Флоренский. Нельзя жить без Бога! - Михаил Александрович Кильдяшов

Копали глубокой ночью. Благоговейный страх от соприкосновения со святыней сменялся страхом быть замеченными. Кажется, вот-вот в соседних домах зажгутся окна или остановится у сада случайный свидетель. Софья Владимировна под пристальным наблюдением органов: ей ехать в Люберцы нельзя. Так что Голубцов — единственный, кто может перевезти святыню. Главу он положил в обычную хозяйственную сумку, плотно обернул газетой.

Ранним утром уже был на вокзале. Поезда ещё не ходили. Чтобы не привлекать внимания, пошёл пешком. Дошёл до Хотькова или Абрамцева. Оттуда уже поехал. Но по-прежнему хотелось идти, хотелось быть паломником. Казалось бы, святыня у тебя в руках, но ты должен до неё дойти — своей душой, своей молитвой, всей своей жизнью. Потому не садился, а шёл от вагона к вагону, через весь состав, словно пытался ускорить прибытие. «Садиться нельзя, нельзя главу класть на лавку, ведь кругом скверна. Десятки глаз пристально, с каким-то подозрением смотрят. А вдруг сейчас кто-то выхватит сумку. Или преградит дорогу чекист, арестует, и я, недостойный, загублю богоугодное дело». Но Бог миловал. Голубцов доехал благополучно. Глава вновь оказалась у Олсуфьева.

Началась Великая Отечественная война. Олсуфьев к тому времени расстрелян на Бутовском полигоне. Флоренский, как многие ещё думают, в заключении, хотя на самом деле тоже расстрелян. Софье Владимировне тоже грозит арест. Павла Голубцова не сегодня-завтра призовут на фронт. Оставлять главу в Люберцах в надежде лишь на Васильчикову, с которой тоже может случиться всё что угодно, Голубцов не решается.

Он отвозит святыню в церковь Владимирской иконы Божьей Матери в селе Виноградово под Москвой. Настоятель храма — схиархимандрит Иларион (Удодов) принял великую схиму на Афоне, где ему явилась Богородица и сказала о его особом предназначении. Служивший в Виноградовской церкви с 1936 года, отец Иларион в какой-то момент по неведомой никому причине стал строить придел в честь преподобного Сергия. Так старец готовил обитель для святого, храм-ковчег для его честных мощей. Приняв главу из рук духовного сына, схимник сказал, что Бог сбережёт его на фронте, а святыня непременно вернётся в свою обитель.

Всю войну глава хранилась под престолом в алтаре церкви. Прихожане чувствовали, что службы в ней стали особенно благодатными, будто неведомый ходатай слышит все молитвы и доносит их до Вседержителя. В первый год войны село оказалось в 8 километрах от линии фронта. Но враг не одолел той духовной обороны, на рубеже которой встал «игумен земли русской».

Близ линии фронта оказались и остальные мощи Преподобного. Их в итоге никуда не вывезли, не уничтожили. Не мощи попали в музей, а музей промыслительно обустроился вокруг мощей. После Дервиза и Свирина новый директор музея Троице-Сергиевой лавры организовал специальный антирелигиозный отдел «Культ Сергия», где рака с мощами стала главным экспонатом, привлекающим посетителей, потому её берегли как зеницу ока.

В начале войны мощи вместе с главными ценностями музея эвакуировали через Москву в Соликамск. Вне родной земли рака пробыла с 25 июля 1941 по 19 ноября 1944 года. После возвращения мощей отдел «Культ Сергия» уже не восстанавливали. А 20 апреля 1946 года, накануне Пасхи и возрождения Лавры как действующего монастыря, мощи вернулись на своё историческое место в Троицкий собор для почитания православными.

Тогда же схиархимандрит Иларион (Удодов) как один из богоизбранных хранителей святыни возложил честную главу к мощам по благословению патриарха Алексия I. Патриарх тоже был посвящён в тайну. После войны, как и предрекал духовный отец, вернувшийся целым и невредимым Павел Голубцов забрал из церкви в Виноградове главу и передал её Екатерине Васильчиковой. А та отвезла патриарху, и он велел без огласки вернуть главу к остальным мощам. Стигматы в основании главы и на позвонке, оставленные Флоренским, совпали. Главу же Трубецкого, что послужила в таком богоугодном деле, совершив панихиду, похоронили близ алтаря Духовской церкви в Лавре.

Тайна сия для широкого круга могла остаться нераскрытой. Все посвящённые в неё связали себя обетом молчания до той поры, когда о содеянном можно будет говорить свободно. Завесу тайны уже в старости, путаясь в фактах и последовательности событий, рассказывая всё же с некоторой опаской, приоткрыли Павел Голубцов и Екатерина Васильчикова. Но непосредственных участников изъятия главы — Флоренского и Олсуфьева — к моменту её возвращения уже не было в живых, хотя именно отец Павел оставил самое ценное свидетельство.

Он всё подробно изложил — видимо, от изъятия до переправки главы в Люберцы — в записке на греческом языке, надеясь, что такая шифровка не позволит разгадать тайну посторонним. Эту записку Флоренский вклеил в Канонник и отдал его сыну Кириллу. В 1950-е годы тот попросил в общих чертах перевести записку Елену Митрофановну Григорову — духовную дочь епископа Антония (Флоренсова), знатока греческого. Обстоятельный перевод, тем более письменно, делать не рискнули. Но из отрывочных сведений Кирилл Павлович понял, что о месте нахождения главы знает Голубцов, который при встрече с сыном Флоренского сказал, что она уже несколько лет пребывает в раке. В 1980-е годы Кирилл Павлович решил сделать обстоятельный перевод, но Канонника в семейном архиве не нашёл. А ведь только та записка могла открыть все подробности, в точности рассказать, когда именно, как и кто изъял главу из раки.

Это изъятие стало одним из главных деяний Флоренского. Как, наверное, тяжело было ему находиться в заключении и ничего не знать о судьбе честной главы! Быть может, в лагере отец Павел кому-нибудь молодому и живучему передал сокровенную историю и она хранилась ещё в чьей-то памяти, продлевая жизнь хранителя, уберегая его от смерти.

Мощи не уничтожили и вернули верующим благодаря тому, что нашлись подвижники веры. Те, кто, рискуя и свободой, и жизнью, сохранили часть святыни. Бог вознаградил их райскими чертогами, благодарной памятью потомков, духовными откровениями. А Отечеству дал силы одолеть фашистского врага и возродить главную обитель.

Наверное, записка отца Павла потеряна неслучайно. Преподобному Сергию угодно, чтобы на том, что стало явным, сохранился хотя бы один покров тайны.

Промыслительно и то, что каждый потрудившийся для спасения главы, прожил свою жизнь как подвиг. Иные — Флоренский, Олсуфьев, Олсуфьева — взошли на Голгофу. Иные стали монашествующими: Екатерина Павловна Васильчикова в день памяти святого Сергия приняла постриг с именем Елизавета и в преклонных летах упокоилась в Малоярославском Никольском женском монастыре; Павел Голубцов возрос в духовного светоча, весьма почитаемого архиепископа Новгородского и Старорусского Сергия и завершил свой земной путь в Троице-Сергиевой лавре, завещав похоронить себя неподалёку от главы князя Трубецкого.

Свой талант художника архиепископ Сергий тоже употребил на богоугодные дела, создавая иконы и светские картины на церковные темы. Есть в его наследии особый иконописный портрет преподобного Сергия, на котором автору долго не удавался лик. И однажды во сне пред ним предстал святой со словами: «Смотри и запоминай». Наутро