Мао Цзэдун и его наследники - Федор Бурлацкий

Что можно сказать по поводу подобного инфантилизма? Цзян Цин осталась в своих вкусах на уровне 30-х годов, она обожала сентиментальную мелодраму, начисто лишенную социального содержания. И эта женщина тщилась создать новое пролетарское искусство, мнила себя революционером в области культуры! Полное раздвоение сознания — одно для себя, для своей души, втайне от всех, другое для массы, так сказать, ролевое сознание — взятые напрокат из костюмерной ее супруга оценки, критерии, установки в области искусства. Такое раздвоенное сознание, видимо, стало нормой и для многих активистов КПК: они говорили и поступали как надо, а не как хочется, отвергая и собственное мнение, и собственный вкус.

И все же надо отдать должное Цзян Цин: через все перепады «культурной революции» она смогла пронести главное, ради чего стоило так неутомимо работать.

Уже в ходе «культурной революции» и в особенности после ее завершения Цзян Цин, в полном соответствии со стереотипом поведения Мао, стала постепенно формировать собственный культ. Мотив, который использовался при этом, — не семейная, а духовная близость к супругу, монополия на самое последовательное проведение ею линии вождя. Она выдвигала себя на роль наиболее послушного и умелого ученика, продолжателя его дела.

Представители «банды четырех», избравшие ее в качестве средства для усиления своего влияния, немало потрудились над этим, тем более что под их контролем находились средства массовой информации. Свой — и довольно значительный — вклад в это дело внесли, разумеется, представители опекаемых ею сфер — литературы, изобразительного творчества, науки.

На протяжении 60-х годов ни одного другого руководителя КПК (разумеется, кроме Мао) не превозносили так, как Цзян Цин. Никому другому не было позволено издать в виде отдельной книги свои политические статьи и речи. Единственным исключением была Цзян Цин. Весной 1967 года она тоже начала становиться чем-то вроде объекта поклонения масс.

Вот что писали, например, редакторы хунвэйбиновского органа в статье «Наш привет товарищу Цзян Цин, великому знаменосцу культурной революции» (здесь к Цзян Цин отнесен эпитет, данный Мао Цзэдуном Лу Синю. — Ф. Б.): «Прошло 35 лет с тех пор, как она (Цзян Цин) впервые приняла участие в революции во время „инцидента 18 сентября“ (1931 г.). Какие это были волнующие 35 лет! За 35 лет она многое сделала для партии, но она никогда не появлялась перед публикой. Когда бандитская клика Ху Цзуннаня развернула свое жестокое наступление, товарищ Цзян Цин находилась рядом с Председателем Мао и была одной из тех, кто последним покинул Яньань. На протяжении самого критического периода она неизменно следовала за Председателем Мао в походах и в боях как на юге, так и на севере страны — боях, которые привели к разгрому многомиллионной армии, находившейся под контролем семейства Чан Кайши. После национального освобождения товарищ Цзян Цин бессменно выполняет обязанности секретаря Председателя Мао и проводит в жизнь его идеи…»

Преданные ей хунвэйбиновские журналы публиковали биографические очерки, в которых прослеживался и восхвалялся каждый ее шаг на пути к господству над культурой. В этих боевых листках ее «революционные пьесы» превозносились за то, что они «приводили надстройку в действительное соответствие с базисом», как «драгоценное достояние мирового пролетариата», «сверкающие жемчужины пролетарской литературы и искусства… сияющие вместе с идеями Мао Цзэдуна, — замечательный плод личного участия товарища Цзян Цин в практике борьбы и искусства».

В мае 1967 года, когда отмечалась 25-я годовщина опубликования работы Мао «Выступления на совещании по вопросам литературы и искусства в Яньани», несколько радикальных студенческих журналов поместили на своих обложках портрет Цзян Цин. Ее всегда изображали в строгой военной форме, с красной книжечкой в правой руке, в лучах, исходящих от лица Мао, как от солнца, а на заднем плане изображались в миниатюре массы. Эта «революционная» иконография сопровождалась многословными хвалебными статьями. Вестник «Синь Бэйда» восхвалял ее как «лучшего ученика» Мао, а значит, образец преданности Председателю и его пролетарской линии в области культуры, хвалил ее умение «различать любовь и ненависть», исходя из классовых позиций. Среди множества сообщаемых о ней подробностей упоминалась ее пикантная привычка раздавать «Избранные сочинения» Председателя, снабженные ее собственным автографом.

Не только молодые, но и многие из стариков испытывали потребность петь ей хвалу. Почтенный писатель Го Можо на торжественном заседании (под председательством Цзян Цин), посвященном 25-летию яньаньского форума, выступил с панегириком в ее честь:

Дорогая товарищ Цзян Цин, Вы подаете нам прекрасный пример для подражания,

Вы умеете творчески изучать и применять на практике непобедимые идеи Мао Цзэдуна.

На фронте литературы и искусства Вы бесстрашно бросаетесь в атаку.

И в результате на китайской сцене ныне господствуют героические образы рабочих, крестьян и солдат.

Мы должны добиться того же самого и на мировой сцене!

Вчерашний день Китая — это сегодняшний день многих афро-азиатских стран,

А сегодняшний день Китая станет их завтрашним днем.

Мы будем бороться за полное освобождение угнетенных стран и народов,

Мы поднимем великое красное знамя идей Мао Цзэдуна над всеми афро-азиатскими странами,

Над всеми шестью континентами и четырьми морями.

Разумеется, все это еще не был настоящий культ. Это маленький, едва нарождающийся культик. Здесь мы обнаруживаем то же, что и в других случаях, — пародию, актерство, а не подлинную политическую игру. Роль культа невозможно просто изобразить, это не грим и не мантия, которую набрасываешь себе на плечи. Луи Наполеон был бы также смешон в роли императора, как естествен в этой роли был Наполеон Бонапарт. Культик Цзян Цин так же напоминает культ Мао Цзэдуна, как пустоцвет— реальный плод.

Эти песнопения, которые, вероятно, неплохо оплачивались, кружили голову бывшей актрисе. Неумеренное тщеславие все более уступало место неуемной жажде власти. Власти — как самоцели. Власти — не как источника экономических выгод и тем более не для осуществления какой-то прогрессивной деятельности. Древняя и самая примитивная концепция власти как страсти к господству, влиянию, контролю, к ее все большей максимализации. Эта примитивная, очень наивная страсть, которая не усложнена какими-то другими целями, стала предметом деятельности Цзян Цин, как, впрочем, и «леваков» вообще. У Цзян Цин не было, конечно, ни намерения, ни плана осуществления каких-либо общественно важных реформ. Да и сфера культуры все меньше стала интересовать ее. Она все более упивалась возможностью господствовать и слушать раболепные ответы и песнопения в ответ на самые нелепые указания. В этой обстановке в ее уме постоянно зрела идея наследования абсолютной власти Мао Цзэдуна.