Фея Семи Лесов - Роксана Гедеон

– Чепуха какая-то, – пробормотала я, медленно высвобождая свою руку из его горячей руки. – Отпустите-ка меня.

В Люксембургском саду было тихо. Мягкий мокрый снег падал мне на ресницы и тут же таял, увлажняя глаза. Я подняла голову и вдруг заметила на одном из деревьев дубовой аллеи быструю рыжую белку с черными глазами-бусинками.

– Взгляните, принц! – прошептала я. – Какая ловкая!

– Гм, – пробормотал он, – вас она увлекает?

Я оперлась спиной на дерево и мечтательно вздохнула.

– Признаться, да. Пока я жила в Бретани, мне удавалось каждый день бывать в лесу – они там безбрежны… А в Париже не жизнь, а сплошной круговорот. Только и прогулки, что из дворца во дворец, из замка в замок.

– Если бы вы, моя дорогая, уступили мне, я бы повез вас в Сен-Жермен или Фонтенбло. Теперь это заброшенные дворцы. Мы бы бывали в лесах и отлично развлекались…

– Мне надоело говорить на эту тему.

– Да, я забыл, что вы любите только гулять.

– Что ж, это вполне невинное развлечение. Ваши пристрастия куда более греховны, – произнесла я насмешливо.

– Вы прелестны, мадемуазель, когда смотрите вот так.

– Как?

– Как Вольтер на нашу святую католическую церковь.

– Вы и Вольтера вспомнили…

Рука принца медленно и осторожно, с умением опытного мужчины, обвила мою талию.

– Конечно, – пробормотал он, не спеша расстегивая мой плащ, – Вольтер – это старая обезьяна, только и всего.

– Его уважают в Европе.

– Возможно.

– Он мой любимый писатель.

– О мадемуазель! Какие у вас скверные вкусы.

Его руки сумели расстегнуть мою одежду и, скользнув под плащ, сильнее обняли мою талию. Я стояла не шевелясь. Что-то было не так, как с Анри… Не так поспешно. Намного спокойнее и нежнее. Волнения не было, только слабое томление. Я не решалась признаться себе, но сейчас все казалось куда лучшим…

Он прикоснулся губами сначала к моей щеке – чуть насмешливо, легко, потом к шее, слегка отогнув ворот плаща, потом скользнул по губам. Это даже не был поцелуй – так, ласка, не более.

– Послушайте, вы переходите все границы, – прошептала я, с усилием заставив себя чуть отвернуть голову. – Прошу вас, оставьте меня…

– Раз уж мы перешли все границы, давайте перейдем еще одну – ей-Богу, вам это не будет неприятно…

– О чем вы?

– О том, кто же сумел вас так заморозить, моя дорогая. Кто вас так перепугал своей любовью, что вы боитесь пошевельнуться?

Я не отвечала, благодаря Бога за то, что в темноте не видно, к вспыхнули мои щеки. Мало-помалу, во мне пробуждалось любопытство. Каков он, все-таки, этот граф д'Артуа? Во всяком случае, в его объятиях я не ощущаю ни малейшего страха. И это очень даже хорошо… Но Анри я люблю, а графа нет.

– Позвольте мне продолжить, мадемуазель.

Его руки поднимались все выше, к корсажу, пока не легли на грудь. Все так медленно, плавно, без порывистости… Принц тяжело дышал от желания – он наверняка сдерживал его уже очень давно, но это меня не страшило, и я могла даже закрыть глаза. Пальцами он легко, без видимых усилий, скользил по корсажу, расшнуровывая его, и от этих движений меня охватила легкая сладкая дрожь. Он мгновенно заметил это, крепче привлек к себе, и мой корсаж пополз с груди вниз.

– Я всегда удивлялся, – пробормотал он, – зачем женщины носят на себе столько лишнего… Только на двадцатом году жизни я смог до конца изучить все эти дамские мелочи…

Так как я стояла, из упрямства чуть отвернув голову, его губы мягко прильнули к изгибу моего уха, за которым вился непослушный, выбившийся из прически локон. Припали, щекотнули, легко прикусили зубами… Я задрожала и задохнулась от этого. Он наклонил голову и, не дав мне ни мгновения передышки, прильнул губами к углублению шеи – самому нежному и приятному месту. Я подсознательно ощутила, что он чувствует своим ртом биение моего пульса.

– О, я, кажется, преуспел, – услышала я у самого уха тяжелый прерывистый шепот. Этот звук, а также мужское дыхание, почти касающееся моих барабанных перепонок, подарили мне такие ощущения, каких я не знала за всю жизнь.

Какая-то странная сила так и толкала меня к принцу, его теплым, настойчивым и таким умелым рукам, дерзкому рту, красивому лицу, самоуверенно склонившемуся надо мной. А ведь принц, в сущности, еще ничего и не делал. Было только несколько прикосновений и еще меньше поцелуев… Я дрожала всем телом, пытаясь пересилить себя. Ласки всегда хороши. Гораздо хуже то, что следует за ними… Правда, эта мысль уже не казалась мне вполне убедительной.

– Какой-то провинциальный щеголь уже поработал с вами, это ясно. Увы, моя милая, он был неумел. В любви нет ничего страшного, поверьте моему богатому опыту… Поедемте сейчас ко мне в Тампль, и я докажу вам это.

– Ах, нет, – прошептала я, – нет, этого я не сделаю.

– Дорогая моя, ваше упорство начинает меня злить. Мне же не семнадцать лет, правда? Вы совершенно явно толкаете меня к насилию.

Это было уже слишком. Я с силой вырвалась.

– Оставьте меня! – выдохнула я в бешенстве. – Ступайте к своей герцогине де Полиньяк – она вас утешит. Я не желаю выслушивать ваши угрозы…

Он не сделал ни малейшей попытки удержать меня, но я на всякий случай предупредила:

– Будете настаивать, я закричу, и очень громко!

– Вас услышали бы только мои лакеи.

Он внезапно рассмеялся – и раздраженно, и насмешливо.

– За кого вы меня принимаете? Я не разбойник. Я не намерен нападать на вас с ножом, опрокидывать на землю и срывать одежду, как бывает в романах. Если я захочу вас взять против вашей воли, я буду куда изобретательнее, уж поверьте.

– Ах, даже мороз по коже, – сказала я в тон ему так же насмешливо. – Как страшно!

Он смотрел на меня очень внимательно, со смешанным выражением гнева и восхищения.

– Дорогая принцесса, я согласен на время оставить эту тему. Поговорим о другом.

– О чем же?

– О политике.

Принц снова предложил мне руку, однако я вежливо отказалась.

– Что же вы хотели мне сообщить, ваше высочество?

– Только то, мадемуазель, что граф де Мирабо нуждается в вашей помощи.

Я остановилась. Имя графа де Мирабо всегда было для меня магическим. Скандалист, дуэлянт, донжуан, перед которым не может устоять ни одна женщина, несмотря на то, что граф безобразен, мятежник, много лет проведший в заключении, жертва собственного отца, автор едких памфлетов на монархию и государственное устройство, – его имя вызывало самые разные чувства, но никто не мог отрицать гениальности этого сверхизвестного человека.

– Мирабо?

– Да, мадемуазель, граф Оноре Габриэль Рикетти де Мирабо.

– Вы шутите, принц! Я его даже не видела никогда.