Прометей, или Жизнь Бальзака - Андрэ Моруа

"Она сказала, что вы написали в Париж и справлялись обо мне... Она нашла, что сердце у вас несколько расширено... но никакой опасности нет. Ваше сердце, как и ваше чело, развито больше, чем у прочих смертных. Я испытывал настоящее умиление, когда она сказала мне тем торжественным тоном, какой свойствен ясновидящим: "Особы эти сильно к вам привязаны, они вас по-настоящему любят".

В будуаре, выдержанном в бело-розовых тонах, этот человек во всеоружии своей мысли, чернил и бумаги яростно боролся, заделывая бреши в своем бюджете, тут же возникавшие вновь. Лора Сюрвиль поступила безрассудно. В отсутствие Бальзака ей пришлось помочь Верде уплатить по векселю, и она отнесла в ломбард столовое серебро, которым так дорожил ее брат!

"И вот мне теперь приходится работать день и ночь, чтобы исправить последствия нелепых поступков. Таким образом, мне предстоят три или четыре месяца каторжных работ, и я прошу вас быть в это время снисходительнее. У меня не будет возможности писать вам так часто, как хотелось бы. Я должен закончить почти одновременно "Лилию долины", "Воспоминания новобрачной", подготовить том для Верде и том для госпожи Беше. Все в один голос жалуются на меня. Но не испытывайте, пожалуйста, угрызений совести; я никогда в жизни не пожалею о своей поездке, хотя она была очень короткой и главное - нам не давали почти ни минуты побыть вдвоем".

Больше чем когда бы то ни было ему нужно творить, творить, творить. И эта необходимость как бы пришпоривает гений Бальзака. За одну ночь он написал новеллу, оказавшуюся подлинным шедевром: "Обедня безбожника"; в три дня закончил "Дело об опеке". "Работать! Постоянно работать! Ночи, заполненные лихорадочным трудом, сменяют одна другую, дни, отданные обдумыванию произведений, следуют чередой!" Почтенная "вдова Дюран" уединенно живет на улице Батай. "Дражайшая и любезная вдова", - писали Бальзаку друзья. Он отвечал: "Вас будет ждать чашка кофе со сливками, такой кофе умеют варить только вдовы". Но, говоря по правде, ему ни к чему были посетители. Он был поглощен своим грандиозным трудом.

За исключением нескольких чудесных и счастливых взлетов, Бальзак работал мучительно. Еще со времени "Шуанов" он взял за правило рассматривать любой свой набросок как канву для будущего произведения, а "вышивал" он уже в корректуре. У писателя был очень неразборчивый почерк, поэтому первые гранки для него набирали старинными литерами - так называемыми "гвоздями". Затем следовало столько корректур, что издатели относили их на счет автора. "Наборщик типографии, - писал Шанфлери, - беря в руки корректуру Бальзака, чувствовал себя каторжником, отрабатывающим "урок"; справившись с нею, он отдыхал, исполняя более легкую работу". Этот всегда нуждавшийся писатель, которого по пятам преследовала свора заимодавцев, ни при каких обстоятельствах не поступался качеством своих произведений. Как "упрямый плавильщик, - по меткому образу Теофиля Готье, - он по десять - двенадцать раз подряд бросал металл в тигель, если металл этот не желал заполнять все извивы литейной формы".

Бывало, что типография подолгу ждала текст, а потом Бальзак внезапно присылал сразу две сотни листков, лихорадочно исписанных за пять ночей. Вот рассказ Эдуарда Урлиака, который приводит в своей книге Шанфлери:

"Его манера известна. Это - черновой набросок, хаос, нечто апокалипсическое, какая-то китайская грамота. Типограф бледнеет. Времени в обрез, почерк неслыханный. Постепенно чудище принимает пристойный вид; его мало-помалу переводят на общепонятный язык... Автор присылает первую, а затем вторую корректуру, они расклеены на громадных листах, каких-то афишах, ширмах!.. От каждого типографского значка, от каждого набранного слова берет начало оперенная стрела, она змеится и сверкает, как ракета Конгрива, а в конце рассыпается светящимся дождем из фраз, эпитетов, существительных - подчеркнутых, зачеркнутых, перечеркнутых, беспорядочно налезающих друг на друга. Ни с чем не сравнимое зрелище!

Представьте себе четыреста или пятьсот таких арабесок, переплетенных, слившихся, карабкающихся одна на другую, переползающих с поля одного листа корректуры на поле другого, устремляющихся с севера на юг. Представьте себе дюжину географических карт, где смешаны в кучу города, реки и горы. Клубок, перепутанный кошкой, иероглифы династий фараонов или бенгальские огни двадцати праздников сразу!.. Приходится работать наугад, полагаясь на милость божию".

