Андропов. 7 тайн генсека с Лубянки - Сергей Семанов

Поминать русофобские суждения Троцкого мы все очень тогда любили, ибо выражался он на эти темы весьма круто, а цитировать приблизительно схожие высказывания Энгельса, Маркса или тем паче Ленина было никак невозможно, ибо отрицательный комментарий к ним исключался полностью (либералы-космополиты, напротив, любили цитаты о «нации рабов»). Вот по такому нехитрому принципу и строилась та скромная статья, которой мы все не придавали особого значения. Но подозрительный ум Андропова или Бобкова «со товарищи» решили совсем по-другому. Каким-то неведомым образом запахи из их лубянской кухни перенеслись за океан, а там и попали к Данлопу, он их и озвучил. А для нашего главного сюжета важно отметить лишь, что и накануне кончины Андропов не забывал о «русистах».

Какое он придавал значение этому идейно-политическому сюжету, видно из недавно опубликованных записей покойного уже поэта Феликса Чуева. Дарования его были не слишком блестящи, но прославился он на весь мир стихотворением 1969 года, опубликованным в «Молодой гвардии», о Сталине. Он предлагал создать грандиозный Мавзолей Победы в таких вот страстных строках:

Пусть, кто войдет, почувствует зависимостьОт Родины, от русского всего.Там посредине наш ГенералиссимусИ Маршалы великие его.

С тех пор ничего подобного Чуеву опубликовать не удалось, сам ли он осторожничал, редакторы ли стояли на страже, неведомо, да и неважно. Но те строки не забывались. В том числе, как оказалось, и тайным «поэтом» Юрием Владимировичем. И вот произошло нечто немыслимое: Генсек в больнице вспомнил вдруг не слишком уж знаменитого тогда Чуева и объявил о своей симпатии к нему. Вся писательская Москва о том немедленно узнала, о чем автор свидетельствует с полной ответственностью. А Чуев описал этот невероятный в истории советской литературы случай точно и даже очень остроумно. Не пожалеем места на цитируемый отрывок из малотиражного журнала, ибо это не только развлечет читателя, но и даст ему точное описание быта и нравов тогдашнего Союза писателей, а также весьма тонких ходов Андропова.

Может быть, я и сам бы не поверил в достоверность того, о чем сейчас расскажу, если бы это не произошло со мной. Но все, что было вокруг, поведение и облик людей, одинаковых во все времена, вызывают у меня снисходительную улыбку…

В конце 1983 года в перерыве заседания Пленума московских писателей ко мне подошел один из секретарей правления Союза писателей СССР Олег Шестинский:

– Старик, я написал о тебе статью…

Я удивился – с чего бы? Обычно меня либо ругали, либо – в последние годы старались не упоминать.

– У тебя такой читатель… – продолжал Шестинский.

– Какой?

– Не прикидывайся! Твои стихи похвалил один большой начальник.

А я и в самом деле ничего не знал и спросил:

– Кто?

– Член Политбюро… Сказать страшно… Генсек партии Андропов.

Подошел Владимир Фирсов:

– Учти, у Шестины нюх, как у енота!

Я решил, что это обычный писательский розыгрыш, и не очень поверил услышанному. Но встретил Егора Исаева – он тоже тогда был секретарем и тоже говорит:

– Милый ты мой человече, где ты, вообще сказать, бродишь? Тебя все ищут! Пойдем ко мне в кабинет, я тебе кое-что сообщу!

В кабинете в присутствии своего помощника Юрия Дудина Егор Александрович торжественно произнес:

– Твоим стихам дал высокую оценку Юрий, вообще сказать, Владимирович Андропов. Мне об этом сообщили товарищи Зимянин и Стукалин. Мы будем думать о большой, вообще сказать, ответственной работе для тебя. А сейчас тебя ждет Георгий Мокеевич Марков!

И я двинулся по коридору к первому секретарю правления, члену ЦК, депутату и дважды Герою. Тоня, его секретарша, встретила меня в приемной:

– Что было, что было! Позвонил Маркову Андропов и спросил о тебе: «У вас есть такой поэт? Передайте ему мой новогодний привет и пожелания творческих успехов!»

Я открыл дверь в кабинет Маркова. Георгий Мокеевич встал из-за стола и пошел мне навстречу. Я поздоровался и сказал, что семнадцать лет состою в Союзе писателей, а впервые в кабинете первого секретаря.

– Феликс Иванович, – укоризненно сказал Марков, – я так люблю ваши стихи!

Мы сели за стол, и Георгий Мокеевич внимательно и участливо стал расспрашивать меня о том, как я живу, в чем нуждаюсь. Тут бы и попросить что-нибудь, квартиру например. Но не так себя воспитал и ответил, что все у меня нормально.

