Отцы Ели Кислый Виноград. Первый лабиринт - Фаня Шифман

О чём можно с ними толковать!.. Даже не врезать, как полагается!.. Не люблю борьбу не на равных…» — небрежно одинаковым жестом оба резко взмахнули руками, указывая на кипы Шмулика и Рувика, и едва не упали. Ухватились друг за друга, и при этом с некоторой опаской, смешанной с изрядной долей куража, посматривали на направлявшихся к автобусу Бенци и его домашних, на мужчин, перетаскивающих вещи в автобус. Ширли переводила расширившиеся от удивления, смешанного со стыдом, глаза — с братьев на удалявшихся Ноама с Ирми и Максимом, на Шмулика и Рувика.

Близнецы Дорон с насмешливым недоумением поглядывали на раскачивающихся в борцовской стойке и поигрывающих бицепсами близнецов Блох, потом встряхнули головами, как по команде, спокойно развернулись и пошли к родителям, приветливо подмигнув Ширли и махнув ей рукой. Ширли не заметила, как Рувик, поглаживая гитару, ещё несколько раз оглянулся на неё; она продолжала переводить взгляд с братьев на Ноама.

На лицах её братьев между тем ясно читалась одинаковая ярость и презрение, с которыми они вдруг обратили свои взоры на Ноама, которого словно только что заметили: «Ты что, сестрица, не знаешь, кто это такой?» — а тот, услышав их голоса, расширенными от изумления глазами уставился на них, затаскивая вещи в автобус, а потом протискиваясь мимо Максима к окну, продолжая наблюдать за Ширли, понуро стоящей напротив тех, которые — он это хорошо помнил! — его однажды жестоко избили…

Галь сделал угрожающее движение в сторону, в которую разворачивался автобус, увозящий Ноама, и снова повернулся к сестре: «Но что ты, наша сестра, тут делала?» Ширли вскинула голову и вызывающе посмотрела на братьев: «Отдыхала от ваших дурацких разговоров и от грохота! Тут наконец-то услышала прекрасную, настоящую музыку! Душой отдохнула!» — «Да ты с ума сошла, Бубале! Их так называемая музыка — бред фанатиков! Средневековые сопли — вот как элитарии, это называют! Не будь ты так упряма, ты была бы открыта всему новому и прогрессивному и поняла бы, что хочет слушать народ!» — яростно воскликнули оба в один голос. — «Меня не интересует, от чего балдеет ваш силуфо-кульный народ!!! Меня интересует, что нравится мне!» — отчеканила девочка. Она с затаённой грустью глядела на автобус, увозящий её новых друзей и Ноама, потом сердито, с вызовом, выкрикнула, повернувшись к братьям и сверкнув глазами: «Я вам не Бубале! Хватит!» Галь подошёл, взял Ширли за руку, сжал запястье и жёстко проговорил: «Ты немедленно идёшь с нами! И больше никогда не устраивай нам сцен и не уходи неизвестно куда, неизвестно к кому!» — «Я вам уже сказала: мне надоели ваши поучения! Ясно?!..» — крикнула Ширли, вырывая руку. — «Мы — твои старшие братья, нам положено следить за тобой, чтобы ты не пошла по плохой дорожке… — тихо прошипел Гай, приблизив своё лицо к её лицу. — Ты хоть понимаешь, что это за семейка?» — «А что!

Нормальная семья! Семья папиного коллеги Бенци Дорона. Тут все папины коллеги!» — «Ага, коллега! Ну-ну!.. Ты, что, утром не поняла, что Дорон — фанатик и скандалист! Не слишком ли много говорят о финансовом гении этого доса? Только и слышишь — «Бенци рассчитал, Бенци обосновал»! Нам давно было ясно, почему этого кол-л-л-ле-гу никогда не приглашали к нам в дом… Его старший сынок настоящий хулиган, чтобы ты знала! Фанатик чёртов! Яблочко от яблони… Ну-ка, пошли!» — рявкнул Галь.

«Пошли, сестричка», — внезапно изменив тон, почти ласково проговорил Гай. Ширли мрачно опустила голову. Настроение было снова испорчено. И как бы в унисон с испорченным настроением небо быстро потемнело. Ширли показалось, что редкие чуть светлеющие пятна насмешливо ухмыляются, насмехаясь над ней…

Близнецы Блох привели младшую сестру к их семейному столику. Они издали увидели, что приятели уже разбирают аппаратуру и затаскивают в чью-то длинную машину.

