Плоды свободы - Людмила Астахова

– Тревога! – заорал второй конвоир, видать, посообразительней первого. – Тревога! Сбег! Пленник сбежал!

Отшвырнув полуголую девицу, первый охранник подскочил к Майрре и схватил ее за волосы:

– А! Это ты, стервь, ему пособила! А ну говори, где этот гадючий выползок!

И для убедительности двинул гражданке Бино сначала в живот, да так, что женщина не смогла бы ответить при всем желании, а потом, пока комитетчица, скрючившись, хватала ртом воздух, добавил еще и в зубы. И конечно, Майрра повалилась наземь, едва только мучитель выпустил ее косу. Но тот не унимался, все бил и бил, пинал и пинал куда придется, так что едва дух из пленницы не вышиб. Сквозь слезы и кровяные брызги, разлетавшиеся из разбитого носа, женщина видела, как вжалась в угол и вытаращила глаза графская невеста. Еще бы, небось, и не видала никогда, как оно бывает, когда здоровый мужик бабу от души лупит. Случается, что и насмерть забьют. Вот как сейчас. Майрра уже видела в красном тумане знакомые силуэты тех, кто так давно и терпеливо дожидается ее там, на той стороне… но прибежавший офицер остановил озверевшего конвойного. Впрочем, для гражданки комитетчицы это была всего лишь отсрочка.

Шурианская кровь, тихо-мирно спавшая в Раммане Никэйне до сего момента, явила себя во всей красе и необходимости, едва он очутился в норе. Извиваться всем телом пришлось, что твоей гадюке, едва не застрял посередине, но в итоге – получилось же. Получилось! Проснулась нежданно-негаданно в гражданине графе удивительная змеиная ползучесть и вкупе с врожденной решительностью, дала изумительные плоды стойкости.

Ох, и непростое это дело – бежать из-под стражи! А поджилки-то дрожат, а дыхание-то сбивается, а сердце стучит в груди громко-прегромко так, что мнится, будто вся округа слышит его барабанную дробь о ребра. И сколько ни ругай себя «трусом паршивым» и «кроличьей душонкой», а все равно боязно до девичьего обморока. И если сравнить, то в гуще боя, оказывается, не так уж страшно. Там все же рядом есть люди, они прикроют тебя, ты – их, а вместе как-то даже веселее помирать. Беглец же предоставлен сам себе, пребывая наедине с собственными страхами. И слишком многое зависит от капризов удачи, от воли слепого случая. Вдруг блоха куснет часового не вовремя, повернет он голову, и тогда прости-прощай вожделенная свобода.

Но, видимо, не зря затянулись сверх всякой меры сумерки, а возможно, что и юная богиня-луна приложила божественную ладошку к спасению Раммана Никэйна. И мундир оказался на месте, там, где Майрра его оставила, и пришелся почти впору, и не окликнул никто, тем паче не опознал в синтафском драгуне самозванца.

И как все беглецы, уже приговоренные к смерти, но получившие неожиданную отсрочку свидания с палачом, Рамман менее всего задумывался о судьбе своего спасителя. Донджета – жажда жизни, она ведь не только у шуриа крепка. Все люди хотят жить в равной степени сильно и ради лишнего глотка воздуха готовы на любые жертвы. В том смысле, что готовы принести в жертву первого встречного, а также близкого или дальнего. И как бы ни был Рамман Никэйн благодарен гражданке Бино, но возвращаться и спасать ее, снова подставляя свою шею под веревку, когда по доносящимся воплям стало ясно – побег обнаружен, он не собирался. Никто бы не стал. Ну, разве только, какой-нибудь выдуманный экзальтированной литераторшей герой из бульварной книжонки. Так на то и книги пишут, чтобы рассказать о деяниях небывалых и людях невозможных. А в жизни все по-другому.

Рвущийся на свободу Рамман Никэйн лишь ругнулся богохульно и страшно, когда ускорил шаг, норовя скрыться из виду как можно быстрее. О чем потом много раз жалел и, к слову сказать, так никогда себе не простил этот приступ малодушия. Да, это было бы никакое не благородное спасение, а обыкновенное самоубийство. Да, все усилия Майрры пошли бы прахом, а ее подвиг никому бы не принес пользы. И – да, Рамман не стал книжным «благородным героем». Он всего лишь оказался живым человеком, более всего желающим просто жить. Но это, конечно, никакое не оправдание, верно?

Майрра, смаргивая слезы и утираясь, не следила за временем. Какое там следить, когда, обмочив юбку, не можешь даже разогнуться и на карачки привстать. Упустивший ценного пленника охранник сполна отыгрался на женщине, выместив на ней всю свою досаду и ужас перед неотвратимой карой. Небось Святой Тив не помилует нерасторопного холуя, так приголубит, что мало не покажется. Мятежнице это, конечно, не поможет, однако хоть какая-то радость!

Янамарские бабы и впрямь живучие. Любую другую после такого избиения уже выносили бы вперед ногами до ближайшей ямы, а вдова Бино еще дышала и даже соображать немножко могла. Аккурат настолько, чтоб харкнуть под ноги Херевардову офицеру и в ответ на:

– Это ты, глупая баба, помогла бежать преступнику?

Выдавить из себя угрюмое:

– Я тебе не баба, а гражданка Янамарской республики Майрра Бино… и еще эта… Комитета общего благоденствия де-ле-ги-рован-ный член. Ясно те, холуй синтафский? А гражданина графа теперича половите, он уж далеконько утек, пре-зи-дент наш.

Выговорив мудреные слова с должным, как ей думалось, достоинством, гражданка Бино замолчала и свернулась клубком в луже собственной рвоты. А там пусть хоть прикладами забивают.

– Экая птица! – хмыкнул офицер. – Гражданка! А ведь повесим тебя, не поглядим, что баба.

На это Майрра даже отвечать не стала. И так ясно, что казнят, чего тут рассусоливать?

Илуфэр Омид, северянка

Неподалеку от фермы Дэрсен жил одно время отставной синтафский капитан по имени Равилан Тир. Каким ветром чистокровного диллайн занесло в Конфедерацию, так и осталось его тайной. Может быть, проворовался да сбежал от трибунала, а может, уволен был за вольнодумие, но никаких видимых изъянов – ранений или контузии – за господином Тиром никто не заметил. С мамой Сидже он водил знакомство скорее вынужденно, чем от чистого сердца. Желтоглазого синтафца никто из соседей особо не привечал, боялись его и не доверяли. Мама же Сидже, напротив, полагала, что ее подопечным будет полезно знакомство с детьми Золотой луны. Чтобы, так сказать, знать исконного врага в лицо. Тем более что господин Тир сироток излишним вниманием удостаивать не торопился. Все они были ему в равной степени безразличны, как ягнята или телята. Илуфэр же соседа-диллайн боялась до истерики: его равнодушного взгляда, его резкого голоса, его бесшумной походки. И стоило капитану Тиру появиться в поле зрения, как девочка норовила спрятаться. Мама Сидже и ругала ее, и даже била за возмутительную, ничем не оправданную трусость. Ведь не шуриа же он, чтобы бежать прочь без оглядки. Остальные дети страшились соседа ничуть не меньше, но умели прятать свой страх. Все, кроме Илуфэр. Та, случись им повстречаться на улице, опускала голову, ускоряла шаг, а то и вовсе бросалась наутек, точно кролик от лисы.