Госсмех. Сталинизм и комическое - Евгений Александрович Добренко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В стихотворении украинского сатирика Степана Олейника «Дипломат» ситуация зеркально перевернута. «Дипломатом» оказывается обычный колхозник и ситуация изображается подчеркнуто буднично. К колхозному бригадиру Гнату приезжает из Вашингтона дипломат. К его приему хозяева готовятся недолго: «— Слышишь, жинка? Вот диво стряслось! / Сообщают в записке, гляди ты, — / Едет к нам из Америки гость, / Вроде как бы наносит визиты!.. // У хозяйки обычай такой: / Гость приедет — попросит до хаты, — / Но такого встречать ей впервой, / Да к тому же еще дипломата. // Приоделась в обнову она, / В новый фартук, подвязанный туго, / Золотую Звезду, ордена / На пиджак прикрепила супругу».
Гнат оказывается в положении симоновского писателя-депутата. Только не в британском парламенте, а в своей хате: «— И с чего б это к нам — дипломат? / Я никак разгадать не сумею… / — Знать, откроем, — ответил ей Гнат, — / С ним какую-нибудь „ассамблею“!» Но поскольку дипломаты сидят на своих «ассамблеях» месяцами, если не годами, хозяин решил себя не утруждать: «Гнат шутил… / A потом на веревку / Кобеля взял дворового он / И закончил на том „подготовку“».
Но шутки Гната не закончились. И хотя «дипломат, длинный, точно лозовая ветка», расхваливал хозяина за его рекордные урожаи и приехал для знакомства с его опытом, разговор Гната с вашингтонским дипломатом описан в том же ерническом тоне противопоставления того, что скрывается за напускной вежливостью дипломата, его реальными интенциями и советской действительностью:
Соблюдая положенный такт,
Гнат сказал: — Очень рад убедиться
В том, что сэр (знаменательный факт!)
У колхоза непрочь поучиться.
A на просьбу отвечу вам так:
Бесполезен наш опыт артельный
Вашим фермам, где каждый батрак —
Раб господский, а сам безземельный!
Дипломат стал от бешенства сер.
Душит сэра старинная злоба:
— Это ведь агитация,
Я, по-моему, гость хлебороба!
Тут пробили часы на стене.
Бригадир говорит осторожно:
— Может быть, вы позволите мне
Поразвлечь вас слегка, если можно?
Вот вы в хате моей, но душа
Там, в Америке, скажем-ка честно.
И послушать теперь «Голос США»
Будет очень для вас интересно!
Зашипел репродуктор змеей…
Просит ужинать Гнат дипломата.
Начался тут невиданный «бой»
Меж Нью-Йорком и хатою Гната.
Диктор: «Град и налет саранчи…
Урожаю советскому гибель…»
A хозяйка несет калачи.
Дипломат тихо цедит: — Шпасибо!..
Диктор: «…Там, на Украине всей,
В реках начисто вымерла рыба».
А на стол подают карасей.
Дипломат шепелявит: — Шпасибо.
Диктор: «…Там электричества нет,
Каганцами закопчены хаты…»
Гнат зажег электрический свет.
Люстра светит, слепя дипломата.
Диктор: «…Песен теперь не поют
Украинские девушки, хлопцы…»
А из клуба ребята идут.
— Ой, ты, хмелю… — до хаты несется.
— Ешьте, сэр, — бригадир говорит,
Вы ж надолго приехали в гости! —
Дипломат на приемник глядит,
То зеленый, то белый от злости.
— Сэр, что с вами такое? — В ответ
Сэр поспешно, не глядя на Гната,
Нарушая со зла этикет,
Шляпу хвать — и стрелою из хаты.
И рысцой протрусил дипломат
Прямо-напрямо к автомобилю.
A вослед приговаривал Гнат:
— Вы еще бы денек погостили,
Нашу пахоту, паше зерно
Поглядели бы для интересу!..
Хоть на думке у Гната одно:
«Поезжай ты, и ну тебя к бесу!»
Лишь отъехал с тем гостем шофер,
Так жена бригадиру сказала:
— Двадцать лет прожила с вами, «сэр»,
А что вы дипломат, и не знала!
Гнат издевается над своим американским гостем, подобно тому, как Самед Вургун издевался над своими британскими хозяевами. Но разница в различии речи поэта и колхозника несущественна: и тот и другой, не будучи профессионалами, оказываются искусными дипломатами. Хотя, по логике осмеяния, и дипломатами наизнанку: эта дипломатия — не искусство лжи, но искусство правды; не искусство диалога, но искусство разрыва и скандала; не искусство сокрытия, но искусство разоблачения; не искусство мира, но искусство (холодной) войны — искусство троллинга. Эта дипломатия воспринимается читателем как дипломатия победителей. Хотя в обоих случаях дипломатические усилия поэта и колхозного бригадира заканчиваются фиаско, с точки зрения функций военной сатиры они завершаются советской победой и унижением и символическим уничтожением врага. Это знакомый «смех победителей», функция которого сводится к утверждению советского превосходства — пусть и сугубо риторического. Этот риторический аспект особенно важен. В условиях, когда дипломатия перестает работать, накалом этих воображаемых риторических эскапад симулируются риторические победы. Смеясь над исходящими злобой британскими парламентариями или незадачливым американским дипломатом, советский читатель одновременно приобщается к голосу власти («сатира сверху») и интернализирует его через создаваемую сверху же «сатиру снизу».
Последняя может быть представлена как в форме авторских нарративов, так и в форме несобственно-прямой (или даже прямой) речи. Несобственно-прямая речь была особенно распространена в стихотворных текстах, давая возможность одновременно «воспроизводить» высказывания «простых советских людей» в «защиту мира» и описывать ситуацию их произнесения. Сами эти высказывания, являясь частью политического ритуала, принадлежали строго конвенциональному и лишенному всякой спонтанности идеологическому дискурсу. Этот дискурс еще до того, как стать предметом соц-арта и концептуалистской рефлексии, сделался объектом диссидентского осмеяния. В частности, в знаменитой песне Александра Галича «О том, как Клим Петрович выступал на митинге в защиту мира», где от лица поднаторевшего в выступлениях «от лица рабочего класса» на различных митингах пьянчуги-рабочего рассказывается о том, как его вызвали выступать на митинге в защиту мира, но по ошибке дали чужой текст выступления. Уже во время чтения речи на митинге герой обнаружил, что
