В барханах песочных часов. Экстремальный роман - Olga Koreneva

- Господа! - восклицала она надрывно, - эту ночь мы не забудем никогда! Какая ночь, господа! Она поглотила собой тиранию коммунизма и оставила нам только любовь, одну любовь! Любовь и танки, господа, это прекрасно! А меня зовут Янка, и поэтому я на танке… Это самые лучшие мои стихи, господа!

- Замерзнет, дура, - не выдержала Лариса, и полезла на танк. Янка как-то по-детски покорно подчинилась ей. Пончик стащила ее вниз, напялила на нее свой пуховик, заставила надеть босоножки и поволокла к костру, который жгли прямо на лестнице Белого дома.

Кирной снова исчез куда-то, но вскоре возвратился с парой вполне сносных кроссовок для Янки и со спортивным трико. “Мисс Свобода” постепенно оклемалась и попросила вина.

Кирной подогрел бутылку возле костра и протянул ей.

- Пей за свой потрясающий успех, Янка. Завтра тебя без штанов по телеку на всю страну покажут, класс! Мисс Свобода на плененном танке! Будущее России в свете прожекторов смутного времени!

Янка выпила теплого вина и ожила окончательно.

- Я поняла, дорогие мои, что вся моя жизнь до этого дня была лишь репетицией к этому действу. Сегодня мой день рождения, господа!

- Прекрасно, мисс Свобода сама себя родила второй раз! - похлопал в ладоши Кирной, - роды принимали доблестные танкисты, они же явились и названными отцами новорожденной…

- Вот именно, танкисты, - засмеялась Лариса, - что ты там целый день в танке делала? Отвечай, мисс Половая свобода!

- Пончик, как ты могла подумать, блин, что я… что мне секс дороже демократии! Каждый судит в меру своей испорченности, блин.

- Между прочим, танки-то приехали демократию подавлять, Яночка моя дорогая, - съязвила Леночка.

- Ты, Саламандра, никогда в политике не разбиралась, - защищалась Янка, - я лучше вас знала, для чего они приехали к Белому дому, поэтому и решила их деморализовать. Сами подумайте, какой дурак стрелять будет, если у него красавица в башне.

- Вот-вот, завтра Ельцин захватит власть, и тебя, как сообщницу ГКЧП, потянут, - равнодушно заключил Кирной, - придется тебе следователей деморализовывать…

У костра они провели остаток ночи. К утру Леночке стало плохо. Сказалось все сразу: и нервы, и усталость, и беременность. Кирной по просьбе Трошина поймал левака и отвез ее к Ирине Николаевне, которая дома буквально с ума сходила. Хорошо хоть, отец догадался позвонить и предупредить, что они с Леночкой до утра будут в Белом доме.

- А это кто? - настороженно взглянув на спутника дочери, спросила Ирина Николаевна.

- Кирной, друг отца, и мой тоже, - кратко ответила Леночка.

- То что он кирной, я и так вижу, а как зовут? - переспросила мать.

- Да фамилия у него такая, мама, уже объяснять надоело. Павел Кирной, - рассмеялась Леночка.

Кирной уже еле держался на ногах от вина и бессонной ночи.

- Может, постелить ему, пусть отдохнет? - осторожно спросила дочку Ирина Николаевна.

- Кирной, ты, может, отдохнешь у нас, поспишь немного, а потом поедешь? - громко повторила Леночка, - куда тебе ехать, ты же лыка не вяжешь! Оставайся, без тебя демократы обойдутся.

- Нет, Саламандра, у меня еще один номер остался, - пробубнил Павел, - я должен быть там… там… там …забили тамтамы и папуасы.

- Заколебал ты своими папуасами, ложись отдыхай, - бросила она и ушла в свою комнату. Прежде, чем лечь спать, решила позвонить мужу в Бодайбо. Пошла вторая неделя, а о нем ни слуху, ни духу. Уже волноваться стала. На этот раз ей повезло, Влад оказался дома. Леночка взахлеб рассказала ему о событиях, которые только что пережила со своими отцом и друзьями в Белом доме.

Влад был спокоен, говорил уверенно. Сообщил, что продал все вещи, компьютер и обстановку, а сейчас завершает оформление продажи своей “Нивы”, и на этом, собственно, все дела его в Сибири закончатся, так что скоро он примчится в Москву к своей милой крошке. Норда он хорошо пристроил одному своему другу охотнику. Пес будет счастлив: ему предстоит часто выезжать в тайгу, а этой собаке больше в жизни ничего не надо.

Обговорив всякие мелочи, они распрощались до следующей недели.

Леночка вышла поглядеть, что с Кирным. Ирина Николаевна уложила его в кабинете отца на диван и накрыла старым теплым пледом, на котором были аппликации семи улыбающихся милыми улыбками гномов. Из-под пледа выглядывала спящая и тоже улыбающаяся физиономия Паши.

- О, восьмой, - сказала она маме, кивнув на Кирного, - точно диснеевская рожица…

- Что-то хорошее во сне видит, - улыбнулась Ирина Николаевна.

