Владимир Высоцкий: Я, конечно, вернусь… - Федор Раззаков

Зрители расходились, спешили отработать лишний час, проведенный на концерте. А мы с Высоцким, двое его приятелей и несколько сотрудников комбината собрались в кабинете начальника, где был накрыт стол. За столом Владимир был весел, шутил. А когда мы пожаловались, что далеко не все желающие попали на концерт, и рассказали, с каким трудом удалось сдержать натиск рвавшихся без билетов в битком набитый зал клуба, Высоцкий сказал:

– Знаете что? Давайте организуем еще один, вечерний концерт. Мне здесь понравилось выступать. Я чувствую аудиторию.

Он вытащил блокнотик, просмотрел записи и нашел «окно».

– Дата подходит?

– Конечно.

– Договорились. Начало в 7 часов вечера. Ехать за мной не надо, хватит волнений (лукавый взгляд в мою сторону). Привезут друзья. Буду точно.

…Публика вечернего концерта (он состоялся на следующий день – 22 сентября. – Ф. Р.) несколько отличалась от рабочей аудитории дневного: было много начальства, много нарядных женщин, в зале царила приподнятая праздничная атмосфера.

На этот раз Владимир почти не говорил. Он пел много и хорошо, но мне показалось, без того молодого задора и брызжущего веселья, которым он так поразил нас в первый раз.

Из задних рядов кто-то выкрикнул:

– Спойте «А на кладбище…» (имелась в виду популярная тогда песенка Михаила Ножкина «А на кладбище все спокойненко…»).

Высоцкий улыбнулся и мягко промолвил:

– Я чужих песен, как правило, не пою. Но если вам так нравятся песни о покойниках, спою свою на эту тему.

И запел чудесную песенку «Покойнички». Концерт продолжался около двух часов без перерыва и закончился опять «Парусом».

После ужина в узком кругу он сам предложил нам еще спеть. Тогда я услышал впервые «Баньку по-белому»,«Баньку по-черному» и несколько других, не исполнявшихся на концертах песен. Засиделись мы до двух часов ночи. Долго беседовали. Подарили Высоцкому множество фотографий, запечатлевших его дневной концерт, а он, не оставшись в долгу, подарил нам свои фотографии с автографами…»

Вернувшись в Москву, Таганка уже 25 сентября открыла сезон в Москве спектаклем «Десять дней, которые потрясли мир». Однако открытие ознаменовалось форменным конфузом, который устроил один из актеров – Валерий Золотухин. Дело в том, что в тот день он чувствовал себя крайне неважно и даже хотел остаться дома. Но его супруга, актриса этого же театра Нина Шацкая, уговорила мужа покинуть дом – открытие сезона все-таки. Золотухин явился в театр и тут же попался на глаза шефу – Юрию Любимову. Увидев, в каком состоянии находится ведущий актер, тот приказал дать ему нашатыря. Это помогло, но лишь отчасти. Какое-то время Золотухин держался, исправно произносил текст роли, но затем его, что называется, развезло, и он устроил на сцене форменную «комедь» – начал нести такую отсебятину, что в зале от смеха началась падучая. За это ему в тот же день руководством театра был объявлен выговор. Хорошо, что не выгнали.

30 сентября Валерий Золотухин записал в дневнике свои впечатления о Владимире Высоцком: «Володю, такого затянутого в черный французский вельвет, облегающий блузон, сухопарого и поджатого, такого Высоцкого я никак не могу всерьез воспринять, отнестись серьезно, привыкнуть. В этом виноват я. Я не хочу полюбить человека, поменявшего программу жизни. Я хочу видеть его по первому впечатлению. А так в жизни не бывает…»

Между тем репетиции «Гамлета» продолжаются. Спектакль должен выйти в конце ноября, однако Любимов форсирует события, пытаясь добиться от актеров стопроцентного попадания в роль. От его постоянных упреков нервы у актеров на пределе. 16 октября Высоцкий жалуется Золотухину:

