Пожизненный срок - Лиза Марклунд

— Никлас Эрнесто Сарко Мартинес не был ей ни мужем, ни даже сожителем. Он был наркоманом, шестеркой. На него повесили всю ответственность, когда компания обанкротилась и они разворовали все имущество. Вот тут-то ему и ввели смертельную дозу героина. Это было как раз в канун прошлого Рождества.

Анника прикусила губу.

— Но если Мартинес был марионеткой, то что там делал Давид?

К. не ответил.

— Я могу понять, почему он управлял компанией вместе с Ивонной. У них была связь, но почему Давид входил в состав советов директоров других компаний? Ты знаешь?

К. сплел пальцы рук и закинул руки за голову.

— Этот человек умер, и мы расследуем не его преступления.

— Думаю, что Давид был преступником, очень опасным, коррумпированным преступником. Все компании, в которых он состоял, за исключением парашютной фирмы, занимались либо отмыванием денег, либо другой криминальной мерзостью. Думаю, что он был своего рода смотрящим, следил за тем, чтобы никто не смог по собственной воле выйти из игры.

— У тебя все? — насмешливо спросил К.

Анника взглянула на часы:

— Мне надо успеть в редакцию. Я еще не вернула машину, которую взяла вчера.

— Да, есть и еще одно, — сказал К. — Мы получили ответ из Англии относительно нескольких вещественных доказательств, найденных на месте пожара. Несколько месяцев назад мы отправили их в английские криминалистические лаборатории. Думаю, результаты будут тебе интересны.

Анника насторожилась. Ей стало трудно дышать.

— В развалинах твоего дома мы нашли кирпич. Криминалисты пришли к выводу, что этим кирпичом разбили окно, чтобы потом без помех бросить в дом бутылку с зажигательной смесью. Британцы смогли обнаружить на кирпиче отпечатки пальцев.

У Анники бешено забилось сердце и мгновенно пересохло в горле.

— Мы смогли идентифицировать эти отпечатки, — продолжил он. — Они принадлежали одной твоей старой знакомой. Ты, я думаю, помнишь Кошечку?

Анника так тяжело сглотнула, что закашляла.

— Кого? Наемную убийцу с Нобелевского банкета? Но… зачем?

— С точки зрения полиции дело о пожаре в твоем доме можно считать закрытым. Поджигателем была Кошечка.

Анника чувствовала себя так, словно ее ударили по голове чем-то тяжелым.

— А я, — сказала она, — думала, что это сделал сосед Гопкинс.

— Я знаю, но ты ошиблась.

— Нет, наверное, это ошибка. Это же не ее стиль. Ты сам говорил, что пожар — это акт мести, преступление, совершенное из ненависти. За что она могла меня ненавидеть?

— Перестань ломать себе голову, — сказал К. — Просто прими как факт, что ты ошиблась. Кроме того, ее поймали благодаря тебе, так что едва ли она могла питать к тебе нежные чувства.

Анника встала, подошла к окну, остановилась и принялась смотреть на кружащиеся снежинки.

— Я часто понимаю все не так, как надо, — сказала она. — На самом деле слишком часто.

К. молчал.

Анника отвернулась от окна и посмотрела на комиссара.

— Но вы уверены, что в ту ночь она была в Швеции?

— Не для протокола, — сказал он.

— Что? — не поняла Анника. — Почему?

Он жестом указал ей на стул для посетителей.

— Садись. Мы молчали об этом в течение полугода. Число посвященных очень и очень ограничено.

— Долго это не продлится. Все в конце концов выползает на свет.

Он громко рассмеялся:

— Ты сильно ошибаешься! Все обстоит как раз наоборот. На свет не выползает почти ничего. Итак, не для протокола?

Анника посмотрела на свои сапоги, села и коротко кивнула.

— Кошечку взяли в Арланде рано утром третьего июня, — сказал К. — Она летела в Москву по подложному русскому паспорту.

Анника сложила руки на груди.

— И что? Ведь вы же каждый день арестовываете преступников, разве не так?

К. улыбнулся.

— Нет, здесь все на самом деле получилось довольно забавно. Она была очень расстроена, когда мы ее взяли. Но не из-за ареста, она расстроилась из-за того, что не сработала капсула, с помощью которой она хотела свести счеты с жизнью.

Анника вскинула брови.

— Да, да, — сказал К. — Она-то думала, что покупает цианистый калий, а ей подсунули тайленол. Обычное, распространенное американское обезболивающее. В Швеции оно называется альведоном или панодилом.

