Восхождение, или Жизнь Шаляпина - Виктор Петелин

И тут раздался такой взрыв аплодисментов, с выкриками, стонами, что Нестеров, подхваченный общим восторгом, тоже вскочил и начал аплодировать и кричать, хотя это и было не очень-то свойственно ему в эти годы. Как в юности, проявился его несдержанный темперамент, взрывной, горячий.

Во время антракта только и было разговоров о Шаляпине. Да это и естественно, такого впечатления никто еще в немой сцене не производил. А что-то будет, когда он заговорит…

В следующем действии внимание зрителей было приковано к Ивану Грозному — Шаляпину. Нестеров уже без всякого скептицизма смотрел на ожидающих в трепете членов семьи боярина Токмакова, они мечутся, бестолково, растерянно поглядывают на дверь. Наконец дверь открывается, все замирают в бессильном страхе при виде появившегося в дверях царя, вроде бы боящегося переступить порог дома, дескать, ему неизвестно, как здесь примут его. Он озирается по сторонам и застыл, согбенный, смиренный, в проеме двери. Первые его слова: «Войти аль нет?» — обращенные к боярину, сказаны так, что по залу пробегает леденящий душу трепет. Кто-то не может двинуться с места, кто-то поневоле начинает выражать радость от прихода столь высокого гостя… Действие разворачивается… Грозный, не обращая внимания на присутствующих, играет свою игру: он ласков, груб, внимателен и ехиден, притворяется и говорит правду, он восторгается прекрасной Ольгой, чем-то напомнившей ему давнюю его любовь, Веру Шелогу, он сладострастен и чадолюбив… Он и когда молчит, приковывает к себе внимание, ни на одну секунду не переставая жить на сцене. Он нервно озирается, ожидая отовсюду подвоха, за свою-то жизнь он всякого натерпелся, а потому имеет право никому не верить… Ему подносят угощение. Он и готов бы поверить в добрые намерения хозяина, но уже не может отказать себе в удовольствии насладиться силой и властью, которая его пьянит, доставляя истинное наслаждение, потому что он видит, как трепещут перед ним… Игра Шаляпина заставила забыть зрителей, что перед ними всего лишь актерское действо. Они словно стали участниками драмы, происходящей на самом деле, и каждый должен был выразить свое отношение к тому, что происходит на сцене… Грозный нравился Нестерову своим непреклонным стремлением централизовать Россию, могучую, сильную, гордую в разговоре со всеми европейскими государствами. «Как играет, как играет, просто непередаваемо! — проносилось в голове у Нестерова, напряженно следящего за развитием событий на сцене. — Шаляпин все делает до того естественно, до того правдиво и как-то по-своему, по-нашему, по-русски, дескать, смотрите, мы все такие в худшие, безумные минуты наши… А потом меняемся к лучшему…»

Упал занавес. Снова буря аплодисментов… Нестеров вздохнул с облегчением — слишком велико было напряжение и от игры замечательного артиста, и от музыки, и от драмы, которая происходила на сцене, все было великолепно, непередаваемо… А человеческие силы не безграничны…

Нестеров ходил по фойе, обменивался приветствиями со знакомыми, друзьями, но его мысли и чувства были еще на сцене.

Последнее действие. В гриме Шаляпина Нестеров увидел того Грозного, каким нарисовал его Виктор Васнецов в этюде к картине «Царь Иван Васильевич»… Значит, и тут Мамонтов успел воспользоваться уже найденным, послав своего ученика к большому специалисту по Древней Руси… А в сцене убийства Нестеров заметил влияние известной картины Репина, то же движение, то же положение действующих лиц… Но игра Шаляпина по-прежнему великолепна, держит в напряжении настолько, что нервы сдают в непосильных сопереживаниях тому, что происходит на сцене… Утрачена свежесть восприятия драматических событий, хочется отдохнуть, глотнуть свежего воздуха, увидеть смеющиеся лица… Снова немая сцена, где убитый горем царь мучительно переживает один из драматических моментов своей жизни…

Нестерову никогда не приходилось слышать такую бурю аплодисментов. Неистовству зрителей, казалось, не было предела, но, когда появился Федор Шаляпин, уже без шлема, лишь в кольчуге и доспехах, поднялось что-то невообразимое… А на сцене улыбался огромного роста добродушный парень, его вятское умное лицо легко преображалось, поддаваясь, казалось, всем сиюминутным переживаниям и чувствам, оно было простодушно, и доверчиво, и горделиво, и величаво…

Его долго не отпускали, и Нестеров поражался, глядя на это наивное молодое лицо, тому, что совсем недавно вот на этой сцене перед ним был создан трагический образ, которому сейчас не было равных… «Может, Росси и Девойод превосходят его школой своей, но не глубиной и искренностью… Во всяком случае, созданный Шаляпиным Грозный — фигура живая, трагическая, полная той болезненной и странной поэзии, которая заложена в сказаниях и песнях о царе Иване Васильевиче», — думал Нестеров.

Нестеров уехал на свою Кокоревку и долго еще оставался под впечатлением увиденного. Он не пропускал теперь ни одной возможности побывать на спектаклях, в которых принимал участие Федор Шаляпин. 23 февраля 1897 года он из Петербурга сообщил жене: «В четверг с великим удовольствием слушал Ван-Зандт и Шаляпина в «Фаусте». Лучшей Маргариты и лучшего Мефистофеля я не слыхал. Успех был громадный. Шаляпину поднесли громадный ящик, убранный цветами, с серебряным сервизом (ящик аршин около двух). Мы вышли из театра, как полупьяные от впечатлений».

Но это произойдет через несколько месяцев. А пока…

Глава четвертая

Впервые за границей

Федор Шаляпин соскочил с подножки пролетки, на ходу бросив деньги извозчику, и быстро вошел в дом Мамонтова на Садово-Спасской: В этом двухэтажном вместительном доме он уже не раз бывал. Просторный вестибюль, высокие лепные потолки, повсюду гипсовые слепки античных статуй, мебель, привезенная из Италии, великолепный рояль с прекрасной инкрустированной крышкой… Полотна Васнецова, Серова, Поленова, Репина, Коровина, Врубеля… Старинное оружие по стенам…

Широкая мраморная лестница вела в большую столовую. И здесь бросались в глаза полотна Васнецова, которые, как узнал Шаляпин, были отвергнуты чиновниками Донской железной дороги, для здания которой и были заказаны эти чудесные панно. Огромный камин, украшенный цветными изразцами… Мраморный Христос Антокольского как бы благословляет всех здесь собравшихся и призывает помнить о суде народа как высшем суде на земле. А за громаднейшим столом уже сидели его знакомые, друзья, инженеры, артисты, художники и вовсе неизвестные ему люди. Так уж издавна повелось, что в доме Мамонтовых множество разнообразного люда усаживалось за этот хлебосольный стол по торжественным дням.