется лишь самый опытный фармацевт. Кроме него, кому знать, куда и в каких пропорциях употребить алоэ, камфарную мазь, масло «сухэ» или как сводить лишаи целебными косточками «дафэн»! Много диковинных товаров ввозится в Китай, а везут отсюда дорогие ткани, фарфоровую посуду, бронзовые, железные ювелирные поделки, бумагу, зерно. Повсюду ценятся китайская парча, атлас, тончайшие холсты, газ и тюль, готовая одежда с дорогим шитьем. Но особая слава у китайских шелков, и каждый хорош по-своему - тонкий, тяжелый, узорный, набивной.

Ни одному судовладельцу или купцу, будь он хоть семи пядей во лбу, не миновать морского инспектора. Особое управление торговых кораблей, обладающее штатом энергичных, понаторелых в своем деле чиновников, ведет учет каждому прибывающему или отбывающему судну, взимает с каждого из них соответствующий налог, зорко следит за соблюдением монополии на приобретение товаров у иноземцев, проводит так называемые «принудительные закупки» заморских товаров для казны, осуществляет таможенные функции. Инспектор морской торговли лично проверяет, нет ли на борту запрещенных товаров, и, лишь убедившись, что все в порядке, выдает капитану разрешение на выход из порта, без которого никто не смеет сняться с якоря.

Удивительная собранность и организованность китайцев, их умение с пользой для дела поставить под контроль даже такую трудноуправляемую сферу, как торговое предпринимательство, - первое, что бросилось в глаза Ибн Баттуте.

«У китайцев так принято, - отмечал он с почтением, - если какая-либо джонка готовится к отплытию, на ее борт поднимается морской инспектор со своими писцами, и они поголовно переписывают всех, кто там находится, - лучников, прислугу, матросов, и лишь после этого им разрешают отплытие. А когда джонка возвращается, они снова поднимаются на нее и проверяют по списку наличие людей, а если недосчитаются кого-нибудь, то тут же обращаются к капитану, который обязан представить доказательства смерти, бегства или указать на какие-либо иные причины, а иначе с него строго спрашивают за это. Потом они просят судовладельца продиктовать им список всех товаров и уходят, а таможня производит осмотр. Если она обнаруживает что-либо сверх заявленного, то джонку конфискуют, а товары отписываются на склад. Подобного этому я не видел ни у неверных, ни у мусульман».

В новинку Ибн Баттуте было и многое другое, что выгодно отличало Китай XIV века от тех азиатских стран, где ему довелось побывать. Иностранцы, прибывающие в Китай, тут же попадают под зоркое око местной администрации, которая берет на себя заботу об их размещении и личной безопасности. Мусульманские купцы останавливаются либо в домах своих собратьев, либо спешат в фондуки, где им выделяют комнату и ставят на довольствие. Все свои деньги путник сдает на хранение хозяину фондука, и тот ведет расчет, удерживая из этой суммы стоимость проживания, еды и тех услуг, которые оказываются постояльцу. Каждый вечер управляющий с писцом обходят комнаты, проверяя наличие жильцов, и лишь после этого запирают двери фондука. Наутро они вновь проводят перекличку, дабы удостовериться, что за ночь ничего предосудительного не произошло. Отъезжающему по делам купцу выделяют провожатого, который сопровождает его до следующего фондука и по возвращении вручает управляющему письменное свидетельство о том, что его подопечный благополучно добрался до места.

Иностранные купцы путешествовали по Китаю либо на перекладных, используя разветвленную сеть почтовых трактов, либо на лодках, что двигались по Великому каналу и связанным с ним рекам. Для этого требовалось иметь при себе два пропуска: один от правителя области, другой от чиновника, что ведал торговлей. Тщательно налаженная почтовая служба и неусыпная опека властей практически исключали возможность каких-либо недоразумений. Ибн Баттута отмечал, что «Китай - одна из безопаснейших стран для путников». Местные власти были главным образом озабочены тем, как оградить гостей от назойливого любопытства толпы: их необычная внешность и одежда привлекали внимание зевак. Методы работы средневековой китайской полиции и сегодня кое-где могли бы оказаться вполне современными: по распоряжению городского начальства рыночные художники писали портреты иноземных гостей и при необходимости снимали с них несколько копий. «Если иностранец бежал, - сообщал Ибн Баттута, - его изображение рассылали по всей стране для розыска». Сам Ибн Баттута был немало удивлен, когда, гуляя по городскому рынку, увидел на стене свой собственный портрет. «Сходство, - признался он, - было поразительным».

Поразительным было и многое другое. В частности, бумажные деньги. Не в пример кожаным банкнотам Мухаммед-шаха, умудрившегося в короткий срок довести Делийский султанат до полного разорения, китайские бумажные ассигнации весьма успешно замещали на внутреннем рынке золото и серебро. По свидетельству Ибн Баттуты, тому, кто отправлялся на рынок с динарами или дирхемами, приходилось обменивать их на бумажные деньги.

«Народ в Китае не пользуется в торговых делах ни золотой, ни серебряной монетой, - писал Ибн Баттута. - Купля и продажа у них происходит при помощи листков бумаги величиной с ладонь, на этих листках ставится знак печати императора. Если такая бумажка порвалась, люди несут ее в Монетный двор, где обменивают на новую, и за это с них не берут платы, так как чиновники Монетного двора находятся на султанском обеспечении».

Последнее, впрочем, оспаривается другими источниками, из которых следует, что за обмен износившихся бумажных денег в Монетном дворе удерживали три процента, и это, вне всякого сомнения, приносило казне значительный прибыток. В Национальной библиотеке в Париже хранится перевод письма, написанного на латыни около 1330 года архиепископом Султании Жаном де Кора, который сообщает следующие интересные факты: