Глухомань. Отрицание отрицания - Борис Васильев

Этим деянием никому доселе особо неизвестный некий швейцарский житель Владимир Ульянов-Ленин устранил Керенского, обеспечив за это его исчезновение со всеми личными документами и некоторой части копий документов государственных, и снабдив суммой денег, позволивших безбедно прожить всю оставшуюся жизнь. Кулисы истории, а, в особенности, ее костюмерные хранят неисчислимое количество карнавальных масок, личин, картонных корон и вполне осязаемых скипетров. А работяги за кулисами отлично знают, когда и какой именно занавес опустить или поднять для уважаемой публики, именуемой народом.

— Вот и получили компот с грибами, — вздохнул Николай Николаевич. — Уж эти-то и перед возрождением каторги не остановятся, можете не сомневаться. Грибки-то в компоте смертельно ядовитые. Швейцарско-Марксовские.

— Ядовитые? — настороженно спросила Ольга Константиновна.

А второй доморощенный философ, патологоанатом Голубков, отец Анички, вздохнул с густой горечью:

— Вот вам и начало смертельного колеса диалектики. Отрицание отрицания включилось в историю Руси…

8.

Александр обладал изрядной долей офицерской харизмы, заразительно действующей не только на солдат, но и на офицеров. Этот природный дар, умноженный на незаурядную энергию и хорошее домашнее воспитание и снискал ему главенствующее положение в среде раненого офицерства. Кроме того, он обладал уменьем трезво взвешивать обстановку и делать выводы не на основании заученных правил и привычных стереотипов, как то случается сплошь да рядом и с людьми весьма образованными, а из самой создавшейся обстановки. Словно предчувствуя нечто — а он и вправду предчувствовал нечто — штабс-капитан старался расширить возможности получения сведений из первых рук, почему и завел знакомство с телеграфистом Юрием, брат которого прапорщик Алексей, лежал в том же госпитале, а потом долечивался в том же офицерском резерве, что и сам Александр Вересковский. И вскоре перевел это «просто знакомство» во взаимную дружбу, хотя многое тут противоречило его личным дворянским предрассудкам, поскольку Юрий, равно как и его брат, были сыновьями приходского священника.

Больше всего Александра поразил разговор с патологоанатомом Голубковым, отцом Анечки. Он прекрасно понимал, что диалектика для офицерства — звук пустой, но для него он был тревожным гласом трубы Иерихона. Для него это было еще одним предупреждением, что система отрицания взяла в России старт, и что ее движение чрезвычайно трудно остановить. Он знал, кого имел в виду Платон Несторович, говоря о новом витке отрицания, поскольку не ленился читать на фронте не только листовки о штыках в землю, но и «Искру», которую ему приносили его же подчиненные. И больше не верил в разрешенные довыборы депутатов Учредительного Собрания, потому что и сами эти довыборы поставили под жесткий контроль большевики-ленинцы.

Он физически ощущал необходимость решительных действий если не завтра, то уж после выборов в «Учредиловку», как тогда говорили — это точно. Штабс-капитан верил в свой внутренний голос, а потому и начал готовиться заранее к неминуемой схватке, отлично поняв, что распрекрасно красноречивую русскую интеллигенцию это подвигнет разве что на очередные распрекрасные беседы под вечерний чаек с малиновым вареньем. Да и то — в сумерках.

Приятельство с телеграфистом Юрием было первым звеном подготовки, как разведка — первое звено боевых действий. А из задушевных разговоров с его братом прапорщиком Алексеем Богославским Александр легко выяснил, что остатки оружейных складов, располагавшихся на Покровской горе неподалеку от госпиталей, охраняются списанными в запас георгиевскими кавалерами из унтер=офицеров. Складами, правда, давно уже не пользовались, поскольку центр фронтовых операций сместился к югу, но Александр не без основания полагал, что использовать все запасы армия не могла. По крайней мере винтовки и патроны должны были там сохраниться. Должны были, и он пошел к караульным кавалерам, из всех своих орденов оставив на груди только солдатский Георгий.

— Вы не хуже меня знаете, господа кавалеры, что немецкие шпионы принудили царя-батюшку отречься от престола, — сказал он, собрав всех, свободных от караулов. — Ныне немецкие наймиты большевики захватили силой дворец Его Императорского Величества Государя Николая Второго, за что их вожак беглый каторжник Ульянов, называющий себя Лениным, получил миллион марок золотом. Завтра он отработает эти деньги, лишив жизни царя и всю его семью. Неужели мы, истинные русские патриоты, доказавшие своей отвагой преданность Государю и Отечеству своему, позволим кучке отпетых негодяев захватить Россию, убить Государя-Императора и подписать позорный мир с Германией, которая немедленно захватит наши лучшие земли?

