Госсмех. Сталинизм и комическое - Евгений Александрович Добренко

от какой республики? / — А сэр от всех шестнадцати. / — От всех от вас, / От имени?.. / — От всех от нас, / Вот именно!»). Какую бы роль ни играла в этом тексте антиимпериалистическая и антибуржуазная риторика, существенна здесь субъективация сардонического смеха. Он звучит от лица не просто конкретного, но реального адресата. Однако когда субъект коллективизируется, мы оказываемся на противоположном полюсе стилевого спектра — сказовом.

В стихотворении украинского сатирика Степана Олейника «Дипломат» ситуация зеркально перевернута. «Дипломатом» оказывается обычный колхозник и ситуация изображается подчеркнуто буднично. К колхозному бригадиру Гнату приезжает из Вашингтона дипломат. К его приему хозяева готовятся недолго: «— Слышишь, жинка? Вот диво стряслось! / Сообщают в записке, гляди ты, — / Едет к нам из Америки гость, / Вроде как бы наносит визиты!.. // У хозяйки обычай такой: / Гость приедет — попросит до хаты, — / Но такого встречать ей впервой, / Да к тому же еще дипломата. // Приоделась в обнову она, / В новый фартук, подвязанный туго, / Золотую Звезду, ордена / На пиджак прикрепила супругу».

Гнат оказывается в положении симоновского писателя-депутата. Только не в британском парламенте, а в своей хате: «— И с чего б это к нам — дипломат? / Я никак разгадать не сумею… / — Знать, откроем, — ответил ей Гнат, — / С ним какую-нибудь „ассамблею“!» Но поскольку дипломаты сидят на своих «ассамблеях» месяцами, если не годами, хозяин решил себя не утруждать: «Гнат шутил… / A потом на веревку / Кобеля взял дворового он / И закончил на том „подготовку“».

Но шутки Гната не закончились. И хотя «дипломат, длинный, точно лозовая ветка», расхваливал хозяина за его рекордные урожаи и приехал для знакомства с его опытом, разговор Гната с вашингтонским дипломатом описан в том же ерническом тоне противопоставления того, что скрывается за напускной вежливостью дипломата, его реальными интенциями и советской действительностью:

Соблюдая положенный такт,

Гнат сказал: — Очень рад убедиться

В том, что сэр (знаменательный факт!)

У колхоза непрочь поучиться.

A на просьбу отвечу вам так:

Бесполезен наш опыт артельный

Вашим фермам, где каждый батрак —

Раб господский, а сам безземельный!

Дипломат стал от бешенства сер.

Душит сэра старинная злоба:

— Это ведь агитация,

Я, по-моему, гость хлебороба!

Тут пробили часы на стене.

Бригадир говорит осторожно:

— Может быть, вы позволите мне

Поразвлечь вас слегка, если можно?

Вот вы в хате моей, но душа

Там, в Америке, скажем-ка честно.

И послушать теперь «Голос США»

Будет очень для вас интересно!

Зашипел репродуктор змеей…

Просит ужинать Гнат дипломата.

Начался тут невиданный «бой»

Меж Нью-Йорком и хатою Гната.

Диктор: «Град и налет саранчи…

Урожаю советскому гибель…»

A хозяйка несет калачи.

Дипломат тихо цедит: — Шпасибо!..

Диктор: «…Там, на Украине всей,

В реках начисто вымерла рыба».

А на стол подают карасей.

Дипломат шепелявит: — Шпасибо.

Диктор: «…Там электричества нет,

Каганцами закопчены хаты…»

Гнат зажег электрический свет.

Люстра светит, слепя дипломата.

Диктор: «…Песен теперь не поют

Украинские девушки, хлопцы…»

А из клуба ребята идут.

— Ой, ты, хмелю… — до хаты несется.

— Ешьте, сэр, — бригадир говорит,

Вы ж надолго приехали в гости! —

Дипломат на приемник глядит,

То зеленый, то белый от злости.

— Сэр, что с вами такое? — В ответ

Сэр поспешно, не глядя на Гната,

Нарушая со зла этикет,

Шляпу хвать — и стрелою из хаты.

И рысцой протрусил дипломат

Прямо-напрямо к автомобилю.

A вослед приговаривал Гнат:

— Вы еще бы денек погостили,

Нашу пахоту, паше зерно

Поглядели бы для интересу!..

Хоть на думке у Гната одно:

«Поезжай ты, и ну тебя к бесу!»

Лишь отъехал с тем гостем шофер,

Так жена бригадиру сказала:

— Двадцать лет прожила с вами, «сэр»,

А что вы дипломат, и не знала!

Гнат издевается над своим американским гостем, подобно тому, как Самед Вургун издевался над своими британскими хозяевами. Но разница в различии речи поэта и колхозника несущественна: и тот и другой, не будучи профессионалами, оказываются искусными дипломатами. Хотя, по логике осмеяния, и дипломатами наизнанку: эта дипломатия — не искусство лжи, но искусство правды; не искусство диалога, но искусство разрыва и скандала; не искусство сокрытия, но искусство разоблачения; не искусство мира, но искусство (холодной) войны — искусство троллинга. Эта дипломатия воспринимается читателем как дипломатия победителей. Хотя в обоих случаях дипломатические усилия поэта и колхозного бригадира заканчиваются фиаско, с точки зрения функций военной сатиры они завершаются советской победой и унижением и символическим уничтожением врага. Это знакомый «смех победителей», функция которого сводится к утверждению советского превосходства — пусть и сугубо риторического. Этот риторический аспект особенно важен. В условиях, когда дипломатия перестает работать, накалом этих воображаемых риторических эскапад симулируются риторические победы. Смеясь над исходящими злобой британскими парламентариями или незадачливым американским дипломатом, советский читатель одновременно приобщается к голосу власти («сатира сверху») и интернализирует его через создаваемую сверху же «сатиру снизу».

Последняя может быть представлена как в форме авторских нарративов, так и в форме несобственно-прямой (или даже прямой) речи. Несобственно-прямая речь была особенно распространена в стихотворных текстах, давая возможность одновременно «воспроизводить» высказывания «простых советских людей» в «защиту мира» и описывать ситуацию их произнесения. Сами эти высказывания, являясь частью политического ритуала, принадлежали строго конвенциональному и лишенному всякой спонтанности идеологическому дискурсу. Этот дискурс еще до того, как стать предметом соц-арта и концептуалистской рефлексии, сделался объектом диссидентского осмеяния. В частности, в знаменитой песне Александра Галича «О том, как Клим Петрович выступал на митинге в защиту мира», где от лица поднаторевшего в выступлениях «от лица рабочего класса» на различных митингах пьянчуги-рабочего рассказывается о том, как его вызвали выступать на митинге в защиту мира, но по ошибке дали чужой текст выступления. Уже во время чтения речи на митинге герой обнаружил, что