Билет на ладью Харона - Василий Звягинцев

Но если поняла и сделала по-своему? Для чего? Чтобы не позволить Гериеву сказать нечто важное? Нет, это уже бред. Паранойя. Зачем ей это? В детективе такое, конечно, объяснить легко. Если предположить, что Татьяна – агент. Неважно чей. Допустим – террористов…

Дорога легко наматывалась на колеса, трубочный табак был крепок и ароматен, пиво тоже ничего. И думалось легко. Раскованно так. За рулем Ляхову всегда нравилось фантазировать на самые разные темы.

Выступила сейчас Татьяна против него, без всякого видимого смысла. Разве что желая вбить клин между ним и Сергеем? Оно конечно, девочка хочет своему другу понравиться. Изобразить из себя верную подругу и хранительницу очага. Винить ее за это нельзя. Однако, как писал известный поэт прошлого века, «и все же, все же, все же…».[42]

Если не сдерживать воображения, раз уж такая версия пришла ему в голову, вполне даже гладко получается. Очень уж неслучайно Татьяна подошла к Тарханову накануне пятигорской операции. Узнала, почти в темноте, в сильно изменившемся человеке своего давнего приятеля. Тут же сумела его очаровать. Здесь просматривается интересная параллель с его встречей с Еленой. Не то чтобы параллель, а почти прямо аналогичная схема.

Затем Татьяна оказывается в гостинице в момент захвата ее боевиками. Сама удачно избегает попадания в заложницы, но, образно выражаясь, «берет в заложники» Сергея.

Довольно неожиданно, после десяти лет разлуки, на второй день нового знакомства убеждает его взять с собой в Москву. Зачем, для чего? Неужели действительно она показалась суровому полковнику столь неотразимой и необходимой? Или использовала «приворотное зелье»?

За время пребывания в Москве вела себя очень скромно и неприметно, но опять сумела оказаться в нужное время в нужном месте. И, кажется, когда позвонил Чекменев, она сказала, что если начальство требует, то возражать не надо. Сказала опять как бы в пику ему, Ляхову. Хотела, чтобы они непременно оказались там и тогда?

Попав во «временную щель», повела себя с большим самообладанием. Словно не впервой ей такое.

И – последний штрих. Поняв, что умирающий чеченец скажет сейчас что-то такое, чего Ляхову слышать не нужно, мгновенно сориентировалась и подала шприц с тем именно препаратом, от которого пациент умер быстро и гарантированно.

Очень удачно все факты и подозрения выстроились. На зависть Агате Кристи и Конан Дойлю.

Естественно, всю эту конструкцию можно в две секунды развалить столь же четкими контрдоводами. Только – зачем? Пусть существует как образчик продукта чистого разума. А если вдруг что – пригодится. По крайней мере, не придется реагировать на вновь возникшую ситуацию с нуля.

Жаль, что Майя сейчас в другой машине. Можно бы с ней было обсудить текущее положение. Или лучше, что она сейчас как раз там. Поговорят девушки по-своему, обменяются мыслями. Он же получит уже итог, экстракт, в том объеме, что Майя захочет ему передать.

Очередную военную базу они нашли всего через двадцать километров. У подножия горы Саннин, с отметкой уже 2628 метров. Воздух стал довольно разреженным, дышалось тяжело. Зато, выйдя из машин, они увидели великолепную, обустроенную позицию.

Бетонные капониры, врезанные в склоны горы жилые помещения, склады боеприпасов.

Шесть тяжелых гаубиц-пушек 152-миллиметрового калибра, российского, кстати, производства, установленных на тумбах кругового обстрела, могли держать под прицелом территорию от пригородов Бейрута почти до середины Триполитанского шоссе и подступов к Баальбеку.

Еще несколько аналогичных фортов, расположенных в пределах огневой досягаемости друг друга, позволяли, в случае вторжения с севера и северо-востока, неограниченно долго блокировать вражеские коммуникации и обеспечивать маневр собственных войск по всей протяженности сирийской границы.

И, само собой, контролировать значительный участок прибрежной полосы.

– Хорошее место. И позиция грамотная. Но нам ни к чему. Если бы оставаться тут жить – тогда да, – сказал, походив по редутам и веркам крепости, Тарханов. – А вот это – подойдет.

Он имел в виду рядком выстроившиеся неподалеку от огневых позиций бронированные тягачи-транспортеры «Тайга». Весьма удачная продукция Челябинского завода. Широкие гусеницы, плоский силуэт, пятнадцатимиллиметровая броня, лобовой пулемет калибра 7,62 и еще один, 14,5-мм – в башне. Дизель 700 л. с., разгоняющий транспортер до 90 км в час, боевое отделение, в котором можно перевозить две тонны снарядов или два отделения пехоты с вооружением.

