Парад планет - Евгений Филиппович Гуцало

— Да она же без колес! — засмеялась Мартоха.

— А иди-ка покатаешься без колес.

— Видать, Хома, ты всегда чурался науки потому, что наука не пиво: в рот не вольешь.

— Или ты не видишь, что это не простая машина, чтоб дрова пилить или хлеб молотить, а машина времени, на которой можно путешествовать во времени туда-сюда, вперед-назад, в прошлое и будущее? На этой машине покатаю и без колес, так что садись.

— Всегда ты что-то выдумаешь, Хома! — упрекнула Мартоха, разглядывая машину. — Без дела не сидишь, будто тебе больше всех надо.

— Если не я, то кто? — резонно возразил грибок-боровичок. — Уж лучше я соберу такую машину, чем какой-то Герберт Уэллс за границей, пускай приоритет будет за колхозом «Барвинок».

— Ну, разве что приоритет… — согласилась Мартоха, которая тоже превыше всего ставила приоритет яблоневского колхоза.

Подобрав юбку, Мартоха сначала стала на металлическую приступку, потом проворно примостилась на сиденье возле мраморной лампы-диода. Карие ее глаза сияли, будто всю жизнь на свою мельницу воду поворачивала. Хома положил свою натруженную жилистую руку на блестевший перламутровый рычаг.

— Куда тебе хочется, Мартоха, вперед или назад? В будущее или прошлое? Ибо, как это говорится, в поле две воли.

— Вперед страшно, потому что разве угадаешь, какое оно, будущее? А вдруг война или мор?

— Опомнись, Мартоха, разве наш колхоз «Барвинок» идет к войне или мору?

— Идти не идет, а кто еще знает, что там! Если уж путешествовать, Хома, то давай лучше в прошлое: как-то спокойнее на душе, когда знаешь, что тебя ожидает…

— Ну, с богом, Парася, пока не обожглася!

И чудотворец Хома решительно повернул влево таинственный перламутровый рычаг.

Листья на ясене тревожно зашелестели, испуганно застрекотала сорока на груше, трава вокруг вся полегла, словно от ветра. Молочным сиянием вспыхнули мраморные лампы, задвигались многочисленные детали, зашелестели шкивы и трансмиссии, зазвякали цепочки, завибрировали изогнутые хрустальные прутья. Машина, с катастрофической скоростью меняя свои очертания, задрожала, закачалась, будто на воздушной подушке, стремительно развернулась — и это уже была будто и не машина времени, сконструированная старшим куда пошлют, а раскаленное страшное привидение, которое угрожающе сияло железом, слоновой костью, резиной, перламутром, мрамором, горным хрусталем и кварцем.

Она исчезла вместе с Мартохой, растаяла в прозрачном осеннем воздухе, будто ее и не было только что под ясенем. Грибок-боровичок довольно потер ладони:

— На то и голова моя, чтоб в ней ум кипел!

Тут во дворе появился долгожитель Гапличек — борода у старика такая роскошная, что куда там графу Льву Толстому, а в руке посох необыкновенный. Этот посох сконструировали юные техники из яблоневской школы, чтобы он помогал в ходьбе и одновременно служил портативным транзистором. Так что вишневый сучковатый посох то последние известия передавал, то прогноз погоды, то музыкальную увертюру — шел ли дед по грязной дороге, ругался с бабкой через тын или готовил свиньям пойло.

— Хома, это правда? — спросил долгожитель Гапличек. — Вся Яблоневка уже языками треплет!

— От Яблоневки не спрячешься, раз треплет — значит, правда, — признался грибок-боровичок.

— И куда ж ты Мартоху послал? Далеко ли? — не унимался старик.

— И как вы, дедуня, могли такое подумать на меня? Послал недалече, уже обратно домой жду.

Сидели на пеньках под вишнею, из посоха-транзистора сочилась струйкой симфоническая музыка, а они разговаривали о принципах, на которых основывается машина времени. Мол, старший куда пошлют порушил все каноны теперешней геометрии, он использовал математическую линию толщиной в нуль, смело обошелся без математической плоскости, зато широко воспользовался мгновенным кубом. Да, мгновенным кубом, который имеет не только длину, ширину и высоту, как все обыкновенные кубы, а еще и продолжительность во времени. Между первыми тремя измерениями в пространстве и четвертым измерением во времени нет противоречия, они взаимосвязаны и взаимообусловлены, а если учесть, что наше сознание всю жизнь продвигается в одном направлении — в четвертом измерении времени, то…

— Эге ж, эге ж, — толковал долгожитель Гапличек, постукивая по земле посохом-транзистором, потрескивающим от атмосферных разрядов. — Значит, согласно принципам четырехмерной геометрии, значит, ты, Хома, освоил перспективу тела…

— И сумел отойти от современного момента, дедуня! — воскликнул старший куда пошлют. — Теперь от современного момента я могу двигаться вперед или назад.

— Но ведь и современный момент, Хома, не стоит на месте, — мудро произнес долгожитель Гапличек. — Уйдешь из современного момента вперед или назад, а в тот же самый современный момент уже, глядишь, и не вернешься, должен будешь пристать к другому моменту.

— Ха-ха-ха! — засмеялся старший куда пошлют, сидя на пеньке. — Или я так собрал свою машину времени, что только стук-грюк, лишь бы с рук? Да я в такой машине подъеду к любому моменту, какому только захочу, ибо, как это говорится, своя стреха — своя утеха.

— Что-то твоя Мартоха задерживается, не заблудилась ли там меж всяких моментов?

— Или вы, дедуня, женщин не знаете? Нашла вчерашний день, а во вчерашнем дне вчерашние дела не все переделаны, вот и управляется с ними… Я машину завел так, чтобы жена скоро вернулась домой.

— Разве что, — согласился долгожитель Гапличек, постукивая по земле посохом-транзистором, который пел голосом Аллы Пугачевой.

Тут листья на деревьях тревожно зашелестели, испуганной тучей порхнули воробьи, трава во дворе полегла, будто от ветра, — и Хома с долгожителем Гапличком увидели под ясенем машину времени с Мартохой. Жаром веяло от железных деталей, тянуло резиной, сухим теплом от слоновой кости, мрамора, хрусталя и кварца, Лицо Мартохи горело пятнами яркого румянца, карие глаза искрились золотыми искрами, а губы чуть-чуть припухли. Мартоха оглядела двор, будто не верила своим глазам, и воскликнула:

— Думала, что не попаду в нынешний день!.. Что на какой-то день отстану или на какой-то день забегу вперед. Что бы мы тогда, Хома, делали? Когда жена в завтрашнем дне, а муж в сегодняшнем? Ни поругаться, ни помиловаться, беда!

— Где ты была? — поднявшись с пенька, спросил Хома ледяным голосом.

— Как это где? — удивилась Мартоха, по-девичьи легко соскакивая с машины времени. — Спрашивает так, будто сам и не посылал меня в прошлое.

— Спрашиваю, где шлялась? — насупился, будто филин, Хома. — Признавайся, пусть и дедуня Гапличек послушает!

— Да