– А как с изданием книг? – спросил Марков.

В том году я шагал по полосе везения, и в издательстве «Художественная литература» готовился однотомник моих избранных стихотворений, что не так часто удается поэтам при жизни. Уже прошла верстка, и это было до высочайшей похвалы, о которой, кстати говоря, в разговоре не упоминалось. Я сказал об этом однотомнике.

– Но у вас, наверно, наберется и на два тома? – спросил Марков. – Выйдет однотомник, а вслед за ним и двухтомник. Напишите заявление…

Эйфория продолжалась полтора месяца. Из «Правды» позвонил заведующий отделом поэзии СП. Кошечкин:

– Что-то давно ты у нас не печатался!

А все, кто меня недолюбливал, а то и вовсе не здоровался, возлюбили настолько, что стали раскланиваться издалека.

Я попал в число непременных участников писательских выступлений перед партийным активом, что для меня было не очень удобно по времени, ибо эти выступления были, как правило, в выходные дни, когда я мог позаниматься творчеством, ибо служил в издательстве, куда надо было ходить, читать, править и редактировать чужие рукописи. Я пытался отказываться от этих выступлений, нажимая на то, что в афише и без меня достаточно имен, но тщетно. Мне отвечали:

– Именно вас и просили!

На середину февраля 1984 года мне назначили встречу в ЦК КПСС, вероятно, с одним из секретарей ЦК. Но в этот день Ю.В. Андропов уже лежал в Колонном зале.

Один из моих знакомых, работавших в ЦК, упрекал меня, что я не сообщил ему об этой похвале, – он бы, дескать, ее «раскрутил». А в мае на всесоюзном совещании молодых писателей, где я был одним из руководителей поэтического семинара, я поговорил с Б.И. Стукалиным, заведующим отделом пропаганды ЦК КПСС.

– Борис Иванович, дело прошлое, но интересно узнать подробности.

– Андропов вызвал Зимянина и меня и стал говорить о вас. У него на столе лежала книга ваших стихов. Дело пахло как минимум Государственной премией…

Позже я узнал, что Андропов сам писал неплохие стихи. Может, что-то ему понравилось из моих стихов. Позже от одного из его заместителей по КГБ я услышал и такое:

– О, это был ваш ангел-хранитель! Когда над вами сгущались тучи, он давал указание вас не трогать.

Так что эта похвала, похожая на розыгрыш, не была случайной.

А вся история закончилась через полгода письмом из издательства «Художественная литература», сообщавшем, что в связи с отсутствием бумаги, возможностями издательства и тем, что только что вышел мой однотомник, собрание сочинений в двух томах издано не будет. Занимался этим делом, верней, подведением черты под похвалой, заместитель председателя Госкомитета по печати РСФСР Лев Шапкин. С тех пор, когда мы встречаемся, он подходит ко мне, улыбаясь и говоря:

– В связи со смертью Ю.В. Андропова ваш двухтомник издан не будет!».

Не правда ли, сколь характерен для эпохи брежневско-андроповского времени данный эпизод! Угасающий в больнице всесильный Генсек делается персонажем трагикомического фарса в Союзе писателей! Ясно, что задумывал старый глава Лубянского ведомства, – показать на примере скандального, но совершенно, в общем-то, безобидного Феликса Чуева, что он сам, мол, «патриот» и даже «сталинист», но… поймите же меня правильно, я прямо не могу… Ну, как бы поняли этот его очень уж сложный ход в реальной жизни, никто не знает, но завершить очередную комбинацию с «русистами» рок ему не позволил…

А вот о его истинных вкусах, «для души», так сказать, поведал его лечащий врач в последние месяцы жизни, академик Академии медицинских наук А. Чучалин. В отличие от придворного кремлевского лекаря Чазова он не был посвящен во властные интриги, его свидетельство – это наблюдения непредвзятого человека, то есть вполне объективные. А сообщил этот медик нечто весьма любопытное именно из области идеологии. Он сообщил в ответ на вопрос о своих высокопоставленных пациентах:

«О Брежневе и Черненко рассказывать нечего. В последние месяцы своей жизни они уже не могли ни говорить, ни думать. Андропов же в больнице сохранял ясный ум, хотя у него отказали печень, почки, легкие, и мы применяли внутривенное питание. Двое охранников ухаживали за ним, как за малым ребенком: перестилали кровать, переносили Генсека с места на место. Видеть Андропов мог только одним глазом, но читал много – около четырехсот страниц в день. В последние дни охранники переворачивали ему страницы – сам не мог… Он просматривал практически все литературные журналы. Как-то раз я вошел к нему и увидел, что он читает «Путешествие дилетантов» Булата Окуджавы в журнале «Дружба народов».