Ветер с Варяжского моря - Елизавета Дворецкая

– Что ты! Что ты такое говоришь? – сама Загляда была гораздо больше потрясена таким предложением.

Подбежав к Тормоду, она опустилась на колени возле его лежанки и схватила его здоровую руку. – Как же я от тебя уйду? Нет, я никуда не пойду! Как же я тебя оставлю? Нет, нет!

– Ты пойдешь! – твердо, с непривычной суровостью сказал Тормод. – Иначе он заберет тебя. А мне уже нечего бояться. Даже если мне недолго осталось жить – я уже пожил достаточно. У меня осталась всего одна рубашка, и мне все равно, успею ли я ее сносить!

Загляда разрыдалась. Она не хотела, не могла уйти, оставив здесь Тормода, почти беспомощного и обессиленного ранами, принятыми за нее. Роднее и ближе всех на свете ей стал этот человек, который не только назвался ее отцом, но и сделал для нее все, что мог бы сделать настоящий отец. Он ценой своей свободы сохранил свободу ей, заслонил ее от ножа, не жалея своей крови и даже жизни. Как же могла она уйти от него?

– Твой отец десять лет давал мне приют, – сказал Тормод. – Дай мне наконец отплатить ему. И дай мне жить и умереть, если нужно, со спокойным сердцем. А так будет, если ты уйдешь отсюда. Здесь, как видно, ни я, ни кто-то другой не сможет тебя защитить.

– А куда ты посылаешь ее? – вдруг раздался среди общей тишины голос Лейва.

Все повернулись к нему и каждый похолодел – они совсем забыли, что среди них сидит человек Эйрика ярла! Маленький Тролль всегда славился умением приносить неожиданные новости и приковывать общее внимание к себе.

Тормод молчал. Весь замысел оказался под угрозой.

– Не тревожься о том, что ты сказал, Белый Медведь, – продолжал Лейв – Я давно сообразил, что не только мать Березы Серебра была славянка, но и все другие родичи тоже. И отец. Но мне все равно, чья она дочь, если только не самого Вальдамара конунга. Да и Эйрику все равно. Ему нужен ты, а не она.

Все по-прежнему молчали. Лейв видел, что от него ждут решения. И на его спокойном лице не отражалось никаких колебаний.

– Я не собираюсь мешать вам, – сказал он. – Пусть это будет моя вира за твои раны, Белый Медведь. Я готов сделать даже больше. Я сам провожу ее в надежное место, если ты его знаешь. И клянусь Отцом Павших – я не предам вас. .

– Хорошо сказано! – резко ответил Снэульв. – Только ты забыл, что она еще не отдала тебе своего обручья. Пока еще оно у меня. Она дала мне его, и только она может отнять. Тебе придется снять его с моего трупа.

– Дочь моя, выбери наконец одного из них, – настойчиво посоветовал Тормод. – Если оставить их разбирать это дело между собой, то у нас будет мертвец раньше, чем ты сосчитаешь до пяти.

Лейв усмехнулся. Снэульв был мрачен и спокоен, но по напряженному лицу его было видно, что спокойствие дается ему нелегко. Вся выдержка, на которую способен человек девятнадцати лет от роду, была сжата в кулак. И кулак уже, начал неметь.

Загляда, все еще сидя на полу возле Тормода, вытерла лицо рукавом, перевела взгляд с одного на другого. И ожерелье, и все сокровища Ладоги она отдала бы за то, чтобы ей не приходилось сейчас выбирать, чтобы эти двое не стояли друг против друга, как смертельные враги. К замкнутому и угрюмому лицу Снэульва она попривыкла за последние дни, а сузившиеся глаза Лейва, которого она чаще видела улыбающимся, беспокоили ее. Теперь было видно, что мягкость его была до поры. Он тоже был – «меч в ножнах». И клинок готов был вырваться на свободу.