В типографию приходила шестая, восьмая, десятая корректура, все они были исчерканы, снабжены множеством дополнений, испещрены стрелами. Для того чтобы создавать по нескольку томов в год при таком методе работы, нужна была сверхчеловеческая воля. Когда Бальзак трудился над каким-нибудь большим произведением, он исчезал на два или на три месяца - так некоторые реки внезапно уходят под землю, - а потом вдруг стремительно появлялся на свет божий с шедевром в руках, "тяжело дыша, в полном изнеможении", но при этом веселый и довольный. Он с размаху опускался на диван, разминал сардины в масле, намазывал на хлеб это месиво, напоминавшее ему свиную колбасу, которую так любят в Туре, проглатывал тартинку и засыпал на час. Титан казался совершенно обессиленным, но огонь, похищенный им у Юпитера, вдохнул жизнь в сотню созданных из глины человечков.

В 1835 году самым дорогим его сердцу произведением, которое он хотел во что бы то ни стало завершить, была "Лилия долины". В конце июля он отправился в Булоньер, к госпоже де Берни; потом жил некоторое время во Фрапеле у Зюльмы Карро. Он пропустил время сирени, уже наступило время роз. Его верный друг Зюльма, поглощенная заботами о семье, теперь менее внимательно, чем прежде, следила за творчеством своего дорогого гостя, но в доме этих славных людей он чувствовал себя спокойно, здесь ему хорошо работалось. В часы отдыха Бальзак с удовольствием слушал рассказы майора Карро о комете, которая приближается к Земле, и рассказы другого майора, Периолы, о сражениях, в которых тот участвовал, об артиллерии, об императоре Наполеоне.

Почти все свои ночи Бальзак посвящал работе над "Лилией долины". Он предвидел, что она станет одной из его лучших книг, уподобится "прекрасной беломраморной статуе", в ней будет описано "сладострастие, которое охватило двух людей с девственными и неиспорченными сердцами". Женщина безукоризненной нравственности "выдерживает натиск юноши, опьяненного ее красивыми плечами", но она не в силах до конца побороть жгучее желание, и оба эти существа (Феликс де Ванденес и Анриетта де Морсоф), страстно влюбленные друг в друга, но отказавшиеся от близости из уважения к законам божеским и человеческим, приходят к двойной катастрофе: Феликс вступает в связь с красавицей англичанкой, которая принесет ему наслаждение, но не даст счастья; Анриетта же мучительно страдает от собственной добродетели и умирает, кощунственно сожалея о том, что не нарушила святости семейного очага. Этот роман Бальзака производит возвышенное впечатление; кроме того, как всегда в его произведениях, человеческие страсти неотделимы от социального механизма. "Это история Ста дней, увиденная из замка на Луаре", - замечает Ален; и в самом деле, герой книги оказывается в Клошгурде как эмиссар "Гентского короля". В "назидательном письме", которое Анриетта написала Феликсу, направляющемуся ко двору короля - в эту неведомую страну с незнакомым ему языком, - изложены глубокие взгляды на политику и на общество. С какой радостью покинувшая свет женщина собирает крупицы своего горького опыта, чтобы передать его мужчине-отроку, которого она любит!

Прежде всего, говорит эта исполненная материнских чувств возлюбленная, вы должны принимать общество и его мораль такими, каковы они есть. "Я не говорю с вами ни о вере, ни о чувствах; здесь речь идет о пружинах неумолимой машины из золота и железа". Эта образцовая возлюбленная на удивление практична; сами добродетели, к которым она хочет приобщить молодого человека, должны помочь его успехам в обществе.

"Прямота, честь, верность и учтивость приведут вас к успеху наиболее прямым и надежным путем... Истинная учтивость - цветок милосердия, в ней заключена идея христианства... Если вас попросят о чем-нибудь, чего вы не можете сделать, откажитесь наотрез, не внушая ложных надежд... Не будьте ни доверчивы, ни банальны, ни чересчур ревностны, избегайте этих трех подводных камней! Слишком большая доверчивость уменьшает почет, которым мы пользуемся, банальность навлекает на нас презрение, излишнее рвение дает повод помыкать нами. Кроме того, дорогое дитя, в жизни у вас будет не больше двух-трех друзей... Одно из важнейших правил поведения - поменьше говорите о себе... Нынешняя же молодежь созревает слишком скоро, а потому судит свысока о поступках, мыслях, книгах; она рубит сплеча, еще не научившись владеть мечом. Избегайте этого недостатка... Итак, угождайте влиятельным женщинам. Влиянием же пользуются пожилые женщины... Они будут вам преданы всем сердцем, ибо покровительство заменяет им любовь".