Кавалеры воинственно взревели, но Александр поднял руку, и все тут же примолкли.

— Я поднимаю всех господ офицеров, чтобы не допустить этого. Но у нас практически нет оружия, почему я от имени Отчизны нашей России прошу вас открыть нам склады…

Склады были открыты. Правда, там, как и предполагал штабс-капитан, не оказалось ничего, кроме винтовок и патронов к ним. К счастью, нашлись несколько ящиков гранат, чему Александр был бесконечно обрадован. Кавалеры перетащили винтовки и ящики с патронами и гранатами в указанное штабс-капитаном место, кое-кто из них, еще не окончательно покалеченный, примкнул к господам офицерам, а остальные отправились агитировать в воинские команды, располагавшиеся в Смоленске неподалеку от госпиталей

Вернувшись, Александр поручил пятерке крепких офицеров перетащить оружие в помещение офицерского резерва, сам тем временем разбил свой отряд на дружины, назначил в них командиров и связных, и поставил задачу во что бы то ни стало прорваться в центр города, закрепиться в нем, разгромить или уничтожить рабочие отряды и приступить к мобилизации населения.

К концу его распоряжений оружие и ящики с патронами и гранатами уже были доставлены. Пока офицеры привычно вооружались, подгоняя оружие к собственному снаряжению и удобно подвешивая гранаты, штабс-капитан вдруг почувствовал, что ему позарез необходимо кое-кого повидать. Времени было очень мало, но он все же рискнул:

— Мне необходимо кое-что уточнить в топографии города. Капитан Штапов остается за старшего.

И умчался. Прямиком к дому Анечки.

— Мы решили захватить Смоленск и тем дать большевикам пример первого сопротивления.

— Чему? — усмехнулся Платон Несторович, открывший дверь как на грех, раньше прислуги и Анечки. — С диалектикой, запустившей свое чертово колесо, бороться бессмысленно.

Тут, слава Богу, появилась Анечка, и Александр не стал ввязываться в никчемные споры.

— Офицеры выбрали меня командиром, и мы выступаем прямо сейчас. Я зашел попрощаться.

— Стало быть, понадобится сестра милосердия, — невозмутимо отметил Платон Несторович. — Аничка, надень форму сестры милосердия и не забудь о косынке с красным крестом. А я пока соберу тебе сумку со всеми необходимыми медицинскими причиндалами.

И оставил молодых людей наедине.

— Вы не пойдете со мной, — твердо сказал Александр. — Не пойдете, вам там нечего делать.

— Я иду не с вами, господин капитан. Я иду помогать раненым, и тем исполняю свой долг милосердия.

— Милосердия? — неожиданно зло улыбнулся Вересковский. — Какое может быть милосердие в междоусобной схватке, где враги ненавидят друг друга и боятся друг друга вот уже тысячу лет?

— Чтобы меньше боялись и меньше ненавидели я и должна идти. У каждого свой долг, капитан. У каждого.

— Я воюю с ними по понятиям чести, а не долга. Я ничего им не должен, а потому ничего и не собираюсь им отдавать. Ни имущества, ни земли, ни, уж тем более, власти!

— Вами управляют сословные предрассудки, а мною — любовь и милосердие к несчастным. И потому мы никогда, никогда, слышите? Не поймем друг друга. Никогда!.. Но пойдем вместе…

А пока шла эта сословная перебранка, солдаты запасного батальона сапогами и прикладами добивали последнего из трех георгиевских кавалеров. Двое других уже были растерзаны.

А в чем их обвинишь сегодня? Ведь большевики им Беловодье обещали, где землицы, сколь душа пожелает, и бар никаких нету. Ни бар, ни урядников. И, главное, пахать не надо, такая там землица. Бросил зерна по весне, и хоть до урожая с печи не слезай…

9.

— Задача: прорваться в центр города и атаковать все места скопления солдатни и сторонников большевистских советов, — штабс-капитан отдавал боевой приказ, а потому и речь его была неукоснительно твердой и непреклонной. — Шинелей не надевать, кто боится подхватить в бою простуду, пусть лучше пребывает в резерве. Вопросы есть?