Социальная философия - Олег Романов

На практике такой взгляд позволял западноевропейским народам видеть в себе полное воплощение понятия прогресса и, соответственно, рассматривать свои общества в качестве естественных мировых лидеров, имеющих безусловное право проектировать и моделировать (само собой понятно, на основе научной теории прогресса) будущее всего человечества.

Всепоглощающая идея прогресса оказалась весьма удобным и эффективным оружием в политико-идеологической борьбе. Ее старались приватизировать не только отдельные страны и народы, но и все политические партии. От ее имени политические деятели обвиняли и обвиняют по сей день друг друга в ретроградстве, махровом консерватизме, пещерном мышлении и т. д. Кажется, и на сегодняшней политической арене не слышно высказываний о том, является ли в принципе верной сама постановка вопроса о бесконечном прогрессивно-поступательном развитии человечества. По-прежнему спор идет лишь о том, чья программа или проект являются наиболее высшим воплощением идеи прогресса и идеалом-образом для всех остальных, т. е. по сути спор идет о том, чья утопия в данный момент является самой привлекательной. Бесконечные заклинания, слова и фразы о служении прогрессу стали удобным способом или приемом в подавлении всех иных точек зрения на социальные процессы. Бесчисленное количество экспертов и аналитиков, говоря и действуя от имени теории прогресса, считают себя вправе бесцеремонно игнорировать все те мнения и взгляды, которые так или иначе не вкладываются в прокрустово ложе этой объяснительной парадигмы. Более того, для данных экспертов и аналитиков теория прогресса, возведенная в ранг догмы абсолютной истины для всего человечества, являлась особого рода санкцией, легитимирующей самые чудовищные социальные эксперименты, превращающие огромные массы людей (разумеется, во имя их же блага) в объект беззастенчивой манипуляции. Они напористо, безапелляционно и с неслыханным безразличием по отношению к отдельным человеческим судьбам и судьбам целых народов пытались и пытаются навязать себя в качестве единственных представителей общечеловеческих интересов и тем самым получить монопольное право управлять людьми, распределять привилегии и осуществлять выбор дальнейшего развития человечества. Так, во имя прогресса и в интересах научного планирования и проектирования (точнее сказать, в интересах грубой социальной инженерии) большинство не только отдельных граждан, но и стран лишаются права на собственный выбор и собственное историческое творчество и развитие.

Все это позволило многим исследователям говорить даже о тирании прогресса, о его антигуманности и жестокости. «В конечном итоге, – пишет Т. Шанин, – идея прогресса превратилась в могущественную идеологию порабощения. Во имя ее вершились и вершатся акты поразительной жестокости, оправдываемые «великим будущим», а поэтому допустимые, более того, мыслящиеся, как прямые обязанности элит»[175].

Однако уже ко второй половине XIX в. появились сомнения в продуктивности и благости прогрессистских воззрений. Наиболее обоснованное и ярко выраженное философское предостережение об опасности новой секулярной религии эпохи модерна – теории прогресса, имманентно содержащей импульс к утверждению социально-революционных тоталитарных идеологий, – представлено в знаменитом манифесте русского христианского историзма, сборнике «Вехи» (1909), а затем и в ряде других произведений русских философов периода религиозно-философского Ренессанса в России. Русские философы обосновали положение о тоталитарно-утопической природе главного детища западноевропейской философии просветительского рационализма, всей эпохи модерна – теории общественного прогресса; об эгоистически-потребительской направленности западноевропейской цивилизации, логический конец которой – тупики саморазрушения. Русские мыслители подчеркивали, что идея прогресса практически всегда воплощается в системе деспотизма, исходящего из права неограниченного господства и обязанности слепого повиновения ради грядущего совершенства. Такие мыслители, как П.А. Флоренский, С.Н. Булгаков и другие, оценивали стремление прогрессистов к рационализации общественной жизни как опасную идею опеки, как принудительное управление и руководство людьми во имя эффективного будущего. И в самом деле, носители прогрессистского сознания, убежденные в достоинствах своего проекта, готовы платить любую цену за его реализацию. Из любви к человеку они будут строить концлагеря, во имя нового мирового порядка вести бесконечные войны и т. д. Достаточно вспомнить, с какой необыкновенной фанатической устремленностью, невзирая ни на какие жертвы в послереволюционные годы, во Франции, в России и в ряде других стран внедрялась в жизнь идея убыстрения прогресса.

