Творений. Книга I. Статьи и заметки - Андроник (Никольский)

Глава IV

Итак, для главного душевного дела — для веры больше благотворного воздействия мы имеем получить от строго монархического правления, чем от конституционного. И это не потому, чтобы вера могла существовать только при поддержке от царской власти, ибо мы видим, что греки мусульманской Турции под султаном-мусульманином лучше содержат веру, чем греки конституционного греческого королевства. Нет, дело именно в том, что при монархизме все вверяется власти, почему духовная энергия может быть свободно направлена на благочестие; а при парламентаризме все забрасывается,

лишь бы восторжествовала партия и пробралась к власти. Это прекрасно поняли мы еще издавна в истории. В самом начале нашей государственности мы представляли из себя республику и, однако, сами решили, что это нам не подходит, — делом заниматься люди не будут, а только будут спорить да драться за господство и за выгоды, а порядка общего не будет, как и не было. Поэтому сами решили, что нужен князь как глава всего разбросанного и богатого народа, и ему-то вверили всю власть над народом. А народ оставался постоянным пособником у князя в деле управления, выделивши из себя к нему дружину, а потом и служилых, и боярских людей. И были князь и народ как нераздельное целое. По мере того, как разрастался народ, росла и увеличивалась и власть князя, и, наконец, он явился в народе как Царь самодержавный, живший в народе и по быту мало чем отличавшийся от народа. А главное то, что сам народ помог великому князю сделаться единым над всей страной Царем, или, лучше сказать, его одного он провозгласил Царем над собой, подчинивши ему всех остальных князей, прекрасно понимая, что во многовластии для великого и размножившегося народа не будет порядка, как смерть или развал тому улью, в котором появилось несколько маток. Но вот и Царя, народом созданного, выношенного и взлелеянного, мы потеряли. Установлялась у нас опять то республика, то конституция; шведы и поляки сулили нам и заморские блага, а порядка все не было. И опять, научившись сим горьким опытом, народ вспомнил и еще больше возлюбил то царское самодержавие, которое он же сам создал, сам поддерживал, своим пособничеством Царю увеличивая его царскую самодержавную власть. И весь народ, как один человек, не послушавшись обещаний льстецов, пробиравшихся к власти, не убоявшись и внешних врагов, обложивших уже столицу — Москву Белокаменную, то издевавшихся над нами, то суливших заморские блага, — весь народ собрался и снова поставил над собою Царя Самодержавного, ему вверивши опять власть над собой, а сам лишь помогая и содействуя общим советом и делом молодому Царю устроить порядок на земле. И были опять Царь да Собор от земли, своим советом поставивший Царя воистину Самодержавным, высшим всех возможных партий и злоупотреблений людей власти, от земли поверяя ему советы и волю — как лучше устроять страну, чтобы не было кому-либо забвения или насилия. А после этого мы, весьма задержанные в своем развитии долгим татарским игом, и после него, быстро оправившись и развернувшись в одно лишь царствование Грозного Царя, затем снова растерявшись в Смутное время, — после того быстро собрались с природными богатыми силами и уже в два царствования процвели духовно и граждански, раскинувшись от моря до моря в Европе и почти до Великого океана в Азии. А главное, у нас процветало благочестие, которым издревле так дорожили мы, и находили особенное обеспечение для свободы в царском самодержавии, занятом устроением земли со всех сторон. Благочестие настолько было сильно и пленительно, что инородцы страны свободно переходили в Христову веру от Магомета и идолов. Мало того, мы не стремились сделать их русскими, а они сами легко такими делались во всем.

