Рукопись, найденная в Сарагосе - Ян Потоцкий

Незнакомки послушались моего совета, а я побежал к виноторговцу и доложил ревнивцу, что обе женщины в церкви. Мы вместе отправились туда, и я указал ему на два бархатных платья, сходных по рисунку с образчиками, которые были у меня в руке.

Он как будто еще колебался, но тут одна из женщин обернулась и как бы нечаянно слегка приподняла покрывало. Лицо ревнивца озарилось супружеской радостью, он смешался с толпой и вышел из церкви. Я выбежал за ним на улицу, он поблагодарил меня и дал мне еще один золотой. Совесть не позволяла мне принять его, но пришлось это сделать, чтобы не выдать себя. Я поглядел ему вслед, потом пошел за женщинами и проводил их до дома кавалера. Более красивая хотела дать мне золотой.

– Прости, сеньора, – сказал я, – совесть велела мне обмануть твоего мнимого любовника, когда я понял, что он тебе муж, но нечестно было бы брать плату от обеих сторон.

Я вернулся на паперть святого Роха и показал две золотые монеты. Товарищи мои вскрикнули от удивления. Им часто давались такие поручения, но никто никогда так щедро их не вознаграждал. Я отнес монеты в общую кассу; мальчишки пошли со мной, желая насладиться удивленьем торговки, которая в самом деле очень удивилась при виде таких денег. Она объявила, что не только даст нам столько каштанов, сколько мы пожелаем, но, кроме того, запасется маленькими колбасками и всем, что требуется, чтоб их жарить. Надежда на такой пир наполнила нашу ватагу радостью, только я не разделял ее и решил отыскать себе кухаря получше. А пока мы набили себе карманы каштанами и вернулись на паперть святого Роха. Поев, я завернулся в плащ и заснул.

На другой день ко мне подошла одна из вчерашних знакомок и дала письмо с просьбой отнести его кавалеру. Я пошел и отдал письмо камердинеру. Вскоре меня провели в комнаты. Наружность кавалера Толедо произвела на меня приятное впечатление. Нетрудно было понять, отчего он пользуется успехом у женщин. Это был обаятельный юноша. Ему незачем было улыбаться; веселье и без того сквозило в каждой черте его лица; и притом какая-то прелесть была в каждом его движении; можно было только заподозрить легкость и непостоянство его нрава, что, без сомнения, вредило бы ему в глазах женщин, если бы каждая не была уверена, что способна привязать к себе самого ветреного мужчину.

– Друг мой, – сказал кавалер, – мне известны твоя расторопность и честность. Хочешь поступить ко мне на службу?

– Это невозможно, – возразил я. – Я благородного происхождения и не могу быть слугой. А нищим я стал потому, что это ни для кого не зазорно.

– Отменно сказано! – воскликнул кавалер. – Ответ, достойный истинного кастильца… Тогда скажи мне, что я могу для тебя сделать?

– Сеньор кавалер, – ответил я, – меня вполне устраивает положение нищего, оно вполне достойно и дает мне средства к существованию, но, признаться, кухня у нас – не самая лучшая. Если ты, сеньор, позволишь мне есть с твоими людьми, я почту это за величайшее счастье.

– С величайшей охотой, – сказал кавалер. – В те дни, когда я принимаю женщин, я обычно отсылаю слуг. Вот если бы твое благородное происхождение позволило тебе подавать нам тогда на стол…

– Когда ты, сеньор, будешь со своей возлюбленной, – ответил я, – я с удовольствием готов вам прислуживать, так как, становясь тебе полезным, я облагораживаю таким образом свой поступок.

Простившись с кавалером, я отправился на улицу Толедо и стал спрашивать, где дом сеньора Авадоро, но никто не мог мне ответить. Тогда я спросил, где дом Фелипе дель Тинтеро Ларго. Мне показали балкон, на котором стоял человек важного вида и курил сигару и, как мне показалось, пересчитывал черепицы на кровле дворца герцога Альбы. Сердце мое исполнилось родственных чувств, но в то же время мне показалось странным, как это природа одарила отца таким избытком величия, уделив его так мало сыну. Я подумал, что лучше было бы разделить его поровну между обоими, но, решив, что надо быть благодарным богу за все, и удовлетворившись этим соображением, я вернулся к товарищам. Мы пошли к торговке пробовать колбаски, которые так мне понравились, что я совсем забыл про обед у кавалера.

Под вечер я увидел, как женщины вошли к нему в дом. Видя, что они там уже довольно долго, я пошел спросить, не нужны ли мои услуги, но они как раз в эту минуту выходили. Я сказал несколько двусмысленностей более красивой, а она в ответ легко ударила меня веером по щеке. Через минуту ко мне подошел молодой человек гордого вида, с вышитым мальтийским крестом на плаще. В остальном он был одет по-дорожному. Он спросил меня, где живет кавалер Толедо. Я ответил, что могу проводить его. В передней никого не было; я открыл дверь и вошел внутрь вместе с незнакомцем.

