Прометей, или Жизнь Бальзака - Андрэ Моруа

Бальзак - маркизе де Кастри, около 10 марта 1835 года:

"Господи, как вы можете думать, что я - на улице Кассини? Ведь я всего в нескольких шагах от вас! Не нравится мне ваша меланхолия: будь вы тут, я бы вас разбранил. Я усадил бы вас на огромный диван, и вы бы почувствовали себя феей в своем волшебном дворце, а я сказал бы вам, что в этой жизни для того, чтобы жить, надо любить".

Потом он сообщал, что работает над романом, где будет нарисован "величественный образ обетованной женщины"; название книги - "Лилия долины". Героиню он наречет в честь госпожи де Кастри Анриеттой - странная честь после стольких размолвок. Этот труд отнимает все его силы, писал Бальзак.

"Вот почему я отнюдь не живу, запершись вдвоем с возлюбленной, как вам нашептывают в свете. Если бы, работая так, как я работаю, я бы еще умудрялся иметь пять-шесть любовниц, которых мне приписывают, я бы потребовал, чтобы меня публично увенчали лавровым венком. Геракл выглядел бы тогда рядом со мною жалким лилипутом... Провести часок с женщиной, возможно, было бы для меня великим благом, однако белый диван, ожидающий лилию, так и останется стоять одиноко. Впервые в жизни мне удалось претворить в действительность свои грезы, эти цветы поэтической фантазии. Жюль Сандо, придя сюда в тот день, когда я засел за работу, воскликнул, что ему почудилось, будто перед ним возник палермский кафедральный собор из оперы "Роберт-дьявол". Моя обитель напоминает будуар женщины! Но женщины изысканной изящной. Спасибо за перья, за вереск - скромный цветок, порадовавший меня, когда я изнемогал под бременем труда. Заглянули бы вы сюда в час, когда я просыпаюсь, и посидели бы часок на диване, опустившись на него, как пташка. В целом мире об этом будем знать только мы двое. Между одиннадцатью утра и часом дня вы пережили бы минуты поэтические и таинственные; однако вы уже слишком охладели к удовольствиям, и я не надеюсь на эти радости, которые дарует нам молодость".

Через князя Альфреда Шенбурга, чрезвычайного посланника, прибывшего сообщить Луи-Филиппу о восшествии на австрийский престол императора Фердинанда I и посетившего Бальзака на улице Батай, писатель переслал рукопись "Златоокой девушки" Еве Ганской. Что касается "Серафиты", то он признавался, что ему никак не удается закончить эту нелегкую книгу. Непомерный труд истощил его силы. Человеческая природа неумолима. "Моя жизнь сосредоточилась в мозгу, тело пребывает в бездействии, и оболочка разбухает".

Бальзак - Чужестранке:

"Словом, вот уже три недели я непрерывно работаю над "Серафитои" по двенадцать часов в день. Этот гигантский труд никому не ведом; люди видят и должны видеть только его результаты. Но мне надо было проглотить множество книг по мистицизму для того, чтобы о нем писать. "Серафита" опаляющее произведение для тех, кто верит. К несчастью, в нашем жалком Париже даже ангел может стать темой для балета".

Он не без гордости сообщал Еве, что его трость с набалдашником чеканного золота, в который вкраплена бирюза, все еще служит пищей для разговоров в Париже и даже в Неаполе и Риме: "Эта драгоценная трость того и гляди приобретет европейскую известность... Если во время своих путешествий вы услышите, что я обладаю волшебной тростью, которая убыстряет бег коней, раскрывает ворота замков, отыскивает алмазы, не удивляйтесь, а посмейтесь над этим вместе со мною. Никогда еще с таким увлечением не выставляли напоказ хвост собаки Алкивиада!" Для человека, жаждущего славы, сочинить легенду о волшебной трости было ловким ходом. Воображение людей легче поразить отрубленным собачьим хвостом или набалдашником трости, нежели философской доктриной.

"Итак, прощайте, уже два часа ночи. Я украл у "Серафиты" целых полтора часа. Она ворчит, зовет меня, надо ее заканчивать, ибо журнал "Ревю де Пари" также ворчит: я взял аванс в тысячу девятьсот франков и "Серафита" с трудом покроет эту сумму. Прощайте; вам нетрудно представить себе, что, дописывая это посвященное вам произведение, я думаю о вас. Пора уже книге появиться на свет; здешние литераторы решили, что мне ее никогда не закончить, что это просто немыслимо".

Немыслимо? Только не для Бальзака. Он пообещал привезти Чужестранке рукопись "Серафиты", прежде чем ее Ржевусское величество возвратится в свои владения. Но об одном он ей не писал - о том, что с наступлением весны он часто ездит в Версаль и видится там со своей новой пассией, графиней Гидобони-Висконти.