– Ты говорил: бесчестно отбирать назад свой подарок, – тихо сказала она Тормоду. – Я отдала мое обручье Снэульву, и пусть оно у него остается. Я согласна уйти, куда ты мне скажешь, и пусть он идет со мной.

В девичьей повисло молчание. По лицу Лейва никак нельзя было сказать, не обидел ли и не ранил ли его выбор Загляды.

– Ты достойна твоего мудрого названого отца, – сказал он наконец. – Если бы ты захотела отдать мне твое обручье, он полез бы в драку. И я убил бы его.

Снэульв молчал. Все это было правдой.

– Так вы идете или зимуете здесь? – подал голос из угла Маленький Тролль. Он за это время успел переобуться и получше перемотать тесемки на ногах. – Так вы проговорите до рассвета. А мне ждать некогда, у меня дела поважнее ваших обручий.

Маленький Тролль головой был умнее многих взрослых, но сердце его еще дремало в детском неведении. Он не понимал, что среди любых бурь судьбы, среди войн и разорений, радость и печаль любви способны заслонить человеку весь мир. И не только юной девушке, но и воину, и даже седобородому старику.

– Я пойду соберу вам еды на дорогу, – сказала Арнора. —Да, а вы знаете, как вам выйти из Конунгаберга?

– Я что-то слышал, что из дома ярла есть подземный лаз к обрыву у ручья, – сказал Ило.

– Ничего ты об этом слышать не мог, – отрезала Арнора. – Потому что об этом запрещено болтать. Ты просто знаешь чужие мысли!

Маленький Тролль ухмыльнулся. Так было даже лучше.

– Нужно рассказать все хозяйке, – решила Арнора. – Я думаю, она пустит вас к подземному лазу. Она будет только рада сделать такой подарок Эйрику. Надо же чем-то отплатить ему за Дубини ярла! Идем. – Она шагнула к двери хозяйской спальни и поманила за собой Снэульва. – Расскажи ей сам, в чем дело.

Снэульв неохотно пошел за ней. Загляда сидела возле Тормода и кое-как старалась пригладить волосы. Пальцы ее дрожали, на ресницах еще не высохли слезы. За Арнорой и Снэульвом закрылась дверь.

Лейв молчал, опираясь локтями на колени и глядя перед собой. Загляде было грустно и тоскливо, словно она сейчас отрезала какой-то кусок своей жизни. Но что она могла поделать?

– Не плачь больше, Береза Серебра, – тихо сказал он, подняв глаза на Загляду. – Не бойся. Я никому ничего не скажу и не трону его. Я не хочу причинять тебе новой печали. Хотя, может быть, со мной ты была бы счастливее даже за морем. Но от судьбы не уйдешь. У нас говорят: чужая беда может стать и твоей. Я не хочу, чтобы ты плакала, понимаешь?

– Устами людей гласит судьба! – подал голос Тормод. – Я тоже был когда-то молодым. Ты можешь мне не верить, Лейв сын Бьерна, но я понимаю тебя сейчас лучше, чем ты можешь представить. И вот что я скажу тебе. Зло само покарает себя, а добро само вознаградит тебя. Постарайся это запомнить. И еще одно: в Гардах очень много красивых девушек, поверь человеку, который прожил здесь двадцать лет!

– Это я запомню! – Лейв быстро поднялся со скамьи, как будто вдруг сообразил, что просидел здесь слишком долго.

Он улыбался, но глаза у него были как серо-голубые стеклянные бусины. Шагнув к сидящей на полу Загляде, он быстро наклонился, повернул к себе ее лицо, крепко поцеловал ее и быстро вышел в гридницу. Загляда закрыла лицо руками. Ей казалось, что все это происходит в горячечном тяжелом сне, в котором самое плохое то, что не можешь ничего понять – где явь, где бред, что хорошо, а что плохо. «Хуже нет болезни, чем томленье духа!» – часто повторял Тормод поучения Одина. И в этом Одноглазый был прав.