Кавалер Толедо немало удивился.

– Кого я вижу! – воскликнул он. – Мой милый Агилар! Ты в Мадриде? Как я счастлив! Ну что там у вас, на Мальте? Что поделывает великий магистр? А великий комтур? А приор ожидающих посвящения? Милый друг, дай тебя обнять!

Кавалер Агилар отвечал на эти дружеские проявления столь же ласково, но гораздо более сдержанно. Я подумал, что два друга захотят вместе ужинать. Нашел в передней посуду и скорей побежал за ужином. Когда стол был накрыт, кавалер Толедо велел мне принести из подвала две бутылки французского пенистого. Я принес и откупорил.

Между тем друзья предавались воспоминаниям. Потом Толедо сказал:

– Не понимаю, каким образом, обладая совершенно противоположными храктерами, мы можем с тобой жить в такой тесной дружбе. Ты наделен всеми добродетелями, а я, несмотря на это, люблю тебя, как будто ты – самый большой развратник. Право, эти слова я доказываю делом, так как до сих пор ни с кем в Мадриде не подружился, и ты по-прежнему – единственный друг мой. Но, говоря откровенно, я не столь постоянен в любви.

– А ты держишься все тех же взглядов на женщин? – спросил Агилар.

– Не вполне, – ответил Толедо. – Когда-то я спешил бросить одну любовницу ради другой, но теперь убедился, что таким путем теряю слишком много времени, и поэтому обычно вступаю в новую связь, прежде чем порву прежнюю, а вдали уже высматриваю третью.

– Ты все еще не оставил этого легкомыслия? – спросил Агилар.

– Я – нет, – ответил Толедо, – но боюсь, как бы оно меня не оставило. У мадридских женщин в характере есть что-то такое прилипчивое, такое неотвязное, что часто поневоле становишься более нравственным, чем хотел бы.

– Не вполне понимаю, что ты хочешь сказать, – возразил Агилар. – Впрочем, тут нет ничего удивительного. Наш орден – военный и в то же время духовный. Мы даем обет, как монахи и священники.

– Конечно, – прибавил Толедо, – или как женщины, которые клянутся в верности мужьям.

– И кто знает, – сказал Агилар, – какая страшная кара за измену ждет их на том свете?

– Друг мой, – возразил Толедо, – я верю во все, во что должно верить христианину, но мне кажется, тут какое-то недоразумение. Как же так, черт возьми. Ты хочешь, чтобы жена оидора Ускариса жарилась целую вечность на огне за то, что провела сегодня со мной часок?

– Вера учит нас, – возразил Агилар, – что есть еще другие места покаяния.

– Ты имеешь в виду чистилище? – ответил Толедо. – Я прошел сквозь него, когда был влюблен в эту чертовку Инессу из Наварры, – самое необычайное, самое требовательное, самое ревнивое создание, какое я только встречал в своей жизни. Но с тех пор я зарекся иметь дело с театральными дивами. Однако я разглагольствую, а ты не ешь и не пьешь. Я опорожнил целую бутылку, а твой бокал все полон? О чем ты мыслишь, о чем думаешь?

– Я думаю, – сказал Агилар, – о солнце, которое видел сегодня.

– Не могу против этого ничего возразить, – перебил Толедо, – так как тоже его видел.

– Думал и о том, – продолжал Агилар, – увижу ли я его завтра?

– Не сомневаюсь, если только не будет тумана.

– Не ручайся: может быть, я не доживу до завтрашнего дня.

– Признаться, – сказал Толедо, – ты привез из Мальты не слишком веселые мысли.

– Человек всегда ждет смерти, но он не знает, когда придет его последний час.

– Послушай, – сказал Толедо, – расскажи, от кого ты набрался таких приятных новостей? Это, наверно, какой-нибудь весельчак. Ты часто зовешь его ужинать?

– Ошибаешься, – возразил Агилар. – Нынче утром мне говорил об этом мой духовник.

– Как? – воскликнул Толедо. – Ты приезжаешь в Мадрид и в тот же день идешь исповедоваться? Разве ты приехал сюда драться на поединке?

– Именно поэтому я и был у исповеди.

– Прекрасно, – сказал Толедо. – Я давно не держал шпагу в руке, так что, если хочешь, могу быть твоим секундантом.

– Очень жаль, – возразил Агилар, – но как раз тебя-то я не могу просить об этой услуге.

– О небо! – воскликнул Толедо. – Ты опять затеял этот несчастный спор с моим братом?

– Вот именно, друг мой, – сказал Агилар, – герцог Лерма не согласился дать мне удовлетворение, которое я от него требовал, и нынче ночью мы должны встретиться при факелах на берегу Мансанареса, у большого моста.