Бальзак - Зюльме Карро, 17 апреля 1835 года:

"Во мне живет несколько людей: финансист; художник, борющийся против прессы и публики; затем художник, вступающий в борьбу с собственными произведениями и замыслами. Наконец, живет во мне и человек, исполненный страсти, он способен растянуться на ковре у ног прекрасного цветка и восторгаться его красками, вдыхать его аромат. Тут вы скажете: "Негодный Оноре!" Нет, нет, я не заслуживаю такого эпитета. Ведь я способен отказаться от всех доступных мне радостей и запереться у себя в комнате, чтобы работать. Послушайте, cara [дорогая (ит.)], почему вы мне совсем не пишете? Неужели вы думаете, что утратили хотя бы крохотную долю моей привязанности? Ведь жизненные испытания только усиливают старинную дружбу. Итак, через несколько дней вы увидите меня у себя. Я давно лелею мечту об этой вылазке... Но вот уже несколько дней, как я подпал под власть неотразимой особы и не знаю, как освободиться от ее чар, ибо, по примеру юных девиц, я не в силах противиться приятному соблазну".

К несчастью для Бальзака, жившие в Париже поляки сообщали госпоже Ганской о его весенних шалостях. Она писала ему теперь только коротенькие письма, в которых отчитывала неверного. Он понимал, что надо самому отправиться в Вену, чтобы оправдать себя. Но ему трудно было оторваться от письменного стола. "Я словно коза, привязанная к колышку. Когда наконец капризная рука Фортуны освободит меня от пут? Не знаю". У него болела печень: "Но обождите, госпожа Смерть! Уж коли вы явились, то помогите мне опять взвалить ношу на спину. Я еще не выполнил свою задачу".

XIX. ЛИЛИЯ ДОЛИНЫ

Постоянство - один из краеугольных

камней моего характера.

Бальзак

Весной 1835 года Бальзак работает над несколькими большими произведениями сразу: одни он уже пишет, другие еще только обдумывает; это "Лилия долины" (полемический ответ на "Сладострастие" Сент-Бева, но "только лучше"), "Щеголь", третий десяток "Озорных рассказов", "Воспоминания новобрачной", "Сестра Мария от ангелов" (книга так никогда и не была написана); кроме того, он переделывает "Луи Ламбера", заканчивает "Серафиту". А вдова Беше между тем жаловалась, Верде приходил в ужас, редакции газет метали громы и молнии. Как всегда, Бальзаку казалось, что он близок к цели. Да и как было ему не верить в свои силы? Шесть лет тому назад он был безвестным журналистом со впалыми щеками, работавшим, точно поденщик, на книгоиздателей. Прошло каких-нибудь шесть лет, и теперь вся Европа читает его. В 1837 году к нему придет и богатство, ибо тогда все его произведения, взятые вместе (они вновь станут к тому времени его полной собственностью), превратятся в "Социальные этюды". Разбогатев, он расплатится со всеми, даже с матерью; он свидится с Евой и наконец-то будет вознагражден за титанический труд.

"Я напеваю своим слабым голосом: "Диодати! Диодати!" - писал он Ганской. Она все еще жила в Вене, но собиралась возвратиться к себе на Украину. Для Бальзака было важно повидать ее до отъезда. Он буквально засыпал рукописями и рассказывал содержание своих будущих книг: "Я готовлю к печати большое и прекрасное произведение, оно будет называться "Лилия долины"; в нем я изображу очаровательную женщину, добродетельную, с возвышенной душою; у нее угрюмый муж. Земное совершенство будет воплощено в человеческом облике, подобно тому как Серафита есть воплощение совершенства небесного". Однако пышная Эвелина все реже и реже писала ему и говорила главным образом о своей ревности. Он ждал от нее только знака, чтобы тотчас же поспешить к своей возлюбленной: "Вы ведь знаете, что одно из достоинств "бенгали" - его беспредельная верность. Эта бедная пташка живет вдали от своей розы, от своей пери; "бенгали" молчалив и грустен, но по-прежнему влюблен". Он стремился в Вену, "в ту самую Вену, - писал Бальзак, - где я забуду все свои горести. Воздух Парижа убивает меня, тут меня терзают упорный труд, различные обязательства, враги! Мне так нужен тихий оазис". В Вене он закончит "Лилию долины", посетит поля сражений при Эслинге и Ваграме (это ему необходимо для "Сцен военной жизни"). Однако перед отъездом он хотел бы приобрести в Турени милый его сердцу загородный дом Гренадьеру (чисто бальзаковская мечта, ибо у него не было ни единого су из нужной суммы). В мае Бальзак внезапно принял решение, попросил Ганских отложить их отъезд на Украину: он приедет на четыре дня в Вену. "Я, как ребенок, радуюсь этой эскападе. Ведь я покину свою каторгу и повидаю новые места. Ну, до скорой встречи".