- Ничего он не видит, - махнула рукой Леночка, - у него каким-то образом глаза с губами связаны: стоит ему прикрыть глаза, как губы начинают улыбаться.

- Ну и ладно, лишь бы не плакал, пусть спит, - прошептала мать, - и ты ступай поспи, миленькая моя, - нежно добавила она, обнимая дочку.

Глава никакая - два

Дневники Яны (датировано 2000-м годом)

“Оскар почти силком вытащил меня в Дом Киноактера. Я отбивалась как могла, твердила, что с некоторых пор влюблена в одиночество, что ненавижу общение, не выношу людей, объелась ими, сыта! Ведь я уже другая, не та, у меня другая душа, все во мне изменилось, даже внешность, походка. Я люблю читать и общаюсь только с Достоевским…

За все последние месяцы я никогда еще так много не говорила. Оскар глядел на меня с ласковой улыбчивой тоской. Такой трогательный взгляд! Потом приказал:

- Все. Поехали.

И швырнул мне дубленку.

Мы ехали по тихим, заснеженным, уютно-мягким улицам, Оскар гнал свой новенький “пикап” (он опять сменил машину) по красивым, обрамленным старинными особняками, дорогам. В салоне негромко звучал Моцарт, кресла машины облегал золотисто-бордовый плюш. Моя душа притихла и успокоилась.

В Доме Актера я почувствовала себя неуютно. Раньше я тут частенько бывала с Пончиком и, случалось, не только с ней. Потом этот дом превратился в театр “Летучая мышь” с баром и бильярдом внизу, с другого входа. Теперь, после ремонта, это место реинкарнировалось, так сказать. “Дом актера” несколько изменился, в соответствии с духом времени. Но что-то осталось прежним. Может, лишь мои воспоминания. Ассоциации мешали, дразнили меня, и я попыталась сконцентрироваться на чем-нибудь нейтральном. Пока Оскар сдавал в гардероб нашу одежду, я поднялась в фойе и стала рассматривать публику. Сначала взгляд мой споткнулся о что-то настолько забыто-знакомое, что сердце подскочило и заныло. Это был Ромгур, “друг-залетка” из ехомбистской моей эпохи, востоковед. Я так и знала, что когда-нибудь он всплывет на моем пути. И вот, всплыл. Но не узнал меня. Не мудрено. Я и сама бы себя не узнала. Мысленно хихикнув, я стала наблюдать как бы невзначай. Ну, он все тот же. Казанова местного масштаба, коллекционер женской красоты, наметанным глазом простреливает пространство. Вернулся Оскар, и я предложила погулять по фойе и посмотреть фотографии на стенах. К нам подошла красивая блондинка в решительном мини и предложила свою авторскую книжку за полтинник деревянных. Оскар купил две, расплатившись стобаксовой бумажкой без сдачи. Блондинка изумилась, ее тонкое нежно фарфоровое личико порозовело. Похоже, никогда не держала в руках сто долларов. На ее книжке был гриф: “коллекционный тираж, номерные экземпляры”, оформлена со скромным изяществом, но с оборота обложки усмехалась весьма экстравагантная фотка автора. Тираж оказался суперколлекционный: 500 экземпляров. Таких книжек я еще не видела. Открыла, и первые же фразы меня заинтриговали. Лихо пишет блондиночка, лихо!

В баре мы заняли угловой столик. Оскар заказал коктейль и две порции устриц. Я погрузилась в чтение, хотя выглядело это нелепо.

- Тебе нравится? - спросил Оскар непонятно о чем.

- Да, спасибо, - отозвалась я и отложила книгу.

Официант принес коктейль. Из высоких узких бокалов торчали синие соломинки. Эти соломинки вызвали во мне странное волнение, будто я забыла что-то важное и никогда не вспомню. Я уставилась на них с таким упорством, что Оскар посмотрел на меня, недоумевая. Я заставила себя оторваться от созерцания синей пластмассы, и переместила взгляд на соседний столик. Там я обнаружила Ромгура. Он одиноко поглощал шампиньоны. Официант поставил перед ним прозрачный кувшин с красным вином, налил в бокал и отошел. У столика возникла блондинка с книжками и, широко улыбаясь, заговорила. Ромгур купил книжку, блондинка деловито поставила автограф под обложкой. Он пригласил ее сесть, пододвинул меню. Она, все так же улыбаясь, порхнула за столик и стала быстро просматривать меню. Я с интересом ее разглядывала: точеная фигурка, очень красивые ноги, тонкие кисти рук, маленькие узкие ладони, одета элегантно, но мини слишком смелое. Очки в металлической оправе лунного цвета, этот писк моды, казались частью ее самой. Она мне очень нравилась, эта писательница, уж не знаю почему. Я, вообще, не очень люблю женщин, я признаю лишь своих старинных подруг, вернее, раньше признавала, а их у меня было всего две. Было, потому что теперь я и от них устранилась. Но с этой я бы стала общаться. В ней есть особый шарм, и характер, сразу видно, непростой.