Персидская гробница. Тигровая Луна. Ребе едет в отпуск - Джеймс Мэйо

— Я не верю, — сказал Дюрелл.

— Поживете — увидите.

Где бы он до этого ни витал, его вернули назад. Эйфория рассеялась. Дюреллу стало не по себе, возвращаться не хотелось. Мало-помалу он опять овладел своим телом. Он дышал, его сердце билось. Болели конечности. Дюреллу было жаль, что так получилось. Кому это понадобилось? С ним разговаривали тени. Свет то появлялся, то исчезал. Дюрелл сел в кресло. Кресло охватило его со всех сторон, надежно удерживая ремнями. На голове оказался гермошлем, сам он был в неудобном скафандре. Шипение кислорода на мгновение его ошеломило. Повернув голову, он увидел в крошечном овальном иллюминаторе ночное небо. Луна с вожделением посмотрела на него и отплыла в сторону, как в ускоренных кадрах кинофильма. Кто-то сел в такое же кресло рядом с ним.

— Здравствуйте, мой друг!

— Здравствуйте, профессор Успенский, — ответил Дюрелл.

— Мы отправляемся в путешествие.

— Мне уже сказали.

— Оно будет совершенно безопасным. Бояться нечего.

— Я бы все-таки лучше остался.

— Это необходимо. Вас не удивило мое появление? Я постоянно буду рядом. Путешествие займет две недели. Для него вы сейчас в прекрасной физической форме. Я обо всем позабочусь. А вы составите мне компанию и будете наблюдать за тем, что увидите.

— Где мы?

Успенский улыбнулся. Бледно-голубые глаза сибиряка разглядывали Дюрелла с научной бесстрастностью. Может, это часть того сна, который Дюреллу пришлось так долго смотреть? Дни? А может, недели? Он ни в чем не был уверен. Снова заглянул в иллюминатор. Все кругом стало вибрировать. Щелкали компьютеры. Дюрелл не мог этому поверить, но пришлось. Вокруг все было прочным и осязаемым. Часы, проведенные под воздействием инъекций мадам Ханг, кончились. Он уже вышел из того состояния, полностью сохранив свои физические и умственные способности. На нем был скафандр, а сам он находился в отсеке космического корабля в непосредственной близости от стартового двигателя. В наушниках, встроенных в гермошлем, звучали русские голоса. Дюрелл сделал глубокий вдох. Кислород. Ему стало лучше. Он посмотрел в иллюминатор. Звезды посмеивались над ним. Нет-нет, этого не может быть. Он взглянул на Успенского.

Тот кивнул.

— Да, мы стартуем.

Дюреллу доводилось читать секретные отчеты о запуске космических кораблей. Все соответствовало описаниям. Ему хотелось крикнуть кому-нибудь, все равно кому, что он не имеет к этому отношения, не знает, что делать, не может уберечь себя от этого; да и кто, скажите на милость, захотел бы лететь на Луну? Таня побывала на Луне, и смотрите, что с ней стало! Если это было правдой, а не плодом больного воображения, тогда все, что он делал, прибыв в Тегеран, базировалось на ложных предпосылках.

Это не могло быть реальностью

Но было.

Он ощутил спиной чудовищную вибрацию, будто проснулось и зашевелилось злобное чудовище, и давление на грудь и легкие, длившееся секунды, которые, казалось, не пережить. Ремни врезались в руки и ноги, крепко его удерживая. Пока длилось это испытание, голоса русских техников лаконично произносили числа, координаты, результаты компьютерных расчетов и реплики на космическом жаргоне, которых Дюрелл не понимал, хотя прекрасно владел русским языком. Успенский отвечал так же лаконично. Все его внимание было сосредоточено на мигающем и щелкавшем компьютере, лабиринте шкал и стрелок приборов, на электронных лампах и проводах прямо перед ним.

