Плексус - Генри Миллер

Карен был в восторге от обеда. Его было не узнать. Он шутил, рассказывал забавные истории, смеялся до упаду и ни разу не упомянул о работе. Под конец он даже попробовал запеть.

– Недурно, да? – сказал я.

– Генри, нам следует почаще устраивать нечто подобное, – откликнулся он и поглядел на Лотту, ожидая, что она поддержит.

По ее лицу поползла трещина скорбной улыбки. Видно было, что она лихорадочно подсчитывает, во что обошлось наше пиршество.

Внезапно Карен резко отодвинул стул и встал из-за стола. Я испугался, что он сейчас вытащит свои таблицы и диаграммы. Но он вышел в другую комнату и моментально вернулся с книгой в руках. Помахав ею у меня перед носом, он спросил:

– Ты вот это читал когда-нибудь, Генри?

Я взглянул на название:

– Нет. Даже не слыхал о такой книге.

Карен протянул книгу жене и попросил прочитать страничку-другую. Ожидая услышать что-нибудь занудное, я инстинктивно потянулся к бутылке, чтобы налить себе.

Лотта с торжественным видом листала страницы, ища какое-нибудь из любимых мест.

– Да читай, где открылось, – сказал Карен, – там любое место сущий перл.

Лотта перестала наконец шелестеть страницами и взглянула на нас. Ее было не узнать. Впервые я видел у нее такое просветленное лицо. Даже голос у нее изменился. Перед нами была чтица-декламаторша.

– Глава третья, – произнесла она, – из «Золотого горшка» Джеймса Стивенса.

– Обожаю эту книгу! – перебил ее Карен, ликуя, отъехал с креслом назад и водрузил ножищи на подлокотник свободного кресла. – Сейчас вы услышите нечто.

– Диалог между Философом и фермером по имени Михол Макмураху. Они только что поприветствовали друг друга, – объявила Лотта и принялась читать.

«А где другой?» – спросил он (фермер).

«А?» – откликнулся Философ.

«Вышел, небось?»

«Может, и вышел», – мрачно ответил Философ.

«Обойдемся без него, – продолжал посетитель, – у вас у самого хватает мозгов управляться с лавкой. Я вот чего пришел: хочу спросить вашего честного совета насчет стиральной доски моей жены. Доска у нее всего два года, и последний раз она ее доставала, когда стирала мою воскресную рубаху и свою черную юбку с такими красными штучками – ну, вы знаете».

«Не знаю», – сказал Философ.

«Не важно. Доска-то исчезла, и жена говорит, что ее или феи утянули, или Бесси Хэнниган – знаете Бесси Хэнниган? У нее еще бакенбарды, как у козла, и одна нога короче другой»

«Не знаю», – повторил Философ.

«Не важно, – сказал Михол Макмураху. – Так вот, не брала она ее, Бесси Хэнниган то есть, потому как вчера моя жена вызвала ее на улицу и трепалась с ней два часа, а я тем временем все перевернул у нее в доме – не было там доски».

«И не должно было быть», – заметил Философ.

«Может, ваша честь скажет, где ж она в таком разе?»

«Может, скажу, – проговорил Философ. – Ты слушаешь?»

«Ну да», – кивнул Михол Макмураху.

Философ подвинул стул ближе, так что уперся коленями в посетителя. Возложил руки на колени Михола Макмураху…

«Мытье – странный обычай, – изрек он. – Нас моют, когда мы приходим в мир и когда уходим из него, и никакого нам от этого удовольствия в первый раз и никакой прибыли в последний».

«Истину говорите, сэр», – поддакнул Михол Макмураху.

«Многие считают, что всяческое мытье, сверх этих двух случаев, исключительно дело привычки. Далее, привычка есть некое повторяющееся действие, она – отвратительнейшая вещь, и от нее очень трудно избавиться. Поговорка авторитетней предписания, и дурацкие затеи предков для нас важнее здоровья потомков».

В этом месте Карен прервал жену и поинтересовался, как нам нравится отрывок.

– Ничего не скажешь, здорово, – ответил я. – Пусть продолжает!

– Продолжай! – велел Карен, устраиваясь поудобней.

Лотта принялась читать дальше. Она прекрасно владела голосом и умело подражала деревенской речи. Диалог становился все забавней и забавней. Карен начал хихикать, а потом разразился истерическим хохотом. Слезы катились по его лицу.

– Осторожней, Карен! – взмолилась Лотта, откладывая на секунду книгу. – А то опять начнешь икать.

– Плевать, – ответил Карен, – книжка того стоит.

– Но помнишь, последний раз это кончилось тем, что пришлось вызывать врача.

– Ну и что? Я хочу дослушать до конца. – И он снова оглушительно захохотал.

Было страшновато слушать, как он смеется. Он совершенно не владел собой. Интересно, подумал я, мог бы он плакать так же искренне. Это было бы зрелище не для слабонервных.

Лотта дождалась, когда он успокоится, и дочитала диалог.

«Вы слыхали, сэр, как Подин Маклафлин поймал рыбу полицейским шлемом?»

«Нет, не слышал, – ответил Философ. – Первый человек, который помылся, возможно, искал дешевой славы. Каждый дурак может помыться, но мудрый знает, что это напрасный труд, ибо природа скоро вновь покроет его натуральной и пользительной грязью. Поэтому следует заботиться не о чистоте тела, но о том, как бы принять на себя больше неповторимой и великолепной грязи, и, возможно, ее напластования, в силу простой геологической неизбежности, соединятся с кутикулой эпидермиса и таким образом сделают одежду излишней…»

«Насчет стиральной доски, – перебил его Михол, – я только хотел сказать…»

«Погоди ты со своей доской, – отмахнулся Философ. – Дойдет и до нее очередь…»

В этом месте Лотта вынуждена была остановиться. С Кареном творилось что-то невообразимое. Он так ржал, что глаза вылезали из орбит. Я подумал, что сейчас его хватит удар.

– Дорогой, дорогой! – кудахтала Лотта; я и не предполагал, что она способна на такую заботу о муже. – Пожалуйста, дорогой, успокойся!

Карен по-прежнему сотрясался от пароксизмов смеха, который уже больше походил на рыдания. Я встал и крепко хлопнул его по спине. Он тут же пришел в себя и благодарно посмотрел на меня. Тяжело дыша, прокашлялся и трубно высморкался, утирая слезы рукавом пиджака.

– В другой раз, Генри, возьми крикетный молоток, – фыркнул он, брызнув слюной.

– Так и сделаю, – кивнул я.

Он снова захихикал.

– Пожалуйста, не смешите его! – умоляюще воскликнула Лотта. – Хватит с него на сегодня.

– Вечер был просто замечательный, – сказала Мона. – Мне начинает здесь нравиться. – Она взглянула на Лотту. – А как чудесно вы читали!

– Когда-то я выступала на сцене, – ответила Лотта скромно.

– Я так и подумала, – сказала Мона. – Мне тоже доводилось выступать.

Лотта подняла брови.

– Вы? – удивленно переспросила она с оттенком сарказма.

– Ну да, – невозмутимо ответила Мона. – Играла в спектаклях Гильдии актеров.

– Ну надо же! – воскликнул Карен, возвращаясь к своим оксфордским повадкам.

Я не выдержал:

– Что тут такого необычного? Или ты сомневаешься, что у нее есть талант?

– Ну что ты, Генри, – примирительно сказал Карен, схватив меня за руку, – нельзя быть таким обидчивым. Я так счастлив, что мы снова встретились. Как-нибудь вечером мы почитаем все по очереди. Знаешь, я ведь и сам однажды выступал на сцене.

– А я в цирке, на трапеции, – парировал я.

– Правда? – в один голос ошарашенно вскричали Карен и Лотта.

– Разве я тебе не рассказывал? Я думал, ты знаешь.

По какой-то необъяснимой причине моя невинная ложь сразила их наповал. Скажи я, что однажды был членом кабинета министров, это не произвело бы на них такого впечатления. Удивительно, какое куцее у них было чувство юмора. Естественно, я стал заливать, каким виртуозным гимнастом я был. Мона старательно подыгрывала мне. Они слушали как зачарованные.

Когда я кончил, Карен сдержанно заметил:

– Кроме всего прочего, ты, Генри, неплохой рассказчик. В другой раз ты обязательно должен рассказать нам еще что-нибудь в том же роде.

Назавтра Карен, словно желая искупить грех вчерашнего грандиозного разгула, решил заняться крышей. Ее предстояло обшить гонтом, а потом просмолить. И я, который в жизни не вбил гвоздя, не погнув его, должен был сделать эту работу – под его руководством. К счастью, немало времени ушло на то, чтобы найти подходящую лестницу, нужного размера гвозди, а также молоток, пилу и еще дюжину инструментов, которые, как считал Карен, могли понадобиться. Дальше все было прямо по Лорелу и Харди[87]. Первым делом я потребовал какие-нибудь старые перчатки, чтобы не занозить ладони. Как евклидову теорему, я доказал Карену, что с занозами в пальцах не смогу печатать на машинке, а если не смогу печатать на машинке, остановится и работа с диктофоном. Затем я сказал, что мне нужна пара теннисных туфель, чтобы не поехать с крыши и не сломать себе шею. Карен с серьезным видом согласно кивал. Он был из тех, кто ради того, чтобы выжать из тебя максимум возможного, отнесут тебя, если понадобится, в сортир, еще и задницу подотрут. К этому времени стало ясно, что мне будет нужна помощь, и немалая, чтобы справиться с крышей. Мона должна была стоять внизу на случай, если мы что оброним на землю; она, кроме того, была обязана приносить нам в перерывах холодный лимонад. Карен, конечно, уже начертил несколько схем, объяснявших, как укладывать дранку внахлест. Я же думал об одном: прибить ее как попало, лишь бы побыстрее отделаться.