Парад планет - Евгений Филиппович Гуцало

Робот Мафусаил Шерстюк заиграл соло на скрипке для Мартохи.

Кто знает, возможно, он держал в руках не простой музыкальный инструмент, имеющий четыре струны, а творение если не самого Страдивари, то Николо Амати или Гварнери. Робот Мафусаил выражал свою печаль в музыке, а присутствующая в зале Мартоха слышала эту печаль то в красной тональности, то в белой, то в других красках, ибо исполнительское мастерство Мафусаила было поистине демоническим! Эге ж, демоническим, ибо не только растроганная Мартоха, а и другие колхозные меломаны и меломанки не просто слышали музыку, а еще и видели ноты-звуки: до они воспринимали в красном свете, ре — фиолетовом, соль — зеленом, ля — желтом, си — оранжевом. В каких только светокрасках не играла и не светилась печаль робота Мафусаила Шерстюка в предчувствии близкой разлуки с Мартохой, да и не только с нею одной… Растроганные грустной цветомузыкой, яблоневские женщины и девушки всхлипывали и роняли слезы в твердые кулаки.

Робот Модест Алексеевич Недрыгайло, модель типа «Астарта», владелец уникальных блоков мажоритарной логики, болтун и хвастун, неожиданно для всех заиграл на старинной украинской кобзе, извлекая с помощью плектра такие звуки, какие мог извлечь разве что робот — и не скромный и застенчивый, а задавака из задавак, который на каждом шагу хвастается родственными связями с американской системой «Роботаг» или японским «Хивином», поэтому не станем детально останавливаться на его игре.

Зато какими словами хотя бы вкратце описать выступление красивого робота Эдика! И не потому, что к большому бухгалтерскому списку на его металлической груди добавилось еще: «…плюс Юля плюс Наталка плюс Ляля плюс Лида». И не потому, что его статная фигура была татуирована дополнительными призывами: «Пьяница за рулем — преступник» и «Лес — народное богатство, берегите его от огня!» И не потому, что он вышел на сцену с гитарой, которая всем уже проела печенку.

А потому, что, виртуозно играя на электрогитаре, робот Эдик танцевал гопак!

Вы еще не забыли, что этот симпатичный манипулятор-механизатор имел четыре ноги? Каждая в широченной шароварине голубого шелка, в красном хромовом сапожке, вокруг стройного стана сияет-полыхает языками пламени золотисто-красный пояс!.. Зал ахнул от восхищения, когда робот Эдик подскочил до самого потолка и там завис, будто орел сизокрылый в полете. Зал застонал, когда робот, сам себе аккомпанируя на электрогитаре, пошел вприсядку, выбрасывая вперед не левую и правую ноги поочередно, как мог бы выбрасывать любой яблоневский парубок, а сразу четыре. И четыре его ноги создавали вихрь, какую-то удивительную вальпургиеву ночь, какой-то шабаш экстаза и безумия!.. Зал ревел от восторга, когда робот Эдик пошел колесом по сцене и его ноги образовали мельницу. А потом, выбивая чечетку обутыми в хромовые сапожки ногами, он втянул одну ногу в туловище, танцуя на трех, потом втянул вторую, танцуя на двух, потом третью, танцуя на одной… потом одной ногой оттолкнулся от сцены, будто из пушки взлетел к потолку и, продолжая играть на гитаре, опустился уже на четыре ноги, причем на колени, потому что ноги сумел подогнуть под себя!

Завершая музыкальную программу, выступил электронный буфетчик Поликарп. Гай-гай, имея семипалые руки, он вышел на сцену с тремя инструментами, будто он сам — целое трио, будто он — украинский народный музыкальный ансамбль. И как только ему удавалось одновременно играть на скрипке, на контрабасе и на бубне? Но он играл! Скрипка в его руках плакала чайкою так, как, наверное, еще никогда не плакала у Ойстраха или Козолуповой; контрабас рыдал басом в четыре струны; а бубен гремел под палочками туго натянутой шкурой, звенел бубенцами, которые рассыпали звуки по сцене, будто серебряные дукаты.

Можно было б еще рассказать о том, как молодые роботы из летучего отряда исполняли «Танец маленьких лебедей», как Мартоха и робот Леонардо Явтухович исполняли дуэт Одарки и Карася из прославленной оперы Гулак-Артемовского «Запорожец за Дунаем»; как один из остроумных роботов выступал в оригинальном жанре — имитировал голоса старшего куда пошлют Хомы Хомовича, бывшей пройдохи и спекулянтки Одарки Дармограихи, почтальона Федора Горбатюка; как роботы фехтовали на шпагах, ходили по канату, держа в руках жердину для равновесия, как доставали из пустой шляпы живых голубей, цветные ленты, стаканы с водою… И как яблоневские колхозники во втором отделении концерта отблагодарили талантливых роботов-аматоров сюрпризами не меньшей художественной ценности, а именно: поставили интересную оперетту из жизни роботов. Гротескная и ироническая, эта оперетта рассказывала о том, как роботы живут и работают, как влюбляются и выходят замуж, как рождают детей и мечтают о счастье. Конечно, можно попытаться об этом рассказать, но нет еще таких слов, которые во всей полноте передали бы грандиозный успех концерта, поставленного роботами и колхозниками.

А на следующее утро едва ли не вся Яблоневка высыпала на околицу — прощаться с летучим отрядом роботов. Под сенью сребролистых яворов смеялись, обнимались, целовались. А потом роботы, сбившись в кучу, заплакали. Обильные слезы катились по их щекам, по груди, капали на пожелтевшую траву. Аж заходился от рыданий робот Леонардо Явтухович Датунашвили, которому, видно, и по должности полагалось больше всех горевать в-час расставания.

— Так плачут, будто руки их не наработались в нашем «Барвинке», ноги не находились и глаза не нагляделись, — глубокомысленно молвил долгожитель Гапличек.

— Ну, хлопцы, поплакали перед дорогой — и хватит! — скомандовал робот Леонардо Явтухович. И когда большая толпа электронных манипуляторов по его приказу перестала плакать, обратился к яблоневцам: — Спасибо, что вы подарили нам эти горькие слезы! Мы, роботы, редко плачем, только от большого горя, — вел дальше Леонардо Явтухович, шаркая гусеницами по траве. — А когда плачем, то из наших механизмов удаляются вредные химические вещества, которые укорачивают нам жизнь. Чем больше плачем, тем больше удаляются, поэтому мы делаемся крепче, здоровее и моложе. Спасибо же вам за эти горькие слезы разлуки, которые придали нам силы и бодрости!

И, поднимая тучу пыли, будто отара овец, летучий отряд роботов двинулся по дороге, с каждой минутой все дальше удаляясь, растворяясь в голубой дымке осеннего дня…

— Ты ж гляди, — вслух размышлял чудотворец Хома, возвращаясь с Мартохой домой. — У каждого свое искусство долголетия и омолаживания. У нас с тобою макробиотический дзен и сорокадневное голодание, а у роботов — слезы!

— Мафусаил поплакал — и вправду будто помолодел на несколько лет, — вздохнула Мартоха.

— Может, и нам надо почаще с горя плакать? Научиться