Секстет - Салли Боумен

Он любил ее всеми способами, о которых мечтал и которые продумывал в течение ста одного часа разлуки. К тому времени, когда красноречие его тела иссякло, на улице было уже темно, а над деревьями Центрального парка стояла полная луна. Линдсей, чье тело ощущало блаженный покой, а разум пребывал в смятении, слабо вскрикнула, когда он вышел из нее. Она начала покрывать поцелуями его шею и грудь, она что-то бормотала, она брала его за руки и со смешанным чувством печали и счастья целовала его лицо и глаза.

У Колина пылало сердце, он ощущал уверенность и глубокое спокойствие, которого еще не испытывал никогда в жизни. Он нежно поцеловал Линдсей, а потом молча лежал, прижав ее к себе. Он ничего не сказал и ни о чем не спросил, когда она тихо заплакала в его объятиях.

– Роуленд, вы стали еще красивей, – сказала Эмили Ланкастер, излучая симпатию и щедро наливая Роуленду виски. Роуленд, стоявший у окна в ее гостиной, не ответил. – Будьте добры, задерните шторы, – продолжала Эмили. – Не люблю смотреть на луну через стекло, это приносит несчастье.

– Это только когда луна молодая, – ответил Роуленд. Он еще секунду помедлил, глядя, как в парке колышутся деревья, потом задернул шторы. Эмили, задумчиво наблюдавшая за ним, подошла к дивану. – А теперь садитесь, – сказала она. – Вы, должно быть, безумно устали – такой долгий перелет. Одному Богу известно, сколько это будет по биологическим часам. Вы уверены, что мне не следует попросить Фробишер принести вам что-нибудь поесть?

Роуленд вежливо отказался. Он сел на диван рядом с Эмили, рассеянно гладившей свою собачку. Она внимательно разглядывала Роуленда, нацепив для этой цели одну из пар очков. Рассмотрев его, она слегка нахмурилась.

– Да, с возрастом вы определенно становитесь все лучше и лучше, – объявила она. – У вас какой-то опасный вид, как будто вы одержимы сильным чувством. Я всегда находила это чрезвычайно привлекательным в мужчинах. Роуленд, если бы я была на сорок лет помоложе, я влюбилась бы в вас без памяти и мы закрутили бы такой роман…

Роуленд с любовью посмотрел на Эмили. За пять лет, что они не виделись, она заметно постарела. Она уже не держалась так прямо, как раньше, но он видел, что дух ее остался все таким же несгибаемым. Он вспомнил, как первый раз увидел ее в Оксфорде, в день выпуска Колина. В шестьдесят пять она была царственна. И в восемьдесят пять, завернутая в пеструю шерстяную шаль, она оставалась царственной, но Роуленд не мог не видеть, что сделало время с ее спиной и руками.

Роуленд любил ее, признавал за ней неженскую стойкость и потому постарался скрыть собственную усталость и подавленность и взять себя в руки.

– Эмили, если бы вы были на сорок лет моложе, вы разбили бы мое сердце, – сказал он. – И я бы не ограничился романом, я тут же сделал бы вам предложение.

Эмили улыбнулась.

– И это был бы очень умный шаг. Я одна из немногих женщин, с которыми вы могли бы быть счастливы. Я вычисляла бы вас без труда, я была бы вам не просто женой. Что вам нужно, Роуленд, так это женщина, которая все время была бы на голову впереди вас.

– Вы думаете? – сказал Роуленд, бросив на нее мерцающий взгляд зеленоватых глаз, от которого даже сердце восьмидесятипятилетней Эмили забилось быстрее.

– Дорогой, я действительно ужасно рада вас видеть. – Эмили рассмеялась. – Я уже забыла, как хорошо вы умеете флиртовать. Негодник! Какой подарок – и весьма неожиданный.

– Да, я вылетел в Америку совершенно неожиданно. Это решилось в последнюю минуту.

– Что за дела у вас в Нью-Йорке?

– Работа, – ответил Роуленд. – Моя газета ведет переговоры с «Таймс». У нас неожиданно возникли некоторые проблемы.

– Как интересно! А вы уверены, что кого-нибудь застанете сейчас на месте? Ведь завтра День Благодарения.

– Это не важно.

Эмили подняла брови, но пожалела его и не стала больше задавать вопросов. Она начала болтать о всякой всячине, ожидая возможности выяснить истинную причину его появления. Как бы она его ни любила, как бы ни льстила ей его галантность, она ни секунды не верила, что он находится здесь ради нее.

Роуленд слушал ее вполуха. Ему было очень трудно, почти невозможно сидеть и терпеливо ждать, ему потребовалась вся его сила воли, чтобы не задавать никаких вопросов. Все, что ему было нужно, это адрес или телефон. Он должен был срочно поговорить с Линдсей. Он не знал, что ей скажет, но был твердо убежден, что, как только услышит ее голос или увидит ее, на него снизойдет вдохновение. Он скажет нужные слова и совершит нужные действия.

Он искал ее с того самого момента, когда человек, стоявший за конторкой в ее отеле, сказал ему, что мисс Драммонд выписалась. В полном отчаянии он в конце концов позвонил в манхэттенскую квартиру Маркова, отнюдь не надеясь на теплый прием.

– Ищете Линдсей? – проворковал Марков тоном, который неизменно выводил Роуленда из себя. – Как это волнительно, мой милый. Я всегда с нетерпением ждал, когда же до этого дойдет.

– Где она? – спросил Роуленд, презрев собственную гордость. – Я должен поговорить с ней, причем немедленно.

– Боюсь, что ничем не могу помочь.

– Пожалуйста, – выдавил из себя Роуленд.

– Вот уж не думал, что когда-нибудь услышу это слово из ваших уст, – торжествующе вскричал Марков. – Великие да падут.

– Послушайте, Марков, прекратите этот театр. Где она?

– Дорогой мой, я действительно не знаю. Воркует где-нибудь в любовном гнездышке, я думаю. С новым возлюбленным. Жду не дождусь на него посмотреть.

– Марков, вы когда-нибудь испытывали отчаяние?

– Разумеется, дорогой. Почти все время.

– Так вот, я в отчаянии. Несомненно, вас это приводит в восторг, но прошу вас, помогите мне.

Марков задумался.

– Я вижу маленькую хижину в лесу, – заговорил он, и его голос мучил Роуленда. – Где-то далеко-далеко, во всяком случае за пределами этого штата. Уютная хижина с горящим камином…

– Ради Бога, Марков…

– Ну ладно. – Марков наконец поддался искушению посеять раздор, искушению, которому он никогда не мог долго противиться. – Я вижу Дубовый зал в «Плазе». Завтра в семь вечера. Они там будут. День Благодарения, знаете ли. Мы с Джиппи должны поприветствовать героя романа. Я слышал… – Марков понизил голос, – я слышал, что у него златые кудри, сапфировые глаза, брови дьявола, тело Аполлона, и он умеет обращаться с женщинами.

– Какой идиот вам это наговорил? – с яростью в голосе прорычал Роуленд.

– Не припомню, мой милый. Наверное, кто-то, кто хорошо его знает. А теперь мне надо идти. Пока-пока.

Положив трубку, Роуленд понял, что даже он, с его журналистской настойчивостью, не может обзванивать все отели в Америке. Кроме того, существовал более простой способ. Он набрал номер Эмили и в результате оказался здесь – до предела вымотанный, снедаемый сожалением о впустую потраченном времени.