Легенды о короле Артуре и рыцарях Круглого Стола - Джон Стейнбек

Подойдя к Гахерису, сэр Ланселот разрезал на нем путы и спросил:

— Сэр, не могли бы вы одолжить мне свою лошадь?

— О чем речь! — отвечал сэр Гахерис. — Ведь вы спасли мне жизнь.

— Идти-то вы сможете?

— Думаю, да, сэр.

— Тогда отправляйтесь в замок и освободите остальных рыцарей. Полагаю, вы найдете там немало наших общих друзей. Кланяйтесь им от меня, да скажите, чтоб они отыскали в замке и взяли все, что им потребно. На Троицын день я буду ждать их при дворе короля Артура. Пока же попросите передать привет королеве Гвиневере с уверениями в моей вечной любви и верности. Пусть скажут, что я освободил их в ее честь.

— А вы, сэр, разве со мной не пойдете?

— Увы, я связан обещанием, которое дал вон той девице. Сдается мне, что никто не умеет торговаться лучше, чем молоденькие прелестницы. Так что прощайте, сэр. Да, и передайте моему племяннику, сэру Лионелю, что мы еще отправимся на поиски приключений. Когда-нибудь в другой раз.

С этими словами Ланселот сел на лошадь и поехал вслед за девицей.

— Я так рада, сэр, что вы согласились мне помочь, — щебетала та по дороге. — Могу заверить, что вам предстоит самый настоящий рыцарский подвиг. Недаром говорят, что вы самый лучший рыцарь на всем белом свете.

— В данный момент мне кажется, что я самый усталый рыцарь на свете, — отвечал сэр Ланселот. — Наверное, потому и раздаю опрометчивые обещания девицам. Ведь я даже не успел узнать, что от меня требуется. А между тем, мадемуазель, должен сказать (возможно, вы сами этого не заметили), что сэр Тарквин оказался на редкость сложным противником. И пусть на сей раз я победил, но победа досталась мне нелегко. Свидетельством тому многочисленные раны, полученные в поединке. Посему, уж вы не обессудьте, но я просто обязан расспросить вас о предстоящем деле. Может вполне статься, что я окажусь не в состоянии выполнить обещанное. Мне не мешало бы отдохнуть и залечить свои ушибы и порезы.

— Видите ли, сэр, дело в том, что убитый вами Тарквин был не единственной бедой нашей округи, — начала объяснять девица. — Он-то хоть воевал с мужчинами, но есть один бесчестный рыцарь, который постоянно чинит обиды беззащитным женщинам. Как правило, он устраивает засады на дороге и нападает на дам и девиц благородного происхождения.

— И что же он с ними делает?

— Ну, прежде всего, грабит, — с досадой отвечала девица, а затем, сильно покраснев, добавила: — Если же девица молоденькая и симпатичная, то он не останавливается и перед насилием над нею.

— И вы говорите, он рыцарь?

— Именно так, сэр.

— В таком случае он недостоин рыцарского звания. Он же наверняка давал клятву не обижать дам, быть для них опорой и защитой! А вас он тоже обидел, мадемуазель? Я спрашиваю потому, что вы очень хорошенькая.

— Благодарю вас, сэр, меня пока Бог миловал. Но я все равно тревожусь, потому как мне часто приходится ездить этой дорогой, и я не чувствую себя в безопасности. Поверьте, если вы призовете негодяя к порядку — или же убьете его, — то тем самым окажете большую услугу всем дамам нашей округи. Кстати, мы уже почти приехали. Он обычно устраивает засаду в ближайшем лесочке.

После недолгого размышления сэр Ланселот предложил девушке:

— Давайте сделаем так: вы поедете вперед одна, и мы посмотрим, что произойдет.

— Вы мне не доверяете, сэр?

— Отчего же? Вполне доверяю. Но я уже убедился, что женщины подчас видят насилие там, где его нет. Достаточно одного невинного слова или поцелуя, и они поднимают крик. А бывает еще так, что сначала они сами раздают авансы, а потом, когда бедный рыцарь покупается на их уловки…

— Вот уж не ожидала, сэр, от вас подобных речей! — возмутилась девица. — Рассуждать так недостойно настоящего рыцаря.

— Простите, я не хотел вас обидеть. Похоже, недостойные мысли сами лезут из меня, когда я устану. И то сказать: у меня все косточки болят и ноют, где уж тут за языком следить. На самом деле я вот что хотел сказать. Ежели тот рыцарь, сидя в засаде, увидит, что вы едете в сопровождении вооруженного мужчины, то он, пожалуй, не решится на вас нападать.

— Ну, так что же? Вы ведь можете прочесать лес и отыскать его. А дальше — отрубите ему голову, и дело с концом.

— О, сколь вы кровожадны, моя дорогая! Но я не могу карать человека за преступления, о которых знаю лишь понаслышке. Во всяком случае сердце у меня к этому не лежит. А так — если я увижу, как он напал на вас, — мое сердце и чувство справедливости придут в полное согласие. Что значительно облегчит выполнение задачи.