Галь крикнул: «Ребята, погодите! Я же просил без нас не трогать!» — «А что нам делать, если у вас нашлись дела поинтересней!» — «Да мы сестру должны были в семью вернуть… Забрела к каким-то…» — пытался объяснить Гай, но Галь сильно толкнул его в бок и прошипел: «Молчи, придурок! Зачем ребятам знать, что у нас такая сестрица…» И они оба, оставив, наконец-то, Ширли в покое, направились помогать приятелям.

Тим мерил шагами Лужайку, сжимая в руке фелиофон. Офелия незаметно испарилась, перед тем чмокнув его в толстую щёку и прошептав: «Пойду, посижу в твоей машине.

Там мне всегда славно работается. И ты не задерживайся, пупсик…» Впрочем, далеко она не ушла: забралась, как и обещала, в машину Тима и занялась обработкой записанного на диктофон материала. Тим изобразил лёгкую обиду и разочарование, по-детски надув губы, но ей в спину облегчённо вздохнул и принялся выписывать круги и восьмёрки вокруг семейства Блох. Изредка он украдкой поглядывал на Рути, которая всё ещё сидела в кресле с наушниками на ушах, и на её лице было такое блаженное выражение, что сразу стало ясно: от музыки, которую она слушает, она ловит самый настоящий кайф. По тому, как она тихонько мурлыкала мелодии, как отстукивала ритм маленькой ручкой по пухлой коленке, было ясно, что это явно не любимый её сыновьями силонокулл. Тима она словно не замечала.

Жизнь семьи Блох вернулась в обычное русло. Нынешняя серьёзная ссора такого накала между Ширли и близнецами, да ещё у всех на глазах, произошла впервые, и можно было считать её случайной. Мало ли чего не бывает между детьми-подростками!

Наконец, Рути поднялась, попросила Моти собрать и отнести в машину вещи. Глядя как бы сквозь Тима, она холодно проговорила: «А что тут делают посторонние?..» Тим тихим голосом проговорил: «Я к мальчикам, а не к вам с Моти подошёл… Имею право!.. Напрасно ты так, Рути!.. Потом поймёшь…» — и он, резко развернувшись, направился к своей машине, в которую Офелия уже загрузила всё привезённое ими для пикника оборудование. Он был доволен, что она основательно углубилась в обработку материала и не видела, как он вокруг Рути прогуливался, а та едва удостоила его выражением равнодушного презрения.

Рути взглянула на дочь: её выражение лица чуть не пело во весь голос, что она пережила нечто очень приятное, а теперь немного расстроена, что всё позади. Рути вопросительно на неё глянула, и Ширли, как бы отвечая на молчаливый мамин вопрос, медленно и мечтательно заговорила: «Мамуля, я познакомилась с очень хорошими ребятами, с приятной семьёй. Помнишь, мы маму и девочек встретили в кондитерской?

Это семья Дорон». У Рути перехватило дыхание: «Да?.. Ты… с ними… познакомилась?.. Зачем тебе это?..» — «Почему нет? Они такие приятные и милые!

Они тебе понравятся, тем более с Нехамой, как я поняла, ты уже была знакома! Её дочка — моя новая и самая лучшая подруга. Они знают и бабулю с дедулей!..» — «С чего ты решила, что она самая лучшая твоя подруга? У тебя что, нет хороших девочек в твоём классе? Из Эрании-Далет?» — «Ну-у, мамуль!.. Мне с нею, вообще с ними… было так хорошо, как давно не было!.. И её родители… Мамочка, ты же с нею дружила когда-то!» — «Как будто у меня мало подруг! Ещё Нехамы в парике, да из Меирии, мне не хватало!» — «Она вовсе не в парике! У неё очень красивая шляпка! Ты разве не помнишь?» — «Не помню!» — резко бросила Рути и тут же пожалела об этом, потому что дочь воззрилась на неё с недоумением и обидой, надув губки: «Ну, почему-у, ма-ам?..» — «Потому! Впрочем… как хочешь… Я не советую тебе с ними общаться, но запретить не могу! А меня уволь!» Но тут Рути снова поймала недоумённо-обиженный взгляд дочери и немой упрёк в глазах мужа, который чуть заметно покачал головой. Она тут же поняла, что её необъяснимая вспышка раздражительности может быть неправильно истолкована и может вызвать противоположную реакцию у дочери-подростка. Рути неловко улыбнулась дочери и проговорила: «Ты у меня разумная, хорошая девочка, и плохому не научишься.