Вкус греха - Мэрилин Папано

Уилл рассмеялся:

— Милая моя, думаю, мне там немногим легче, чем грешникам в геенне огненной. А там мне, по — видимому, еще предстоит оказаться за то, что я делаю с тобой.

Селина мрачно взглянула на него, но он не видел ее лица.

— Ты ничего мне не сделал, Билли Рей, — проворчала она, отпирая дверь коттеджа и пропуская Уилла вперед. — Я участвую по доброй воле, даже, можно сказать, с вожделением. Так что если и гореть в аду, так вместе.

Уилл потянулся к выключателю, но Селина его остановила. Она бросила ключи на столик, захлопнула дверь комнаты и направилась в спальню. Когда Уилл вошел вслед за ней, она стояла у окна. Он остановился у двери.

— Сели, может, мне уйти?

— Нет, останься.

Тогда он приблизился к ней и поднял жалюзи; лунный свет залил комнату.

— Ты часто стоишь у этого окна. — Уилл прижался к ней сзади. Все его тело горело, отвечая на жар, сжигающий Селину. — По ночам я смотрю на тебя, когда ты стоишь у окна.

Он держал ее за плечи, шептал в самое ухо и чувствовал, как ее тело трепещет при каждом его слове.

— Я смотрю на тебя долго, пока ты не ляжешь, и изнываю от желания. Господи, Сели, ты даже не знаешь, как я хочу тебя.

Его жаркий, волнующий голос дрогнул. Он поцеловал ее, и Селина всем существом откликнулась на этот поцелуй. Затем он отпустил ее, опустился на колени, снял туфли с ее ног, отбросил их в сторону. Его руки скользнули по ее длинным ногам, вскоре ее трусики белели легким облачком на полу.

Уилл выпрямился, обнял ее сзади за талию и расстегнул «молнию» на джинсах свободной рукой. Послышался шорох материи и сдавленный стон — Селины? или его собственный? Он зашептал прерывающимся голосом:

— Я лежу там и воображаю, как буду заниматься с тобой любовью, прикасаться к тебе, входить в тебя, и схожу с ума. Я вижу, как я вхожу в тебя, очень глубоко. Вот так.

Он раздвинул ее ноги и резким движением вошел в нее. Она была горячей, влажной, и она ждала его.

Уилл не солгал. Временами ему казалось, что он в самом деле сойдет с ума, если не окажется в ней. Но сошел он с ума именно сейчас, когда оказался внутри, когда сжал ее и их губы встретились. Он был безумен от желания. От испепеляющего жара.

Нет, он не совершит непоправимую ошибку, не станет влюбляться в нее, не станет стремиться к жизни, которая закрыта для него, к дому, детям… Но если он окажется глуп, если ему захочется всего этого, тогда…

Он замер на мгновение, она прижалась к нему еще теснее, потом отпрянула. Его кровь вскипела, мышцы напряглись, он со стоном выпустил в нее горячую струю и почувствовал, как ее сотрясает оргазм.

Она трепетала в его руках, и он еще раз подумал, что если ему и суждено совершить глупость, то причиной тому может стать только Селина.

Уилл медленно раздел ее, осторожно расстегнул все пуговицы и сложил ее блузку и юбку на стул. Селина проявила куда меньше терпения, раздевая его. Она рывком стянула через голову с него футболку, поспешно стащила джинсы и носки. Но трусы она снимала с него медленно, нарочно поддразнивая его.

Сколько раз им надо повторить то, что произошло, прежде чем она насытится или он выбьется из сил? Три раза? Четыре? И десяти будет мало! Никогда в жизни Селина не испытывала такого неутолимого любовного голода, такой жадности до тела Уилла, до его ласк. Она отбросила всякий стыд и забыла обо всем. На всем белом свете оставались только они вдвоем.

Он опустил жалюзи, зажег лампу возле кровати и улегся рядом с Селиной. За все шесть лет, что она прожила в этой комнате, ни разу в этой постели не оказывался мужчина. Сейчас Уилл наполнил ее спальню — совершенно неведомое дотоле ощущение.

— Из-за меня и твоей сестры тебе пришлось пропустить фейерверк.

— Это как посмотреть. Из глаз Викки летели искры, да и я сама горела не хуже ракеты минуту назад. — Селина провела пальцем по колючему подбородку Уилла. — И вообще у нас в Гармонии фейерверки не редкость. Хочешь не хочешь, каждый год приходится на них любоваться.

— Верно, — согласился Уилл. — В следующий раз насмотришься.

Он отвернул голову, чтобы она не видела его лица и не смогла бы прочитать на нем слово, оставшееся невысказанным: «Одна». В следующем июле его здесь не будет.

Он развязал цветные ленты и запустил пальцы в ее густые волосы.

— У тебя красивые волосы, — пробормотал он.

— Спасибо. Ради тебя я их не остригу.

— Да? — Он улыбнулся, но не насмешливо, как обычно. На этот раз улыбка получилась скорее грустной. — И долго ты не будешь стричься?

— А ты долго останешься в городе?

Уилл помрачнел еще больше.

— Я не могу оставаться.

— Тогда я остригусь в тот день, когда ты уедешь, — серьезно пообещала Селина. — И они будут короче, чем у тебя сейчас.

Уилл вертел ленточки в пальцах.

— Как раз нужной длины, — заметил он наконец. — Вполне подойдут…

— Для чего? — полюбопытствовала Селина.

Уилл сложил ленты в петлю и приказал:

— Дай руку.

Селина пристально посмотрела на него, но не стала возражать.

Уилл никогда намеренно не причинит ей боль.

Она протянула ему правую руку, он завел ее ей за голову и просунул между прутьями кровати в изголовье. Не дожидаясь дальнейших распоряжений, Селина подняла левую руку. Уилл проделал ту же операцию, сложил ее ладони и захватил запястья петлей и нетуго завязал ленты. После этого он широко развел ноги Селины, встал на колени и вновь резко вошел в нее.

Он овладел ею быстро и жадно; он гладил ее груди и легонько покусывал их. Она сама не знала, что испытывает: возбуждение, вожделение, страсть? Она чувствовала только его сильные толчки. А он был волен делать с ней все, что захочет, тогда как она не могла прикоснуться к нему, притянуть его к себе, не могла обхватить его голову и поцеловать в губы. Она открыта и беззащитна, она целиком покорилась ему.

А он сильный и властный, его глаза закрыты, он тяжело дышит, но не останавливается, все ускоряет движения. И вот она уже достигла пика, но он продолжает, ласкает ее соски, сильнее, еще сильнее, еще глубже… Наслаждение захватывает ее, и Селина кричит, не замечая ничего, даже хриплого стона Уилла. Он наполнил ее собой…

Сколько времени это продолжается? Секунды? Минуты? Она не знает и не желает знать, ее обволакивает ласковое тепло. Нет уже ни комнаты, ни ночной темноты, есть только она и есть Уилл. Но вот наконец напряжение мышц ослабевает, сердцебиение замедляется, дыхание выравнивается. Она открывает глаза и видит, как он смотрит на нее сверху вниз. Она не может не улыбнуться ему благодарной улыбкой.

— Понравилось? — почти грубо спрашивает он.