Внезапно давление прекратилось и наступила невесомость. Когда отстыковалась ракета-носитель, небо закружилось и земное тяготение их покинуло. Дюрелл насколько мог наклонился вперед и стал пристально вглядываться в иллюминатор. Да, Земля осталась внизу, наполовину освещенная солнцем, наполовину в ночном сне, невыразимо красивая, невыразимо далекая, недостижимая, отнятая у него навсегда. В поле зрения попало солнце; Успенский пробормотал извинения, и ослепительный диск скрылся из виду. Дюрелл чувствовал, что с ним что-то не так. Он бы должен вовсю протестовать, а вместо этого проявлял поразительное благодушие.

Тогда он произнес в свой микрофон:

— Вы — мираж, профессор Успенский!

Тот улыбнулся.

— Дотроньтесь до меня. Я настоящий.

Дюрелл так и сделал. Под серебристым скафандром прощупывалась плоть.

— Зачем вы со мной это проделываете?

— Чтобы кое-что вам доказать, — ответил Успенский.

— Насчет Тани?

— Естественно.

— Послушайте, но где же космодром? Я помню, мы были в пустыне…

— Это было на прошлой неделе.

— На прошлой неделе?

— Не надо волноваться. Мы благополучно вернемся на Землю. А иначе… — Профессор кисло улыбнулся сквозь пластиковое окошко гермошлема. — А иначе я вряд ли согласился бы на такое путешествие, верно?

— Но согласно космической программе все должно происходить совсем не так…

— Вам еще многое нужно узнать о советской космической науке.

— Вы сопровождали Таню в полете? Она говорила, что вы были с ней.

— Я был рядом с ней, как с вами сейчас. И я должен попросить вас некоторое время не вмешиваться в мою работу. Мне многое предстоит сделать.

Дюрелл занялся подсчетом заклепок на обшивке отсека. Затем пересчитал приборы и прочел на них надписи на русском языке. Он уделил внимание пакетикам с едой в специальных прорезях, емкостям с кислородом, очистителю воздуха, утилизатору отходов. Успенский продолжал невнятно бормотать в микрофон свои отчеты и выслушивать сухие, лишенные всяких эмоций данные, передаваемые с Земли. Дюрелл вдруг стал отстегивать ремни, которые удерживали его на сиденье.

— Что вы делаете? — спросил профессор.

— Ухожу отсюда.

— Вы сошли с ума? Мы в невесомости…

— Это иллюзия, — возразил Дюрелл.

— Невесомость! — крикнул Успенский. — Осторожно!..

Дюрелл слетел со своего мягкого кресла, сильно ударился о панель приборов, отскочил, перевернувшись вверх тормашками, снова попал в кресло и постарался вернуть ноги в прежнее положение. Он был ошеломлен и потрясен до глубины души.

— Вот, примите одну, — предложил Успенский.

— Что это?

— Таблетка, разве не видите? Она поможет.

Дюрелл проглотил таблетку, ему удалось пристегнуть себя к сиденью. Затем он долго с тревогой наблюдал за медленно меняющимися показаниями приборов и за уплывающим земным шаром. Нет, он не мог усомниться в истинности своих ощущений.

Он заснул, проснулся, съел жидкую пищу, выдавливая ее в рот, будто беспомощный ребенок. Успенский на малопонятном техническом жаргоне объяснил их обязанности. Русский профессор, похоже, знал, что делает. Дюрелл начал потеть. Сильно билось сердце. Было неуютно от длинных и непонятных технических терминов, несущихся по космическому радио. Хорошо, подумал Дюрелл, впадая в дрему, — вот это прогресс. Можно вылететь в космос, за пределы атмосферы, быстрее, чем проехать на такси через Манхэттен. Прогресс дарит автомобили, которые отравляют воздух, давку в переполненных автобусах, горы туалетного мыла и оскорбительную рекламу, разрывающий нервы грохот и аэропорт, куда вы не успеваете на свой реактивный самолет, поскольку в полумиле оттуда попали в пробку и наслаждались отравленным воздухом. Может, здесь наверху