Дороги на Ларедо - Лэрри Макмуртри

— Ты из апачей? — Мария вдруг усомнилась в ее происхождении.

— Нет, но я была выдана за апача. — сказала Найче. — Я жила в Боске-Редондо, но мне не понравилось там, и я сбежала.

— Убегай опять, — настаивала Мария. — Я возьму тебя к себе домой. У меня двое убогих детей. Девочка слепая, а у мальчика не в порядке с головой. Пошли ко мне, я буду заботиться о тебе. Мы оставим остальных на железной дороге, а тебя я возьму с собой в Мексику.

Но Найче опять покачала головой.

— Проходит мое время, — ответила она. — Оно придет, когда закончится пища, которую ты дала мне. Я не хочу уйти и пропустить его. Когда пропускаешь свое время, потом не находишь покоя. Кроме того, я люблю ворон, — добавила Найче. — У меня есть такая, что приходит ко мне и рассказывает всякие тайны. Вот почему я знаю, что мне надо оставаться здесь и ждать своего времени. Она сейчас здесь, моя ворона.

Мария больше не могла ждать. Она поняла, что не уговорит старуху, а до рассвета ей нужно было как можно дальше уйти от города вместе с другими женщинами. Если по-прежнему будет валить снег, то мужчины, возможно, поленятся пуститься за ними в погоню. Она могла надеяться только на это. Женщины, которых она уводила, были уродливыми, грязными и затасканными, но между ног у них все же было то, что положено женщинам, и мужчинам не захочется лишаться этого. Может быть, они бросятся в погоню, а может, нет. Но Мария должна идти, и идти немедленно.

— Хочу дать тебе совет, — сказала она Найче. — Не напускай своих скорпионов на убийцу со струпьями на голове. Ему наплевать на то, что ты женщина. Он ужалит тебя посильнее, чем твои скорпионы.

Старая Найче ничего не ответила. Она неотрывно смотрела на дым, который погубил ее глаза, а потом опять запустила руку в ведро с требухой.

Мария выползла наружу. Снег прекратился, и это напугало ее. Ей надо спешить и побыстрей расшевелить женщин. На крыше лачуги Найче сидели несколько ворон. Интересно, какая из них та, что рассказывает старухе тайны, подумала она. Но выяснять это было некогда. Снег прекратился. Ей надо забрать женщин и двух перепуганных девушек и уходить.

3

Когда Мокс-Мокс и его семеро спутников въехали в Кроу-Таун, он заставил своих людей повернуть лошадей обратно и пустить их вскачь по ветхой халупе Найче, чтобы растоптать старуху насмерть.

Сначала лошади робели, не желая скакать по мескитовым кустам. Тогда Мокс-Мокс указал на небольшой барханчик, примерно в сотне ярдов от хижины.

— Ступайте на верхушку бархана с лошадьми и завяжите там проклятым глаза, — скомандовал он. — А затем направьте их на эту халупу и пришпорьте как следует.

Старая Найче слышала все это. Пока люди Мокс-Мокса завязывали глаза лошадям, она попыталась незаметно выползти из хижины, но Мокс-Мокс наблюдал за ней, держа наготове свинцовый арапник, и хлестал ее до тех пор, пока старуха не заползла обратно в хижину и не начала ждать стука копыт, которые навсегда погрузят ее во тьму. Вскоре она услышала тяжелый конский топот. Закаркали вороны. Найче попыталась приготовиться, но вдруг начала жалеть о том, что не отправилась с Марией, и это острое сожаление мешало ей как следует собраться.

Однако стук копыт становился все сильнее, готова она была к встрече с ними или нет. Тогда Найче быстро разрыла свой неглубокий тайник, запустила в него руку, загребла горсть скорпионов и сунула их под одеяло. Может быть, один из них вонзит свое жало в Мокс-Мокса. Лошади приближались. Скорпионы все еще были зажаты у нее в руке, когда они пронеслись сквозь хилое сооружение из веток мескита.

Копыта не сразу принесли смерть, хотя переломали ей оба бедра и одну руку.

— Она еще шевелится — повторите заход, — велел Мокс-Мокс. Семерка развернула коней и понеслась опять, а затем опять. Ничего не видевшие лошади были напуганы, и всадники вскоре перестали гонять их туда-сюда. Орудуя шпорами, они просто бросали своих животных на груду поломанных прутьев, пока шкуры и ветки мескита не превратились в труху.

— Думаю, это научит ее, — сказал Хергардт, немец по происхождению и самый огромный из семерых. Кроме того, он, по общему признанию, был самым тупым в их компании. Тупость его доходила до того, что сапоги у него чуть ли не постоянно были надеты не на ту ногу. Он был здоров как буйвол и, не глядя, натягивал их по утрам с такой легкость, с какой большинство надевает носки, а потом весь день удивлялся, почему у него болели ноги.

Хергардт ездил на огромном гнедом жеребце. Все другие уже спешились и принялись сооружать погребальный костер, а Хергардт все продолжал топтать своим конем старую Найче.

— Чему это научит ее? — спросил его Мокс-Мокс, глядя на тело погибшей женщины. Копыто лошади сломало ей шею. — Я могу жарить тебя неделю, но ты от этого не станешь умнее, — заметил Мокс-Мокс. — Горбатого может исправить только могила.

Мокс-Мокс нашел Хергардта в Сан-Франциско, когда вернулся после нескольких лет, проведенных на море, куда уходил, чтобы скрыться от Гуднайта, который гнался за ним до Великого соленого озера. Мокс-Мокс знал, что дорога назад на юго-запад ему пока заказана. Гуднайт был слишком упорным. Мокс-Мокс пустил слух о собственной гибели от рук индейцев юта и на семь лет ушел в море.

Хергардт зарабатывал на жизнь борьбой, когда Мокс-Мокс высадился в Сан-Франциско. Он боролся со всеми желающими и брал доллар за схватку. Мокс-Мокс занялся им и вскоре довел таксу до десяти долларов за схватку, хотя борцом Хергардт был далеко не блестящим и частенько проигрывал менее здоровым, но подвижным соперникам.

— Тебя тоже следовало бы сжечь, но боюсь, что это ничему тебя не научит, — проворчал Мокс-Мокс. — Хватит топтаться по ней. Она уже давно окочурилась. Пора поджигать костер, Джимми.

Джим Камса поджег ветки. Это был молодой индеец чироки из Миссури, очень стремительный в движениях, даже слишком стремительный, считал Мокс-Мокс, которому нравилось наблюдать, как слаженно работают его люди, когда случалась драчка. За шестерыми из них он поспевал, а вот Джимми Камса — Быстрый Джимми, как они называли его, — ставил его в тупик своей стремительностью. То он был далеко впереди, то через мгновение оказывался у него за спиной.

— Видя, как ты сжигаешь людей, я что-нибудь да усвою, Мокс, — возразил Джимми. — И прежде всего то, что возле тебя нельзя задерживаться слишком долго.

— Ты крутишься возле меня около года. Что держит тебя, если я тебе не по нраву? — спросил Мокс-Мокс.

Джимми Камса не ответил. Он смотрел, как горит поверженная лачуга. Ветхая одежда на старухе тоже занялась огнем.