За нашу и вашу свободу: Повесть о Ярославе Домбровском - Лев Славин

Он этого не сделал. В Коммуну пришли защитники фортов инженер Рист и командир 141-го батальона Жульен. Они умоляли Росселя о присылке снарядов и хлеба. Он ответил им:

— Я вправе расстрелять вас за то, что вы покинули свой пост.

Жульен с забинтованным плечом (его ранило разрывной пулей) ответил:

— Я не знаю, вправе ли вы, гражданин военный делегат, занимать ваш пост.

Россель не посмел арестовать его. Вместо ответа он принялся цитировать произведения Карно, революционера 1791 года.

На следующий день парижане были поражены заявлением Росселя. Оно было напечатано во всех газетах и расклеено на стенах домов:

«Граждане члены Коммуны! Вы назначили меня военным делегатом. Отныне я считаю, что более не могу нести ответственность за командование там, где все уклоняются от боя и никто мне не повинуется. Я пытался организовать артиллерию, Коммуна уклонилась и не приняла никакого решения. Неприятель предпринял на форт Исси ряд рискованных и неблагоразумных атак, за которые я покарал бы его, если бы я имел в своем распоряжении хотя бы незначительные военные силы. Для меня существуют лишь две линии поведения: мне остается или уничтожить препятствия, мешающие моей деятельности, или удалиться. Препятствия я не могу уничтожить — их источник в вашей слабости. Я удаляюсь. Я готов к аресту и имею честь просить вас приготовить мне камеру в тюрьме Мазас».

Парижане не знали, чему больше удивляться: неспособности Росселя, глупости ли его, или самохвальству? Но тут была и еще одна сторона: это странное заявление, опубликованное Росселем в газетах, молниеносно стало известно в Версале и таким образом выдало противнику слабые стороны Коммуны. Это было равносильно измене.

Так это и расценила Коммуна. Пиа вскричал:

— Я вам говорил, что он изменник! Вы не хотели мне верить.

Постановили: арестовать Росселя. Его оставили до заключения в тюрьму под надзором Шарля Жерардена, его ближайшего друга. Тот не замедлил выпустить его. Россель вышел на улицу, вскочил в проезжающий фиакр и исчез.

Коммуне не оставалось ничего другого, как обнародовать прокламацию:

«…Измена прокралась в наши ряды… Сдача форта Исси, о чем сообщил в своем бесстыдном воззвании подлец Россель, предавший этот бастион, только первый акт драмы… После потери Исси готовится заговор монархистов… Все нити заговора в наших руках. Большая часть заговорщиков арестована…»

Прочтя это воззвание, Домбровский пожал плечами и переглянулся с Врублевским.

— Какие они дети! — сказал Ярослав. — Я думал, что наивность — это национальная черта польских революционеров. Но вот перед нами самая передовая нация Европы. Они еще более доверчивы и неблагоразумны, чем были мы в шестьдесят третьем году.

— Но ведь это и есть, — сказал Врублевский, — признак душевной чистоты и благородства помыслов. Это и есть отличительная черта революционеров независимо от их национальной принадлежности…

— Кто же теперь будет военным делегатом?

— Тот, кто должен был быть им с самого начала.

— Делеклюз?! — вскричал Домбровский.

— Да.

— Я вижу, это тебя не радует. Почему?

— Поздно, Ярослав…

Делеклюз вступил в обязанности военного делегата одиннадцатого мая.

Уже на следующий день он смог обрадовать парижан победой. Маленькой, частной, но все же победой. Ночью Домбровский, став во главе своего любимого батальона, выбил версальцев из парка Саблонвилль. Коммуна в тот же день опубликовала приказ:

«128-й батальон заслужил признательность республики и Коммуны».

В этот же день организованный в Швейцарии отряд Красного Креста вывез из Парижа через немецкие расположения группу женщин и детей. Среди них была Пеля Домбровская с детьми. Это было сделано вопреки сопротивлению Тьера. Прогрессивная общественность Европы была на стороне восставших парижан. Маркс писал в эти дни:

«Коммуна присоединила к Франции рабочих всего мира».

Это не было только словами. Немецкий социалист Вильгельм Либкнехт приветствовал Коммуну. На весь мир прогремели слова Августа Бебеля, сказанные им в германском рейхстаге:

— Весь европейский пролетариат и все, в чьей груди не остыло стремление к свободе, смотрят сейчас на Париж. Боевой лозунг парижского пролетариата «Смерть нужде и праздности» станет боевым лозунгом всего европейского пролетариата.

Бисмарк не замедлил обвинить Бебеля в государственной измене.

Домбровский едва успел попрощаться с женой и детьми. Условились встретиться в Лозанне.

— Когда? — спросила Пеля.

Ярослав развел руками.

Глава 41

Идеализм Делеклюза

По некоторым признакам Домбровский считал, что версальцы предпримут генеральный штурм восемнадцатого мая. Более всего он опасался за ворота Пасси и Отэй, самые уязвимые пункты обороны. Здесь он поставил сильные электрические прожекторы, светившие всю ночь. К этому времени на западном участке фронта, который считался главным, у Домбровского оставалось не более восьми тысяч бойцов. Они имели против себя десятикратное превосходство противника. Такое же примерно соотношение сил было и на южном участке, где командовал Врублевский.

Однако миновало восемнадцатое, а штурма не было. Домбровский доложил новому военному делегату Шарлю Делеклюзу о том, что хочет сделать вылазку. Несмотря на критическое положение, тактика Домбровского оставалась наступательной. Делеклюз не решился принять предложение Домбровского, боясь, что не хватит людей для ударной группы. Тем не менее Домбровский предпринял успешную вылазку и разрушил версальские укрепления в районе Отэй. В тот же день Врублевский выбил версальцев из Шуази ле-Руа, пункта скрещения шоссейных и железнодорожных путей.

Домбровский ошибся ненамного: Мак-Магон назначил штурм Парижа на 22 мая. Он опередил свой план на сутки. В сущности, версальцы могли войти в Париж и раньше. Они не решались. Несмотря на обилие шпионов, у Тьера были преувеличенные представления о военной мощи Коммуны. Не осмеливаясь войти в революционный город, версальцы уничтожали его артиллерийским огнем, который изо дня в день становился все более жестоким.

В Монтрету Мак-Магон установил дальнобойные морские орудия. Сюда часто наведывался сам Тьер. Он забирался на наблюдательный пункт и через подзорную трубу следил за разрывами тяжелых снарядов. Когда загорался дом и взлетали вверх дымящиеся балки, Тьер топал ногами от удовольствия и кричал артиллеристам: