За нашу и вашу свободу: Повесть о Ярославе Домбровском - Лев Славин

Домбровский с любовью смотрел на людей, их лица, веселые, измученные. У некоторых были повязки на голове, бинты загрязнились, почернели от пороха. Жалость и гнев сжимали сердце Домбровского.

— Друзья, — сказал он, — я сегодня буду в Париже, в Коммуне. Я буду говорить от вашего имени…

— Гражданин генерал, а нам ничего не надо, кроме хлеба и снарядов…

Дело, которое в этот день привлекло Домбровского в Париж, касалось Бланки. Через свою агентуру в лагере версальцев Риго дознался, что Бланки сидит в тюрьме в городе Кагор. Из всех бланкистов Риго был самым фанатичным. Не менее, а может быть, и более других он видел слабости Коммуны, бюрократизм, нерешительность, борьбу честолюбий, увлечение риторикой, недостаточную бдительность и даже прямую измену. Он считал, что только одно может обеспечить победу и торжество Коммуны — руководство Бланки. По настоянию Риго Коммуна предложила Версальскому правительству через американского посланника Уошберна и папского нунция Киджи обменять Бланки на людей, арестованных Коммуной в качестве заложников. За одного Бланки Коммуна предлагала парижского архиепископа Дарбуа, его сестру, кюре церкви «Мадлен» Дегерри, главного парижского викария Лагарда и некоторых других, в том числе версальского агента Каетана Залеского. В ответ на это предложение Тьер сказал:

— Отдать Бланки восставшим равносильно увеличению их сил на целый армейский корпус.

Домбровский, которого Риго вызвал, чтобы посоветоваться с ним, предложил:

— Соберем группу смелых и ловких людей. Они проберутся в Кагор и попробуют выкрасть Бланки.

Риго грустно покачал головой:

— Я знаю, Ярослав, вы сами совершили поразительный по дерзости побег из московской тюрьмы. Ни через версальцев, ни через немецкие расположения нашим людям не пробраться.

— На воздушном шаре ночью?

— Рискованный и неверный шаг. Нет, друг мой, вы меня хорошо знаете: в недостатке отваги меня трудно упрекнуть…

Домбровский кивнул головой.

— Ради спасения Бланки, — продолжал Риго, — я пошел бы на любое безрассудство. Но здесь — тупик…

— Зачем же вы меня вызывали, Рауль, если вы заранее были убеждены в безнадежности спасения Бланки?

— Потому что есть только одно средство освободить Бланки.

— Какое?

— Победа над версальцами.

Домбровский засмеялся.

— Чему вы смеетесь? — вспыхнул Риго.

— Не обижайтесь, Рауль. Не вы ли сами говорили, что необходимое условие для победы Коммуны это поставить во главе нее Бланки. Теперь вы же говорите, что для того чтобы освободить Бланки, необходима победа Коммуны. А ведь вы когда-то изучали логику, мой дорогой.

Риго присоединился к смеху Домбровского.

— А вы не находите, гражданин генерал, что смех у нас с вами довольно невеселый?

— Гражданин прокурор, пока мы смеемся, мы непобедимы.

— Скажите, Ярослав…

Риго в нерешительности замолчал. Казалось, какой-то невысказанный вопрос висит у него на языке, но он не решается задать его. Эти колебания были так непохожи на пылкого, стремительного Риго, что Домбровский удивился.

Наконец, Риго сказал смущенно, почти робко:

— Скажите же мне правду, Домбровский… В ваших руках оборона Парижа: вы верите в нашу победу?

Ни минуты не задумываясь, Домбровский ответил:

— Конечно!

Глава 40

Падение Клюзере и Росселя

Версальцы переменили тактику. Пользуясь громадным превосходством своей артиллерии, они перешли к сплошной бомбардировке позиций коммунаров. Под прикрытием огня траншеи версальцев беспрерывно продвигались вперед. Теперь Домбровский не отлучался с фронта. Поездки в Париж прекратились. Он не имел для этого времени, да и смысла не видел в этом: его требования о присылке подкреплений не встречали никакого отклика. По-прежнему никто ему не помогал, ни Клюзере, ни Россель, ни даже Делеклюз. Положение это в конце концов обратило на себя внимание Коммуны. Один из членов ее, тот, кто хоть изредка появлялся на фронте, Авриаль, настоял на вызове Клюзере на заседание Совета Коммуны. Там от него потребовали отчета о положении на фронте.

— Я только что оттуда вернулся, — сказал Клюзере, — усилия версальцев тщетны. Правда, они наседают на форт Исси и даже заняли расположенные рядом кладбище и парк. Не могу скрыть от вас, граждане члены Коммуны, что комендант форта впал в панику. К счастью, там в этот момент появился я и организовал защиту…

Его прервали возмущенные крики. Уверенный тон и наигранный пафос перестали действовать на членов Коммуны. От него потребовали объяснений, почему он не посылает подкреплений Домбровскому. Клюзере ударился в туманные стратегические рассуждения. Его снова прервали. По рукам пошло выпущенное Клюзере воззвание к гражданам Парижа о том, чтобы верховную власть вручить ему, Клюзере. Воззвание это не успело выйти из типографии. Клюзере, чувствуя, что гибнет, принялся неумеренно хвалить Домбровского. Это его не спасло. Он был арестован и заключен в тюрьму Мазас.

Встал вопрос: кому быть военным делегатом? Малон произнес похвальное слово Росселю. Его поддержал Шарль Жерарден. На то обстоятельство, что он был ближайшим другом Росселя, никто не обратил внимания. Выступление Делеклюза в поддержку Росселя решило дело. Военным делегатом был назначен Россель.

Его вызвали в ратушу, где заседала Коммуна. Он поблагодарил за высокую честь и принял назначение. Его скромные, сдержанные манеры произвели благоприятное впечатление. Он сказал:

— Я принимаю эти тяжелые обязанности, но я нуждаюсь в вашем сотрудничестве, самом полном, чтоб не пасть под тяжестью обстоятельств.

Член Коммуны Журд задал вопрос:

— Что вы будете делать, когда займете место Клюзере?

Россель простер руку.

— Граждане члены Коммуны! — сказал он. — Ресурсы революционного Парижа неисчерпаемы. И человеческие, и материальные. Но они использованы едва ли на одну десятую. (Крики одобрения.) Париж, в сущности, неприступен. Это едва ли не самая мощная крепость Европы, а стало быть, и мира. Наша революция умножила силы Парижа. У нас великолепные командиры. Я их не называю, вы их сами знаете. У нас великолепные обстрелянные войска. Чем объясняются последние поражения? У нас царила, если можно так выразиться, организованная дезорганизация. (Крики одобрения.) Я был начальником штаба, но руки мои были связаны бывшим военным делегатом, который не терпел никакого вмешательства и в то же время сам ничего не делал. Почему? Не знаю. Это ваше дело исследовать причины предшествующих событий. Мое дело — действовать. К этому я и приступаю с сегодняшнего же дня, ибо медлить долее нельзя!