Адепт Бурдье на Кавказе: Эскизы к биографии в миросистемной перспективе - Георгий Дерлугьян

посланное от имени скромной ленинградской учительницы Нины Андреевой. Моралистическое заглавие «Не могу поступиться принципами» говорило само за себя. Эта публикация была воспринята консервативной номенклатурой на местах как сигнал к смене политического курса, и действительно во многих областях парторганы без явного предписания сверху начали проводить по наработанным пропагандистским шаблонам «широкое народное обсуждение» консервативного манифеста. Ректор Кабардино-Балкарского государственного университета распорядился, чтобы преподаватели и студенты ознакомились с письмом и обсудили его в аудиториях. Однако спустя две недели центральный орган ЦК КПСС газета «Правда» опубликовала жесткую передовицу, представлявшую собой, на изумление, незавуалированную отповедь консерваторам. Противостояние двух авторитетно опубликованных знаковых статей положило начало уже практически открытой фракционной борьбе, тем самым мощно стимулируя политизацию общества. Столкнувшись с несогласием влиятельных партийных консерваторов, Горбачев дал согласие на формирование «народных фронтов в поддержку перестройки». Новация казалась столь невероятной, что вначале многие не поняли открывшихся возможностей – политикой стало можно заниматься легально и вне рядов КПСС. Неслыханная в условиях СССР мера предполагала сплотить прореформистские силы общества и потенциально создать политическую партию слева от консервативной КПСС. (Такое же недопонимание открывающихся возможностей и последствий сопровождало и публикацию законов о трудовом коллективе и о кооперативной деятельности.)

Вторая половина 1988 г. (а в подобные эпохи даже месяц имеет значение) ознаменовала прорыв в народной политической организации, которая из интеллигентских дискуссионных клубов выплеснулась на площади городов. Независимые митинги, хотя бы и под лояльными лозунгами поддержки курса Горбачева и реформ, вызвали повсеместное неприятие со стороны местных бюрократий. В Нальчике первый митинг вызвал сильнейшее оживление местной общественности, хотя отважившихся лично прийти оказалось лишь несколько сотен. В основном это были знавшие друг друга по университету студенты, деятели культуры и специалисты. Однако и этого числа оказалось достаточно, чтобы переполнить отведенный властями под мероприятие маленький зал, так что многие остались на улице (причем, по свидетельствам участников, отряженных по негласной разнарядке комитетчиков, младших партчиновников и милицейских – эти были в форме – оказалось едва ли не больше, чем самих митингующих).

В подобной ситуации Шанибов попросту не мог не стать лидером, особенно после того, как друзья-интеллектуалы стали выталкивать его вперед, отпуская нервные шуточки о его ораторских талантах и репутации заводилы и закоренелого смутьяна. Шанибов согласился и в самом деле доказал свои способности, первым делом договорившись с озадаченным начальником милицейского наряда о необходимости незамедлительной смены места проведения официально санкционированного мероприятия. Маленькая толпа, возглавляемая Шанибовым и сопровождаемая непонимающими своей роли милиционерами, прошествовала к летнему театру в ближайшем парке, где, наконец, и состоялся знаменательный первый митинг. По воспоминаниям участников, выступления являли собой вариации на мотивы расплывчатой реформистской риторики Горбачева и позаимствованных из прогрессивных московских газет оборотов речи. (Кстати, на Северном Кавказе, как и в некоторых других консервативных регионах СССР, местные власти втайне пытались предотвратить распространение прогрессивной московской и тем более прибалтийской прессы, которую активисты и энтузиасты ввозили чуть ли не контрабандой.) Сам факт проведения митинга, который не был расписан и отрепетирован властями, возымел магнетический эффект. Опытный лектор и специалист по актуальным проблемам и перспективам развитого социалистического общества Юрий Шанибов проявил себя настолько притягательным оратором, что даже его оппоненты вынуждены были с тревогой признать силу воздействия его слов на собравшихся. Окрыленный же Шанибов вскоре стал одним из признанных в городе мастеров публичных выступлений, увлекательным и достаточно дерзким, чья образованность не скатывалась в менторский тон.

Весной 1989 г. всеобщие выборы уже на Всесоюзный съезд народных депутатов предоставили местным лидерам гражданского общества неслыханную возможность статусного скачка в ряды депутатского корпуса. Однако прежде предстояло преодолеть барьеры к выдвижению в кандидатский список. Консервативный партийный аппарат все еще обладал властью достаточной, чтобы включить в избирательные списки обычный набор официальных лиц, разбавленных парой-тройкой представителей крестьян, рабочих и женщин. В этом отношении Кабардино-Балкария не была политически такой уж отсталой, хотя некоторые огорченные оппозионные комментаторы и пытались представить причиной незрелость и послушность населения. Электорат демократических реформистов везде в социалистических странах состоял из интеллигенции, младших управленческих кадров, профессиональных специалистов и «рабочей аристократии» крупных и относительно независимых от местных властей промышленных предприятий. Начнем с того, что таких предприятий в Кабардино-Балкарии было немного. Далее, в союзных республиках вроде Литвы и Грузии голоса избирателей достались в первую очередь уже достаточно известным национальным интеллектуалам, которые благодаря своему статусу могли свысока смотреть на соперников из местной бюрократии. Культурное поле Кабардино-Балкарии попросту было слишком малым для наличия когорты подобных личностей, так как концентрация статусных интеллектуалов была возможна лишь на базе местного университета, провинциального театра и музея, нескольких научно-исследовательских институтов – а они слишком долго находились под контролем той же патронажной сети консервативной номенклатуры. Подобные Шанибову яркие одиночки оставались явлением редким и пока что легко изолируемым.

Весной 1989 г. Шанибов и его друзья начали осознавать необходимость и саму возможность создания более широкой политической платформы вне стен научных и образовательных учреждений. К тому времени уже прогремели такие примеры в Армении, Грузии и в прибалтийских республиках. Но каким образом поднять народ? Две близкие памятные даты предоставили подобную возможность. Вначале балкарские активисты предложили отметить сорок пятую годовщину депортации марта 1944 г. Позднее, в мае, кабардинские активисты выступили с предложением почтить 125-летие вынужденного исхода побежденных в неравной борьбе с Российской империей черкесских народов. Это мероприятие привлекло наиболее активных представителей родственных черкесских народов, говорящих на родственных языках, но проживающих в различных автономиях – Адыгее, Карачаево-Черкессии и Абхазии. Прибыли также активисты из Чечни и Дагестана. Таким было начало межэтнического союза, который очень скоро перерастет в Конфедерацию горских народов. Но на первый раз предполагалось всего лишь проведение «открытого урока» по истории и воздание почестей героизму и страданиям предков.

Церемониальное собрание неожиданно приобрело драматический характер с появлением милиции в защитном снаряжении и даже на бронемашинах. Впервые люди не в телевизионных новостях о протестах в странах капитала, а воочию в своем тихом городе увидели полицейские дубинки, немедленно окрещенные «демократизаторами». Известный кабардинский авторитет в области традиционного этикета, чей отец был Героем Социалистического Труда и уважаемым в республике председателем колхоза, обратился к грозно выглядящим, но в душе явно смущенным офицерам и генералам местной милиции с типичной для тех времен отповедью: «Посмотрите, что вы делаете. Вас же подставили! Это, по-вашему, демократия? Это уважение к воле народа? Мы же все советские люди, мой и ваши отцы когда-то вместе воевали против фашистов. Вы что, не понимаете, что здесь, в сущности, поминки по усопшим? Ведите себя как настоящие черкесы! Имейте хоть немного уважения к своим предкам и уберите подальше своих ментов с