Сегодня не только теоретическая несостоятельность, уязвимость и неуниверсальность, но и в целом ряде аспектов практический вред идеи прогресса становятся все более очевидными. Обнаруживается, что представление о неограниченном линейном прогрессе является серьезным препятствием к рассмотрению социального мира во всей его сложности и противоречивости, мешает увидеть в нем многообразие форм, которые параллельно сосуществуют, не отмирая, не выступая этапами или ступеньками в каком-то цельном, едином и однонаправленном процессе, что огромное количество фактов и явлений никоим образом не вписывается в прогрессистские модели. В целом XX в. выявил множество симптомов, которые однозначно указывают на необходимость переосмысления как отечественного, так и зарубежного типа прогресса. Такое переосмысление должно вестись прежде всего исходя из экологических императивов, концепции коэволюции человека и природы, требований сохранения экологического равновесия.

Ахиллесова пята, основной порок религии прогресса заключается в том, что она обожествляет будущее, поклоняется этому будущему, приносит ему в жертву настоящее и прошлое. Но кто может доказать, что в каком-то отдаленном будущем какое-то поколение людей в большей степени достойно даров прогресса, чем все ему предшествующие поколения? Почему ради счастья и процветания одного какого-то поколения в неизвестно сколь отдаленном будущем должны трудиться, приносить себя в жертву все другие, бесконечно сменяющие друг друга поколения? Почему только какому-то будущему поколению должно посчастливиться взобраться на вершину прогресса и пировать на этой вершине? Нравственным ли будет такого рода пир? На этот последний вопрос дал весьма категоричный и жесткий ответ Н.А. Бердяев: «Идея прогресса… допускает на этот… пир лишь неведомое поколение счастливцев, которое является вампиром по отношению ко всем предшествующим поколениям. Тот пир, который эти грядущие счастливцы устроят на могилах предков, забыв об их трагической судьбе, вряд ли может вызвать с нашей стороны энтузиазм к религии прогресса – энтузиазм этот был бы низменным»[176].

Развернутый анализ проблемы предполагает два типа (две версии) общественного прогресса. Во-первых, прогресс, который понимается как саморазвивающийся, автоматический, естественный, неизбежный, самореализующийся. Он имманентен истории, сам себе выдает векселя и гарантии относительно непреложного торжества светлого будущего, т. е. выступает как гарантированный. И тут уже не столь существенно, обнаруживает ли он себя в форме собственно религиозного провиденциализма, действует ли он от имени Бога или от имени объективной истории, находит свои источники в естественной области, в сфере проявления железных законов истории. Главное здесь то, что в любом случае обеспечивается конечный успех – торжество будущей социальной гармонии. Во-вторых, прогресс как результат целенаправленной человеческой активности. Здесь решающая роль отводится субъективному фактору, человеку (отдельному индивиду или коллективу), призванному творить, конструировать исторический прогресс. В этой своей ипостаси прогресс понимается как нечто, что может и должно быть достигнуто, сконструировано, утверждено, т. е. в данном случае прогресс уже не гарантируется самим по себе ходом истории, а ставится в зависимость от творческих усилий, поиска и борьбы социальных субъектов. Тут уже прогресс требует не пассивного ожидания (поживем, увидим), а активного действия, творческой конструктивной работы.

На первый взгляд вполне можно допустить, что эти чисто теоретические конструкции имеют весьма отдаленное отношение к реалиям практического бытия людей. Но это только на первый взгляд. При ближайшем рассмотрении данного вопроса выясняется, что обе эти интерпретации движущих сил прогресса очень часто ставят человечеству опасные ловушки, западни. В практике реальной жизни идея автоматического триумфа прогресса, гарантированного конечного успеха (первая версия) обезоруживает людей перед теми реальными фактами и событиями, которые не вкладываются в прогрессистскую схему развития, расслабляет их волю в противостоянии актуальному злу (дескать, все само собой образуется). Возможность такого рода поворота событий, пожалуй, в наиболее красноречивой форме зафиксировал испанский философ X. Ортега-и-Гассет. «Поскольку люди позволили этой идее затмить им рассудок, они выпустили из рук поводья истории, утеряли бдительность и сноровку, и жизнь выскользнула у них из рук, перестала им покоряться. И вот она бродит сейчас, свободная, не зная, по какой дороге пойти. Под маской благородного провидца будущего сторонник прогресса не думает о будущем, он убежден, что от будущего нельзя ожидать ни секретов, ни сюрпризов, ни существенно нового, ни каких-либо резких поворотов судьбы»[177].