Отречение от благоразумья - Андрей Мартьянов

— Понятно... — медленно протянул я, хотя ровным счетом ничего не понимал. — Что ж, благодарю. Пожалуй, это стоит еще пяти ливров, вам не кажется?

Ему казалось. Он шагнул вперед, с готовностью протягивая руку, но вместо ожидаемых денег получил десять дюймов хорошо заточенной стали под ребра. Я не имел права рисковать. Попадись ему кто-нибудь, готовый заплатить за его сведения ливром больше, и это порождение Двора Чудес выболтает все, не моргнув глазом. Если уже не выболтал. Значит, на моей душе будет лежать одним грехом больше.

Труп я затолкал поглубже в подворотню и оставил там. Утром подберут. Осмотрелся, прислушался — тихо. Покойный Дубовый Нос счел меня слишком легкой добычей и пришел один, не захватив с собой парочку надежных друзей. Маленький инцидент, один из многих в ночном Париже, остался незамеченным, и я тронулся дальше — в кофейню обворожительной Нинон. Совесть, как ни странно, помалкивала. Таков наш упадочный век: или ты, или тебя.

Отшумела праздничная неделя, и я без большой охоты засобирался обратно, поддерживаемый недвусмысленными намеками отца Хуана, коему я надоел хуже занозы в башмаке. Он сумел отомстить, всучив мне перед отъездом тяжеленную зашитую сумку с бумагами и распорядившись доставить их в Дрезденскую нунциатуру. Я заикнулся, что я секретарь, а не курьер, но вскоре понял: проще уступить, чем связываться. Пришлось изменить обычному маршруту, свернув после Майнца на север, к Франкфурту.

Фульда — Эрфурт — Йена — Хемниц — Дрезден... Чем дальше я пробирался через германские земли, тем меньше мне нравилось происходящее вокруг. По сравнению с размахом дел здешних инквизиционных трибуналов, в Париже и Праге инквизиторы относились к еретикам чуть ли не с любовью. До меня долетели смутные слухи о чудовищных репрессиях в городе Бамберг, о котором в придорожных трактирах рассказывали столь невероятные истории, что я отказывался верить — такого не может быть никогда, а если услышанные рассказы правдивы, то бамбергского князя-епископа фон Эренберга давно стоит посадить в дом для умалишенных: проклятый курфюрст малюсенького городишки сжег за минувший год не меньше ста человек....

При столь печальных обстоятельствах не миновать беды. Рано или поздно кто-то сообразит, что столь огромного количества ведьм и колдунов просто не может быть, а в противном случае придется признать, что нашим миром давно уже правит не Господь, а его вечный противник. Так или иначе, но инквизиторов начнут бить, причем ненависть к общему врагу послужит отличным скрепляющим раствором между католиками и протестантами.

В Империи, вдобавок, слишком много воевали. Князья и их вассалы увлеченно грызлись между собой, крестьяне разбегались, по лесам Рудных гор, отмечавших границу Чехии, бродили банды грабителей и беглых солдат, и стража в Теплице предупредила меня, что одиноким путникам на дорогах грозят большие неприятности. Вставал выбор: подождать большого торгового каравана, идущего в сторону Праги, или положиться на удачу?

«В конце концов, живем только один раз!» — самоуверенно заявил я и поехал дальше. Благополучно добрался до старого тракта над Лабой, по нему — до слияния Лабы и Влтавы, и здесь везение оставило меня. Погода испортилась надолго и всерьез. Здешние зимы, как мне не раз говорили — это нечто особенное, ее нужно пережить, чтобы понять. Хуже только в Московии...

На глазах заметаемая снегом дорога исчезла. Расположенные вдоль трактов деревушки пропали. Небо смешалось с землей, белая летящая пелена закрыла все. Вскоре я понял, что сбился с пути и направляюсь неведомо куда, потом одна из лошадей провалилась в русло прячущегося под сугробами ручья, мы угодили в какие-то холмы-перелески... И неожиданно наткнулись на старый сарайчик — как на брошенную утопающему соломинку.

КАНЦОНА ПЕРВАЯ

Ведь наши виноградники в цвету...

Под утро метели надоело швыряться снежными зарядами в стены жалобно скрипящего сарая, ветер улегся, и я рискнул высунуть нос наружу. Передо мной расстилалось бескрайнее искристо-белое поле, отороченное у горизонта кромкой синеватого зубчатого леса. Налегая изо всех сил на покосившуюся дверь амбара, я отодвинул ее в сторону, и вывел лошадей. Те принюхались к свежевыпавшему снегу, зафыркали и изъявили желание продолжить путь.

— Куда это нас занесло? — вслух поинтересовался я. Дорога отсутствовала. Ехать напрямик, через снежную целину, взяв за ориентир край далекого леса? Неизвестно, сколько времени это займет и куда я попаду. Отыскать бы человеческое жилье — вряд ли эту развалюху строили далеко от поселка — закусить и разузнать, как поскорее добраться до Праги...

Проваливаясь в сугробы и чертыхаясь, я неуклюже заковылял в обход сарая. Вдруг окрестности с другой стороны выглядят более обнадеживающе?

Амбарчик, как выяснилось, торчал на вершине небольшого откоса, отмечающего границу равнины — наверное, летом она становилась полем или лугом — и гряды невысоких холмов. За холмами тоже тянулся лес, а в полумиле от меня над темной купой деревьев к серовато-голубому небу поднималась отчетливо различимая пепельная струйка дыма. Не одна — ветерок размазывал в холодном воздухе три или четыре неосязаемых столбика. Деревня? Уединенное поместье? Второе вероятнее — над деревней таких дымков плавало бы не меньше десятка. Остается верить, что в этой усадьбе не откажут в гостеприимстве туповатому путешественнику, умудрившемся сбиться с дороги и укажут, в каком направлении и как далеко отсюда располагается столица королевства.

Вернувшись к лошадям, я вскарабкался в седло и мы начали изнурительную борьбу за возможность преодолеть очередной снежный занос, а потом долго спускались по склону, причем я больше всего опасался двух вещей: как бы многострадальные кони не наткнулись на какое-нибудь скрытое препятствие и как бы не упустить из виду еле различимый знак присутствия людей. Удачно преодолев откос, мы взобрались на следующий холм — тут нам повезло, ветер сдул с вершины почти весь снег — и я увидел свою цель.

У нас на Острове это назвали бы «манором». Крохотный укрепленный городок: бревенчатые стены, пара башенок, стерегущих запертые ворота, темно-красная черепичная крыша господского дома и соломенные кровли изб. К югу — замершее озеро и черный проблеск впадающего в него ручья, над берегом неспешно вращаются широкие мельничные крылья. Из звуков присутствует еле различимый собачий лай и истеричное кукареканье обитающего где-то в усадьбе петуха. Идиллия деревенской жизни.

Лошади замотали головами, намекая, что неплохо бы заглянуть в этот тихий уголок. Полностью согласившись, я предоставил коням самим выбирать путь. Они дружно устремились вниз, поднимая рассыпающиеся фонтанчики снега и наверняка предвкушая теплую конюшню, где непременно найдется полная кормушка.