Андропов. 7 тайн генсека с Лубянки - Сергей Семанов

Наши беседы с Устиновым, его заверения, что мнение Андропова о фигуре Горбачева известно не только ему, позволяли мне предполагать, что именно он, и это было бы логично, придет на смену Андропову. На следующий день, хотя, возможно, это было и 11 февраля, к нам в спецполиклинику на Грановского заехал Устинов. Всегда общительный, веселый, разговорчивый, он при встрече со мной выглядел на этот раз смущенным и несколько подавленным.

«Знаешь, Евгений, – заявил он без всякого вступления, – Генеральным секретарем ЦК будет Черненко. Мы встретились вчетвером – я, Тихонов, Громыко и Черненко. Когда началось обсуждение сложившегося положения, я почувствовал, что на это место претендует Громыко, которого мог поддержать Тихонов. Ты сам понимаешь, что ставить его на это место нельзя. Знаешь его характер. Видя такую ситуацию, я предложил кандидатуру Черненко, и все со мной согласились. Выхода не было». Он ни словом не упомянул о Горбачеве, о том, что надо было бы узнать мнение других членов Политбюро. Я всегда верил Устинову, считая его честным и откровенным человеком. Но в этот момент мне показалось, что он чуть-чуть кривит душой. Видимо, на встрече четырех старейших членов Политбюро он понял, что ни Черненко, ни Громыко, ни тем более Тихонов не поддержат его предложение в отношении кандидатуры Горбачева. В этой ситуации его наиболее устраивала кандидатура Черненко. Больной, к тому же по характеру мягкий, идущий легко на компромиссы, непринципиальный Черненко вряд ли мог противостоять настойчивому, сильному и твердому Устинову, возглавлявшему военно-промышленный комплекс. Да и другие участники этого своенравного сговора понимали, что при больном Черненко они не только укрепят свое положение, но и получат большую самостоятельность, которой у них не было при Андропове. Это особенно касалось Председателя Совета Министров Тихонова».

Кремлевские интриги закончились, стороны, как говорится, «пришли к соглашению». Советские граждане, а вместе с ними и весь мир узнали это из следующего сообщения: председателем похоронной комиссии Юрия Владимировича Андропова избран Константин Устинович Черненко… Все всем стало понятно – он и есть наследник, ибо покойный Генсек накануне партийной официальной коронации тоже занимал эту странную должность после кончины дорогого Леонида Ильича. А за день до этого публичного сообщения, а именно 10 февраля в 11 часов утра состоялось заседание Политбюро. Все уже было предрешено заранее состоявшимися осторожными переговорами между членами партийного ареопага (о чем рассказал Чазов). Заседание открыл Черненко, тут же поднял руку Тихонов и предложил в Генсеки его кандидатуру. Все высказались «за», а особенно горячо Михаил Сергеевич…

Тут уж никак не удержаться, чтобы не процитировать набросок стихотворного сочинения Андропова, сохранившийся в его бумагах:

Мы бренны в этом мире под луной.Жизнь только миг. Небытие – навеки.Кружится во Вселенной шар земной.Живут и исчезают человеки.

Ну, не станем судить очень уж строго эти самодеятельные строки («Луна» пишется с маленькой буквы, а «вселенная» с прописной). Но не может быть ни малейших сомнений, что человек, да еще в пожилом возрасте находившийся, написавший для себя такие строки, должен быть абсолютно одиноким и замкнутым, которому не с кем поделиться.

Наконец, вот любопытная подробность: в тот же день часов в пять вечера в правлении Союза писателей появилась заплаканная Ира Андропова. Пришла она к тогдашнему секретарю Союза по оргделам Киму Селехову. Этот в прошлом мелкий комсомольский работник, весьма далекий от прозы и поэзии, был прямым представителем КГБ в Союзе, это даже не очень-то скрывалось. Ира принесла заявление, что отец никаких дневников и воспоминаний не оставлял, так что если в печати появится нечто подобное – заранее объявляется фальшивкой. Юрий Владимирович знал, к кому направить свою дочь в писательскую организацию… Впрочем, ничего подобного нигде до сих пор не появилось.

Всю жизнь молчал и при полном молчании ушел из жизни…

Жизнеописание Юрия Владимировича Андропова закончено. Как водится, надо подвести итоги. Ранее мы предоставили слово всем его главнейшим коллегам, которые публично высказывались, из числа тех, кто с ним так или иначе соприкасался по делам или лично. Однако осталось несколько деятелей, так сказать, «второго плана», которые тоже высказали свою оценку личности и деятельности Андропова. Мы считаем наиболее существенные отрывки этих высказываний привести.

