На краю империи: Камчатский излом - Сергей Щепетов

Митька, приняв пару чарок, тихо кемарил в уголку, когда о нем вспомнили.

– А давай, Ильич, Митьку поспрошаем! – как бы в шутку предложил Козыревский.

– Он-то откуда знать может? – улыбнулся Чириков.

– Он у нас иной раз пророчествует, – сообщил монах. – Смех смехом, а, кажись, ишшо не ошибался. Слышь, Митрий!

– Ась?! – вскинул хмельную голову служилый.

– Скока островов Курильских в море-та?

– Больших с десяток, а малых не ведаю, – толком не проснувшись, ответил служилый. – А чо?

– Да ничо! – ухмыльнулся инок. – Далеко ль отсель до Апонии?

– Верст шесть сотен. Может, и семь… – Митька потряс головой, приходя в себя.

– Откуда знаешь?! – не удержался Чириков.

– Дык виденье ж мне было, – промямлил служилый. – Кажись, про то сказывал?

– Ну, покажь, хде ты ту Апонию видел! – кивнул на чертеж Козыревский. – Не ссы, смеяться не будем – показывай!

Деваться было некуда – Митька встал и, нетвердо держась на ногах, склонился над картой:

– Вот тута, кажись… А до ней острова цепью.

– Ишь ты! – Козыревский подмигнул Чирикову. – Ну, а Мерика где?

– Тут гдей-то. – Грязный ноготь служилого неуверенно провел линию. – А к ей острова дугой – вот здеся.

– Эх, отец Игнатий, – печально улыбнулся лейтенант, – таких сказок мы наслушались вволю!

– Да мы ж шуткуем, – ответил Козыревский. – Какая ж Митьке вера?

– Не знаю, – вздохнул офицер. – Но Японский остров действительно должен находиться где-то там.

Взгляд монаха прямо-таки засветился огнем азарта.

– А вот, Бог даст, след год и проведаем. Сплаваем, коли «Гавриил» у нас будет! Капитан-то Беринг небось не пойдет в море – ему на земле дел хватит. Мошков Кондратий да Ванька Бутин с ботом управятся, как мыслишь, Лексей Ильич?

– Справятся, наверное, – кивнул Чириков. – Только они обсервации делать не умеют.

– А на что нам обсервации? – ухмыльнулся монах. – Вдоль островов и пойдем – авось не заплутаем. Верно, Митрий?

– Я-то чо? Я – ничо…

Офицер глянул на них, словно взрослый на играющих детей:

– Без записей положения судна вы не сможете проложить маршрут на карте, не сможете доказать, где побывали.

– Да уж как-нито… – махнул рукой Козыревский. – Доплыть бы! А там, глядишь, товару апонского наторгуем, бумагу от тамошнего управителя привезем!

– Экий вы фантазер, отец Игнатий! – улыбнулся лейтенант. – Однако ж, мечтать не вредно. Про японцев известно, что они с большим подозрением относятся к европейцам и не желают с ними торговать. Кажется, они сделали исключение лишь для голландцев. Вряд ли вы сможете договориться…

– Обижаешь, Лексей Ильич, – шутливо выпятил грудь Козыревский. – Обижаешь, однако! Каки ж мы еврепейцы?! Вон, глянь на Митьку – не то якут, не то камчадал! И прочие таки ж! А ишшо… – Отец Игнатий наклонился к собеседнику и чуть понизил голос: – В былые годы каких апонцев на Камчатку выкинет, велено было в Якутск везти и далее. Дэмбэй, сказывают, с самим царем Петром в Москве встречался. В опчем, все кудай-то делись, а один в Якутске остался. Бабу – якутку хрещеную – женой взял, хозяйство завел. Прознал я, будто он апонскому языку сынка свово выучил и домой вернуться заповедал. Тайком, значит, чтоб начальство не прознало и не угнало куда по далее. Вот я, када в Якутске при власти был, того сынка сыскал и сюда отправил. Туточки он, сердешный! Родитель-то евойный у них в Апонии не простым был, а вроде нашего сына боярского. Так что, глядишь, и сговоримся!

– Возьмите меня с собой, отец Игнатий! – то ли шутя, то ли всерьез попросил Чириков. – Пальма первенства будет вашей, я на нее не претендую!

– Не можно, – серьезно ответил монах. – Сам рассуди: коль ты останешься, значит, Берингу ехать надобно. А коли капитан уедет, власть Афанасий Шестаков возьмет иль Павлуцкий. Такого нам не надобно. Так что езжай, Лексей Ильич, вези свои чертежи да писания. Коли душа лежит, так вертайся – глядишь, мы с тобой ишшо в Америку сплаваем!

– Это не от меня зависит, – вздохнул лейтенант. – Я же на службе!

– Знамо дело, – кивнул Козыревский. – Однако ж тревожит меня служба ента… Ить без Беринга и Шпанберга ты, Лексей Ильич, в испидиции вашей главный командир будешь.

– Ну да…

– А в Охотске, небось, ныне главный начальник Афанасий Шестаков. Казачий голова он. У них там тож испидиция. Вот и опасаюсь я, не подмял бы тебя тот Афанасий. Ить заберет корабли, не даст им возвернуться!

– Я не думаю, что казачий голова пойдет против воли капитана Беринга, – твердо сказал Чириков. – Если же пойдет… Приказ командира я выполню даже ценой жизни!

Главные участники событий не переставали удивляться перемене, произошедшей с капитаном Берингом. Казалось, за какую-то неделю он помолодел на несколько лет – на щеках появился румянец, в глазах – живой блеск. Он стал улыбаться и даже изредка шутить на людях, чего раньше с ним практически не случалось. Похоже, этот человек получил то, о чем втайне всегда мечтал, – безотказную ласковую женщину и освобождение от умственной деятельности, поскольку решения за него принимали другие, а он лишь озвучивал их или подписывал. Мысли о том, что он преступник, что судьба и сама жизнь его находятся в чужих руках, почему-то не беспокоили его. Возможно, он просто умел «не думать о грустном» и не бояться будущего, как умеют камчадалы не бояться грядущего голода.

Все было б хорошо, если бы не одно обстоятельство: Беринг боялся Митьки. Говорить с ним, находиться в одном помещении он физически не мог, что доставляло служилому, да и остальным заговорщикам, массу неудобств. Однако, обсудив ситуацию, они пришли к выводу, что лечить эту фобию не следует. Старые землепроходцы прекрасно знали эффект «кнута и пряника». Поэтому они решили в отношениях с Берингом взять на себя роль «доброго пряника», а Митька пусть остается «злым кнутом».

– От и ладненько будет!

– Спасибо, господа казаки, – поклонился служилый соратникам. – Уважили!

Согласно распоряжению нового камчатского начальника, весь лишний провиант и боеприпасы были выгружены с корабля и перевезены на склады в Большерецк. В середине июля «Фортуна» и «Святой Гавриил» подняли паруса и взяли курс на запад. Среди прочего они везли ясачную казну трех острогов и документацию о первой научной морской экспедиции Российской империи. Кроме того, на боте покоилась объемистая кожаная сума с письмами Беринга. Это был огромный труд, стоивший Митьке, Козыревскому и капитану многих бессонных ночей. В посланиях, адресованных немецким предпринимателям и государственным сановникам, развивались две генеральные идеи. Первая – это организация камчатского правления во главе с постоянным начальником, ответственным непосредственно перед Сенатом. К этому правлению предлагалось отнести и Охотский порт, в котором следует организовать таможню. Для сокращения государственных расходов предлагалось создать компанию, которая возьмет на откуп сбор ясака и винную торговлю на Камчатке. Даровать этой компании монопольное право строить поселения и добывать пушнину на новых землях, если она таковые откроет. Ну и, конечно, интенсифицировать крещение и просвещение камчадалов. Эту миссию предлагалось доверить монаху Игнатию, присвоив ему чин иеромонаха, дабы он мог проводить церковные службы. И еще много, много чего предлагалось…

Митька смотрел, как уменьшаются пятнышки парусов на горизонте, и думал о том, что по старому ладу бытия полсотни лет спустя английский мореплаватель Джеймс Кук назовет пролив между материками именем Беринга, который его так и не открыл. Но он-то живет в новом ладе, будущее которого неизвестно. Доказательств того, что эта реальность иная, более чем достаточно: капитан Беринг, проваливший экспедицию, остался на Камчатке, а его корабли ушли, чего никак не могло быть в другой истории.

С мореходами договорились, что через две недели на устье реки Большой каждую ночь будет гореть костер – в качестве маяка. А на судах должен быть вывешен условный знак. Если знака не будет, значит, возвращаются они не с миром, а везут карателей. За Мошкова и Бутина можно было не беспокоиться – во-первых, они были «в деле», а во вторых, формально все еще подчинялись капитану Берингу. А Никифор Треска… Его ждала в Большерецке Кымхачь. Подробностей их отношений никто толком не знал, но старожилы не сомневались, что он к ней вернется.

После отплытия бота и шитика события продолжали активно развиваться. Сразу по убытии судов собрался малый казачий круг, в который, как оказалось, входят семь человек, не считая Митьки. Прежде всего решили, что большой круг собираться не будет – никакой вольницы! Мы все дружно служим Берингу, а кто не желает – в кандалы, в казенку, под батоги. Потом стали обсуждать, что делать сейчас и что после того, как вернутся корабли или станет ясно, что в этом году их не будет. Против плана Козыревского возражать никто не решился, а может быть, никто не придумал что-то более дельное.