— Да, — оживилась Анника, — это мои любимые таблетки.

— Бывало и раньше, что люди путали тайленол с цианистым калием, но наоборот. В 1982 году в Чикаго умерли семь человек — после того как приняли цианистый калий, думая, что принимают тайленол.

— И что же такого секретного вы обнаружили в Кошечке, раскусившей таблетку от температуры? Почему мы ничего об этом не знаем? Ее должны были взять под стражу, а сейчас уже должен был начаться суд…

К. молчал. Анника, широко раскрыв глаза, уставилась на комиссара.

— Ее не зарегистрировали ни в одном шведском суде. Вы даже не зафиксировали ее арест! Вы просто отдали ее американцам! Вот что вы сделали!

Она встала.

— Вы отправили ее в страну, где до сих пор не отменена смертная казнь! Это нарушение конвенции ООН, той самой, которую вы нарушили, когда ЦРУ забрало человека из аэропорта Броммы…

Комиссар поднял руку.

— Опять ошибка, — сказал он. — Да сядь, ради бога. Вопрос об экстрадиции решался на уровне правительства. Она из Массачусетса, а там нет смертной казни.

Анника села.

— Но в США она есть, — сказала она.

— Да, — согласился К., — в тридцати семи штатах. Но в двенадцати ее нет, включая и Массачусетс. Она получит пожизненный срок, это ясно как божий день. Причем это будет действительно пожизненный срок, а не эта ерунда с восемнадцатью годами.

— Так что в ней все-таки особенного?

— Ну, подумай!

Анника беспомощно покачала головой.

«Это не Гопкинс! Как я могла так ошибаться!»

— Так, значит, он позвонил в пожарную службу? То есть он попытался нас спасти, а не убить?

— Мы обменяли ее, — словно не слыша, сказал К.

Она уставилась на него.

— Мы заключили сделку с американцами и обменяли ее на другого человека.

Она прикрыла глаза, вспомнив оживленный разговор в редакции. В ушах снова зазвучал пронзительный голос Патрика Нильссона.

«Правительство дало янки что-то взамен. Мы должны это узнать. Право нападать на производителей простокваши? Право беспрепятственной посадки для ЦРУ в Бромме?»

В мозгу Анники щелкнуло. Кусочки мозаики встали на место.

— Мы обменяли ее на Виктора Габриэльссона!

— Официально ее арестовало ФБР. Так записано во всех документах. Мы никогда не сможем доказать, что она в ту ночь была в Швеции.

— Итак, убийца полицейского вернулся в родные пенаты. Ты думаешь, это равноценная сделка?

— Это было не мое решение, но это означало, что я должен был возглавить расследование причин пожара в твоем доме.

Она изо всех сил старалась понять, что все это значит.

— Значит, вы подозревали ее с самого начала?

— Да, она была первой в списке.

— Что это значит для меня?

— Как я уже сказал, дело о пожаре можно считать закрытым с полицейской точки зрения. К сожалению, в официальных документах будет значиться, что дело просто прекращено. Мне очень жаль, прости.

— Что? — спросила Анника. — Значит, я так и не буду окончательно освобождена от подозрений?

Он слегка покачал головой, печально глядя в глаза Аннике.

— Но как быть со страховыми деньгами?

— О них ты, наверное, можешь забыть.

Она рассмеялась коротким злым смехом:

— Вы продали мой дом, дом моих детей, всего лишь для того, чтобы умаслить ЦРУ и вернуть домой какого-то убийцу.

Детектив склонил голову набок.

— Это не совсем то, что я говорил.

— Хорошо, но что же мне теперь, по-твоему, делать?

— У тебя остались деньги Дракона?

Она тяжело вздохнула и закрыла глаза.

— Мы с Томасом разделили то, что осталось, и теперь мне едва хватит на двушку в Сёдермальме.

— Тебе придется взять кредит, как делают все, или заключить контракт на наем жилья.

Она снова, на этот раз хрипло, рассмеялась:

— Контракт на наем жилья? Где же я в наше время найду такой контракт?

— Знаешь, у союза полицейских есть в городе недвижимость. Я могу устроить тебе квартиру, если хочешь.

Она посмотрела на него и почувствовала, как разочарование и злость желчной горечью подступают к горлу.

— Господи, это общество становится порочным насквозь.

— Неужели? — широко улыбаясь, спросил комиссар.

Анника вошла в редакцию и первым делом оставила ключи от машины на столе секретаря, довольная, что за столом никого не было и никто не станет ругать ее за запоздалый возврат автомобиля.