Глава V

Таково было благо нашего Царского Самодержавия, созданного в истории самим народом и покоившегося на полном единении Царя с народом, постоянным выражением которого были земские соборы, созывавшиеся Царем по обычаю на совет с землей, на выслушание ее воли. Это и была наша неписаная конституция, по которой ни Царь без народа, ни народ без Царя: от земли — совет и воля, а от Царя — решение и власть. Стоя выше временных или случайных течений и увлечений, а равно с высоты царского престола созерцая положение своей страны и соседних народов, Царь, выслушавши голос земли, решал так, как он находил то лучше, отвечая за Царство и перед Богом, и перед народом в истории. И продолжать бы нам эту нашу конституцию, проводить бы ее глубже в жизнь, свято охраняя исторически созданное и выношенное народом Царское Самодержавие. Смело можно сказать, что это была бы самая лучшая в свете система управления и самая прочная, как основанная на нравственном, жизненном и потому самом прочном союзе между Царем и его народом; при таком только союзе и нет места розни, вражде и недоверию между Царем и народом, ибо оба стоят у одного и того же дела по взаимному, бытом утвержденному, не записанному, но перед Богом и царскою, и народною совестью священному договору. И к нам бы пришли другие народы учиться у нас, как примирить народы с властью, вечно борющиеся между собою за господствование одного над другим. Но… два века тому назад положен был конец этой нашей священной бытовой народной, по-теперешнему — демократической конституции, чуждой всякой партийности, а с нею и лжи неизбежной и неправды. Увлекшись сильной централизацией власти западного королевского и императорского абсолютизма, Петр I перенес ее и к нам, объявивши себя Императором и вместе с этим своим титулом насадивши у нас и все западные порядки в управлении, совершенно нам несвойственные, как имевшие под собою начало разобщенности между властью и народом, ею порабощенным или завоеванным, и, во всяком случае, чуждой народу, чего у нас не было, ибо власть мы сами создали и поставили над собою. Плодом сего насильственно введенного в нашу русскую жизнь, как зараза в организм, абсолютизма власти было то, что на манер Запада и у нас оказалось разобщение Императора с народом, средостением между которыми оказалась правящая власть, сначала и состоявшая из иностранцев, а потом, хотя и из русских, но по духу уже ушедших от народа. И остались Царь русский сам по себе, а народ русский сам по себе, между ними же стояла прикрывавшаяся именем Царя, централизовавшая около себя весь порядок народного управления правящая власть, разобщившая Царя с народом; а с другой стороны, в последнее столетие — земство, выдававшее себя за голос народа, когда как в нем народа-то не было. Так как между народом и чуждой ему, с ним не имевшей ничего общего властью нравственный, духовный союз был естественно утрачен, то сам собой сложился такой порядок, что обе половины ухищрялись часто, а потом и постоянно, обойти и обмануть друг друга, чтобы власти держать в повиновении народ, ее не знающий за свою родную власть, а народу — показывать вид повиновения власти и как можно дешевле добиваться через это права на свое спокойное житие личное, хотя бы и в ущерб общему благосостоянию. Постепенно и образовалась какая-то нескрываемая даже вражда у народа к эксплуатирующей его власти, и у власти — к обманывающему ее народу. Но и при всем том Царь и народ все-таки оставались хотя и в скрытом, но самом задушевном и потому прочнейшем союзе. И поэтому тот же самый народ, который критиковал надоевшее ему всяческое начальство и, казалось ему, обманно только прикрывавшееся именем Царя, — этот же народ исполнялся и исполняется неописуемого восторга, радости, счастия до слез, когда, наконец, видал лицом к лицу свое Красное Солнышко — Царя, которого он с сердечною нежностью и со слезами на глазах называл: «Родной Ты наш, дорогой Ты наш, Отец родной»… Дерзая проникнуть за таинственную завесу, скрывающую от нас сокровенные сердечные думы и болезни Государя нашего Царя, надеемся — не ошибемся, если скажем, что вся Его забота за последние три года сводится к тому, чтобы восстановить тот древний союз Свой с народом, который нами так круто был порван два века тому назад; чтобы Царское Самодержавие Его было действительно как встарь — сильным и не обходимым никакими происками; чтобы, действительно, Сам Царь самодержавно правил Своим народом через поставленное от Него правительство, а не оно, прикрываясь Его именем, управляло народом и озлобляло его против Царской власти. Но беда наша в том, что и правящие классы, и высшие классы народа, по духу совершенно ушедшие от него, совершенно утратили самое понимание этого нашего исторического народного Царского Самодержавия, и потому все теперь норовят перевести на проторенные уже Западом дорожки и одеть в изношенные одежки так называемой конституции, стараясь еще более забрать власть в свои партийные руки и еще более таким образом разобщить Царя с народом, чтобы потом и вовсе устранить его, как излишнего при системе партийного большинства, и все перевести насильственно над народными чувствами на партийную республику. Но страшен бес, да милостив Бог. Хочется надеяться, что начавшееся сперва робко, а теперь все смелее и воодушевленнее собирание (под именем черной сотни) действительного, а не товарищеского, «сознательного» народа русского скоро выльется (уже и выливается) в общее народное движение за своего исконного Царя Самодержавного и оно, как прах, сметет с лица русской земли и всякие партии, и террор.