Мечта, а не машина, тем более что Ляхов умел ею управлять, хотя и получил на командирской подготовке по вождению всего лишь тройку. Так там и задачи ставились такие…

А по ровной дороге он проведет «Тайгу» как по шнурочку.

– Отлично. Перегружаем имущество в две машины, потом обедаем, час отдыха, и – вперед, за орденами, – приказал заметно повеселевший Тарханов.

– Не согласен, – вдруг возразил Вадим, буквально только что с удовольствием осматривавший машины.

– Почему? – Тарханов удивился совершенно искренне. Не ждал он возражений именно от него.

– Элементарно. Ради неизвестной, возможно, вообще не существующей опасности колотиться в этих коробках? Сколько? Сутки, двое, неделю? Да у меня после трех часов упражнений потом голова два дня гудела. И от движка прилично воняет, если даже с открытыми люками ехать. Нет, увольте, не война. Если б километров двести-триста, еще куда ни шло. Я ездил, знаю. Через каждые пятьдесят придется останавливаться, пальцы вбивать, один раз прозеваешь, гусеницу рассыплешь, черта с два потом натянешь.

А перегружаться? Опять втроем десять тонн ящиков и бочек вверх-вниз таскать? Причем все наше барахло в боевом отделении не поместится, да и вообще…

Лучше на машинах, на скорости угрожаемую зону проскочим, и все. Подумаешь, десяток одичавших бандитов. Они небось давно вниз спустились, города грабить…

– Это что, бунт на корабле? – вроде бы в шутку спросил Тарханов.

– Мнение в рамках общих прав и обязанностей, – тоже якобы шутливо, с улыбкой ответил Вадим, который уступать не собирался.

Тарханов помолчал, гоняя носком ботинка камешек по площадке. Наверное, тоже вспоминал, каково экипажу на марше под броней.

– А, черт с ним! И не по-твоему, и не по-моему. Промежуточный вариант. Я на бронике впереди, вы следом. Рванем до Триполи, а там, в натуре, нормальный асфальт… Транспортер бросим – и на колесах.

Короче, всем привести себя в порядок, подготовиться к маршу. До моря остановок не будет. Кто со мной, на пулемет?

– Давай я, – тут же вызвалась Татьяна. – Покажешь, где нажимать, что крутить, целиться я умею…

«Эх, непроста девка, – снова подумал Ляхов. – За тяжелый пулемет сесть готова. А хоть слыхала, каково на нем работать? Впрочем, стрелять как раз не слишком трудно, просто шумно очень, и вряд ли коробку с лентой поднимешь, если перезаряжать. Да мое ли дело? Зато вместе будут, пусть просто для разговоров с глазу на глаз…»

Зато и ему тоже лучше. Розенцвейг в другом грузовике, они с Майей тоже сядут вдвоем, и можно будет беседовать, не напрягая голос.

После короткого инструктажа и пробной короткой очереди по соседней скале завели моторы и поехали.

«Тайга» в авангарде, «Опель» Розенцвейга в центре колонны, они с Майей замыкающие. Стекло опущено, у девушки на коленях автомат, рядом плавно покачивается на крючке ремень с шестью подсумками. В случае чего она сможет открыть из своего окна хотя бы отвлекающий огонь. Не жалея патронов.

…Тарханов вел транспортер виртуозно, и медленнее пятидесяти они не ехали даже по не слишком благоустроенной горной дороге. Зато под колеса его мателотам[43] можно было почти не смотреть, все возможные препятствия, опасные для покрышек крупные и острые камни сметались и прикатывались широкими гусеницами пятнадцатитонной броневой машины.

Даже гипотетических мин Вадиму не следовало опасаться.

Сидишь в удобной кабине за рулем, как в преферансе на последней руке.

Едешь себе и едешь, незнакомые пейзажи разматываются перед широким стеклом, не слишком пока жизнерадостные, зато экзотические. Симпатичная, к тому же остроумная девушка рядом. Пива хватает. Чего ж не ехать?

Все свои сомнения по поводу Татьяны Ляхов высказал на первых же километрах марша.

Майя его не поддержала.

– Брось ты эту ерунду. Так у тебя выйдет, что она сама пособница бандитов. Подумаешь, не ту ампулу подала. Ей что, большая разница – ноль – один процента или один – ноль? Гораздо страннее выглядело бы, чтобы она в какие-то секунды сообразила, что умирающий бандит сейчас скажет не то, догадалась, как его заставить замолчать, и подсунула тебе единственно подходящий яд в сумке. Слишком уж лихо.

– Адреналин – не яд, – машинально поправил ее Вадим.