Начнем выстраивать высказывания мемуаристов, расположив их по значимости занимаемой должности во время нахождения Андропова на высших государственном и партийном постах (ноябрь 1982 – февраль 1984). Николай Иванович Рыжков, в 1982– 1985 годах секретарь ЦК КПСС по промышленности, так высказался на вопросы корреспондента:

«Существует мнение, будто Андропов сразу начал готовить вас для будущего премьерства. Так ли это?

Что касается планов Юрия Владимировича относительно меня, то мне об этом ничего не известно. Со мной ни о каких своих планах в отношении меня он ни разу не говорил. А встречаться с Андроповым приходилось почти каждую неделю – или он вызывал, или у меня появлялись вопросы. Это – встречи вдвоем, о совещаниях я не говорю. Его отношение ко мне было хорошим. В экономике он умел очень быстро и точно схватывать ее политическую направленность, помогали жизненный опыт и колоссальная информация, которой он владел, работая председателем КГБ.

О характере же поиска говорит, например, такой вот эпизод. Однажды Андропов спрашивает: что такое совместное предприятие (СП), вы что-нибудь знаете об этом? Я сознался, что практически ничего не знаю. А он говорит, что в тех реформах, которые предстоит проводить, от СП не уйти, поэтому поинтересуйтесь, мол, что это такое. После я тщательно изучил, что делалось у нас в 20-е годы с концессиями, как они рождались, как потом умирали. Кстати, их у нас было немного, шестьдесят с небольшим, хотя расчет был на масштабную работу. Был даже создан Комитет по концессиям.

Николай Иванович, а когда вы познакомились с Горбачевым?

Примерно через месяц после того, как я стал секретарем ЦК, меня вместе с Горбачевым пригласил Андропов. До этого Михаила Сергеевича я знал плохо: был раза два-три на совещаниях по сельскому хозяйству и легкой промышленности, которые он вел. Но эти отрасли не входили в сферу моих обязанностей в Госплане СССР, ими занимались другие. В Госплане СССР ко мне стекались общегосударственные проблемы из сводных отделов – финансы, план, ресурсы, наука… Телефонные разговоры с ним тоже были редки. Запомнился только один, когда пришлось поругаться… И вот Андропов нас свел и сказал, давайте работайте вместе. Горбачеву он порекомендовал заниматься не только аграрным комплексом, но и экономикой. На меня же, как на Секретаря ЦК, выходили Госплан СССР, Госснаб СССР, Госкомтруд СССР, ЦСУ СССР, Госкомцен СССР… И мы стали работать вместе». (Из книги Н.И. Рыжкова «Возвращение в политику». М., 1998).

Об Александре Яковлеве, человеке невероятно извилистой судьбы, одном из главных разрушителей изнутри Советского Союза, уже говорилось. В своих пространных мемуарах, изданных на исходе 2000 года, он дает развернутую оценку Андропову. Она сугубо отрицательная. Однако надо иметь в виду, что всегда лгавший Яковлев запоздало «отмежевывается» от непопулярного ныне Андропова, хотя именно тот вернул его в Москву из почетной политической ссылки в Канаде.

«Наиболее раздражающим моментом в Канаде был шпионский синдром. Сразу же после войны убежал к канадцам военный шифровальщик Гузенко. Приговоренный у нас к расстрелу, он до самой своей смерти скрывался где-то под крышей канадской контрразведки. Наша резидентура имела указание выяснить, где находится Гузенко, чтобы как-то привести приговор в исполнение. Он нанес большой ущерб государству, передав канадцам более 200 шифротелеграмм из Москвы по военной линии.

С тех пор в Канаде была установлена практика высылать за шпионаж из посольства или из других советских организаций хотя бы одного человека в год. А то и больше. Каждый раз все это сопровождалось упреками Москвы в адрес посольства в том, что оно что-то недоработало, что не имеет влияния и т.д. Иными словами, КГБ искал виновников собственных провалов.

Особенно неприятным событием была высылка в 1979 году сразу тринадцати сотрудников посольства. Москва полезла на стену. Я попросил Трюдо о встрече. Было воскресенье. Принял он меня в своей резиденции. Готовился к какой-то встрече, одевался. Трюдо, отвечая на мои взволнованные восклицания, уныло произнес:

– Господин посол, возможно, меня обманывают, а возможно, и вас. Посмотрите нашу видеопленку на этот счет.

Это было беспрецедентное предложение. Потом мне рассказывали, что в Москве оно вызвало переполох. Далее Трюдо, улыбаясь, добавил: