NWT. Три путешествия по канадской Арктике - Виктор Ильич Боярский

Сейчас по прямой до Черчилла остается порядка 210–220 километров. Если идти нормально, по 20 километров в день, то, я думаю, с учетом всяких возможных задержек удастся дойти недели за две. Так мы сегодня и передали в Черчилл, что примерно числа пятнадцатого прибудем.

Есть одно хорошее изречение Марка Твена насчет погоды, которое Джон даже написал на стенке палатки: «Все жалуются на погоду, но никто ничего не делает для того, чтобы ее исправить». Так оно и у нас получается. Мы тоже жалуемся. Однако сегодня еще интересно то, что Мартин и Томас везут на своих санях топливо для всех. Сегодня ближе к полудню Томас просунул свою плутоватую физиономию в нашу палатку и сказал: «У вас есть пустые бутылки из-под топлива?». Мы с Джоном сначала настороженно переглянулись – подумали, что, может быть, они их потеряли. Однако Томас неожиданно продолжил: «Я хочу наполнить их». Конечно, я смекнул моментально, что, переливая часть горючего в наши бутылки, он переваливает часть груза. Но это вполне нормально.

Вдохновленный простой, как правда, но действенной затеей Томаса, я решил развить его идею о всеобщем равенстве всех участников экспедиции перед законом всемирного тяготения. Когда Ульрик заполз в нашу палатку, я сказал ему: «Ульрик, поскольку у Томаса и Мартина, помимо топлива, в каноэ находится весь наш крепеж, то они уже приступили к распределению всех болтов и шурупов на три равные части и пошли ввинчивать принадлежащие тебе шурупы в полозья твоего каноэ, чтобы мы все везли одинаковый груз». Ульрик перепугался и, выскочив из палатки, побежал проверять это. Пришлось его возвращать.

Сегодня работали в солнцезащитной маске, поскольку идем на юг и солнце немилосердно поджигает лица, и особенно выдающиеся носы. Я изготовил хорошее защитное средство из кусочка нашего полотенца, прикрыв свой нос, который не в силах закрыть даже самый выдающийся козырек бейсбольной кепки. Необходимо немножко длиннее делать козырьки или короче носы, что, возможно, проще.

Сегодня разделал мясо полузамороженное. Конечно, поддавалось оно с трудом. Тем не менее мне удалось большим ножом разделать его целиком. Я разрезал мясо на куски, заготовив провиант для наших будущих пиров. Пока обстругивал кость, получил прекрасную строганину. Мясо хорошее, нежное, заморожено в меру – как раз то, что мне нравится. Остатки поджарили с плавленым сыром, причем белый сыр растаял нормально, а из желтого какая-то пластикообразная масса образовалась с характерным запахом. Однако делать нечего, пришлось его съесть.

К вечеру немножко разъяснилось – я даже видел кусок малинового солнца на западе. Небо освободилось от серой плотной пелены облаков, и горизонт теперь виден. В общем, завтра, наверное, побредем.

2 мая

Ждать боле стало невозможно,

Ведь в Черчилле уже весна.

В снегу тянуть каноэ сложно —

Мы раскалились докрасна.

Снег прожигают капли пота,

И ноют плечи и спина.

Пуще неволи ли охота,

Когда так выглядит она?

Почему я первого мая не говорил? Потому что мы, несмотря на наши все приготовления к празднику, так и остались сидеть в наших палатках – пурга продолжалась.

С утра было интересно. Та же, что и накануне, схема развития событий. Я вышел, огляделся – горизонт есть, а остального ничего нет. Дует, метет, сугробы высокие вокруг палаток. Температура была минус 10 градусов. В общем-то, можно было идти, но как-то было, что называется, не с ноги.

Я заглянул в палатку Уилла для политических консультаций. Выслушав мой репортаж о погоде, Уилл сказал, что до 11 часов подождем, а потом посмотрим, что будет. Этот его тезис мне был очень хорошо знаком еще по Антарктической экспедиции. «Подождем до 11 часов» на языке предводителя практически означало, что мы завязываем с движением на сегодня. Тем не менее период с семи до одиннадцати – это четыре часа, которые я приятно провел в своем спальном мешке.

На 11 часов мы назначили встречу на улице, чтобы принять коллективное решение – идти или не идти. Решение было достаточно глупым, потому что к этому времени стало мести еще сильнее. Народ вышел из палаток, не зная, что делать. Последним, естественно, вышел Уилл, который был инициатором затеи. Постояв снаружи и убедившись воочию и вокожию, что здесь ловить нечего, все почему-то направились в нашу палатку. Не знаю, почему. Совещание наше напоминало мне что-то вроде поминок – никто ничего не говорил. Посидели, посидели, чай готовить было неохота, потому что воды не было. И потом потихоньку, по одному, разошлись к большому облегчению для нас с Джоном.

Уилл остался сидеть. Я читал очень интересную книгу Тима Северина на английском про вояж святого Брендана на кожаном корабле по пути древних ирландцев, которые, оказывается, открыли Америку за тысячу лет до Колумба. Правда, сейчас Джон эту книгу у меня забрал и дал взамен книгу про эскимосов, которую читать, в общем-то, пока некогда.

День вчера прошел так себе, очень слабо. Ну, как слабо? Мы, в общем-то, приготовили. Увы, здесь мой голос, я думаю, все равно заглушат звуки льющейся воды – это Джон, не дотерпевший до конца репортажа, начал писать в свою пластиковую банку. Я вспомнил, как в Антарктике Уилл – большой любитель записи не только своей речи, но и всех живых звуков в палатке – любил записывать все звуки. Он даже подносил, по-моему, рекордер к тому месту, откуда все мужчины писают, и звучание у каждого представителя своей великой державы, естественно, различалось, к великой радости Уилла, собравшего к концу экспедиции на пленке целую коллекцию подобных звуков. Насколько мне известно, он позже пытался продать эти записи городскому правительству Брюсселя для озвучивания знаменитого «писающего мальчика», но предложение его было отвергнуто, скорее всего, из-за несоответствия мощности звука реальному напору струи.

На ужин я приготовил достаточно загадочное блюдо под названием «паста на бобах». Похоже, надо было бы его назвать «бобы на бобах», так как пасты у нас было предостаточно, а вот бобов немного к вящему расстройству Джона, большого их любителя. В общем, поели вчера кое-как. Наелись так, как будто перед этим шли весь день, и отпали в небытие.

Небытие продолжалось достаточно долго, до 9 часов. К утру погода изменилась, как будто уговаривая нас все-таки тронуться с места. Начнем с того, что стих ветер. Температура была минус 4 градуса, так что нам было не отвертеться. Однако снегу свежего намело очень много, то есть хуже условия для перемещения тяжеленных каноэ себе трудно