— Ну, коли так рассматривать дело…

— Согласитесь, это разные вещи — покарать уличенного преступника или убить первого встречного. Поезжайте вперед и ни о чем не беспокойтесь. Я буду постоянно держать вас в поле зрения. А он меня не будет видеть и не сможет догадаться, что ему расставлена ловушка.

— Мне не нравится это слово — «ловушка»! — проворчала девушка.

Но тем не менее она понукнула лошадь и поскакала вперед. По дороге девица достала из седельной сумки разноцветные ленты и прикрепила их к своей прическе. Вслед за лентами из сумки появился зеленый шелковый плащ, который изрядно украсил ее дорожный костюм. Мало того, въезжая в лес, девушка громко запела песню, и ее чистый, проникновенный голос далеко разносился по окрестностям.

— Вот они, женщины! — пробурчал про себя сэр Ланселот. — А еще утверждают, что не любят расставлять ловушки.

Он увидел, как девушка, весело распевая, едет по обочине, едва не касаясь свисающих ветвей деревьев. В следующий миг из зарослей выскочил конный рыцарь и одним точным движением выхватил девицу из седла и усадил впереди себя. Беззаботное пение прервалось и сменилось отчаянным криком.

В мгновение ока сэр Ланселот очутился рядом.

— Остановись, недостойный рыцарь! — крикнул он.

Незнакомец поднял взгляд и увидел в двух шагах от себя вооруженного мужчину, который явно собирался прийти на помощь даме. Ни минуты не раздумывая, он сбросил свою жертву наземь и выхватил меч, приготовившись сражаться. Ланселоту ничего не оставалось делать, как тоже отбросить в сторону копье и схватиться за меч. Съехались рыцари, и сэр Ланселот нанес удар, после которого незадачливый любовник остался лежать на земле с рассеченным черепом.

Девица тем временем поднялась и подошла ближе, отряхивая свой роскошный плащ от налипшей земли и сухих веточек. При виде поверженного обидчика она воскликнула:

— Ага! Теперь-то ты получил по заслугам, подлый насильник!

В этот миг незнакомец в последний раз содрогнулся и испустил дух. А девица продолжала говорить назидательным тоном:

— В то время, как сэр Тарквин преследовал добрых рыцарей, этот негодяй поступал еще хуже — чинил беззакония в отношении честных девиц и благородных дам. Недаром его называли сэром Перисом из Дикого Леса.

— Так вы с ним были знакомы?

— Я знала только его имя.

— Ну что, я сдержал свое обещание? — спросил сэр Ланселот. — И теперь могу ехать по своим делам?

— О, да, примите мою благодарность! И не только мою, но и всех дам нашей округи. Мы теперь повсюду будем рассказывать, что вы — самый благородный и учтивый рыцарь во всем мире. По правде сказать, мы усматриваем в вас лишь один печальный и загадочный изъян. И он нас очень огорчает!

— О чем вы, мадемуазель? — удивился Ланселот.

— Да о том, что у вас нет возлюбленной, сэр. И, насколько мне известно, никогда не было. Подобное положение вещей видится нам весьма прискорбным и несправедливым.

— Но я люблю королеву!

— Да, об этом много говорят. А также о том, что любовь эта безответная — королева, мол, проявляет не больше чувств, чем ледяная статуя. А еще поговаривают, будто она вас заколдовала — наложила холодное заклятие, чтоб вы никогда не полюбили ни одну даму, не осчастливили ни одну девицу. По этой причине все женщины сетуют на королеву: мол, держит под замком то, чем сама не желает воспользоваться.

Сэр Ланселот улыбнулся снисходительной, мудрой улыбкой.

— Это уж как водится: женщины любят возводить напраслину друг на друга, — сказал он. — Я не могу накинуть платок на всякий роток. Слухи всегда существовали и всегда будут существовать. Но вам-то, мадемуазель, я могу сказать, а вы уж, если захотите, передайте своим подругам. Дело в том, что я военный. У всего на этом свете есть свое предназначение. Возьмем, скажем, копье. Оно предназначено для войны и ни для чего более. Вот так же следует рассматривать и меня — я прежде всего воин, и семейным человеком меня представить трудно. Ведь что такое семья? Это жена, дети, о которых надо заботиться. А у меня и без того дел хватает. Моя профессия предполагает частые и длительные отлучки, по сути, я отсутствую большую часть года. Если бы я даже и обзавелся семьей, то моя бедная жена постоянно жила бы на правах соломенной вдовы, а дети росли бы без отца. И при этом мы все бы страдали от вынужденной разлуки. Что же хорошего в такой семье? Женатому рыцарю приходится постоянно разрываться: когда он на войне, то грезит о доме; а находясь дома, в собственной постели, думает о войне. В результате и там, и здесь он едва ли потянет на половину человека. Грош цена такому рыцарю и такому семьянину. Разве я настолько безумен, чтобы пойти по этому пути?