– С шефом невозможно стало работать… Я не могу… У меня такое впечатление, что ему кто-то про меня что-то сказал… Не в смысле игры, а что-то… другое…

Той осенью Высоцкий озвучил очередной радиоспектакль – «За быстрянским лесом» по роману В. Шукшина «Любавины». У него роль старшего сына зажиточного крестьянина Емельяна Любавина Кондрата. По словам М. Цыбульского: «Медлительный, лобастый, с длинными руками. Больше смотрел вниз. А если взглядывал на кого, то исполобья, недоверчиво. Людям становилось не по себе от такого взгляда». Так описывает Кондрата В. Шукшин. Высоцкий, к сожалению, передать этого образа не сумел. Роль у него небольшая, фраз двадцать, не более, но произносит актер эти фразы с такими аристократическими интонациями, что перед глазами встает образ не мужика, который «знал в жизни одно – работать», а скорее поручика Брусенцова. Впрочем, справедливости ради заметим, что это беда и остальных участников спектакля. Московские интеллигенты перевоплотиться в таежных мужиков не сумели…»

Спустя несколько дней после озвучки роли Кондрата Высоцкий вновь объявился на Всесоюзном радио – на этот раз для участия в работе над радиоспектаклем «Зеленый фургон» по повести А. Казачинского (режиссер Б. Тираспольский). Там у Высоцкого была уже не проходная, а одна из главных ролей – Красавчик.

Тем временем 25 октября Леонид Брежнев отправился с официальным визитом во Францию. Нас этот визит интересует только в одном аспекте: с Брежневым тогда встретилась Марина Влади, которая, как мы помним, был членом ФКП. Вот как она сама описывает аудиенцию с генсеком: «Октябрьское утро семьдесят первого года. Я жду с сестрами в холле парижской клиники. Маме, которой я дорожу больше всего на свете, удалили раковую опухоль. Она не хотела нас беспокоить, и за несколько лет болезнь прочно обосновалась в ней. Мы знаем, что у нашей сестры Одиль тот же диагноз. Мы подавлены. Хирурги пока ничего не говорят. Я жду до последнего момента. Я вижу, как после операции маму провозят на каталке.

В такси я стараюсь успокоить свое перегруженное сердце. Я причесываюсь, пудрюсь – я еду на встречу активистов общества дружбы «СССР – Франция» с Леонидом Брежневым. Актерская дисциплина снова выручает меня. Я приезжаю в посольство СССР как ни в чем не бывало, готовая к рандеву, важность которого я предчувствую. Мы ждем в салоне, все немного скованны, потом нас впускают в зал, где стулья стоят напротив письменного стола. Входит Брежнев, нам делают знак садиться. Нас пятнадцать человек, мужчин и женщин всех политических взглядов – голлисты, коммунисты, профсоюзные деятели, дипломаты, военные, писатели – все люди доброй воли, которым дорога идея взаимопонимания между нашими странами.

Мы слушаем традиционную речь. Брежнев держится свободно, шутит, роется в портсигаре, но ничего оттуда не достает, сообщает нам, что ему нельзя больше курить, и долго рассказывает об истории дружбы между нашими народами. Ролан Леруа мне шепчет: «Смотри, как он поворачивается к тебе, как только речь заходит о причинах этой дружбы…» Действительно, я замечаю понимающие взгляды Брежнева. Я знаю, что ему известно все о нашей с тобой (имеется в виду Высоцкий. – Ф. Р.) женитьбе. Когда немного позже мы пьем шампанское, он подходит ко мне и объясняет, что водка – это другое дело, что ее нужно пить сначала пятьдесят граммов, потом сто и потом, если выдерживаешь, – сто пятьдесят, тогда хорошо себя чувствуешь. Я отвечаю, что мне это кажется много. «Тогда нужно пить чай», – заключает он, и я получаю в память об этой встрече электрический самовар, к которому все-таки приложены две бутылки «Старки» (была такая популярная водка. – Ф. Р.).