Циклоп - Олди Генри Лайон

«Она едет в Гендау. Иначе я не совладаю с искушением…»

— Держись!

Принц Альберт теснил Гуннара. Нанося круговые удары по голове, один за другим, он заставил противника отступить, после чего с торжествующим кличем прорвался вплотную, норовя резануть гвардейца по локтю. Ловко подставив клинок, Гуннар высвободил левую руку, схватил принца за шиворот и вернул в сугроб. На сей раз наследник обошелся без воплей. Вскочив, весь в белой, искрящейся пороше, Альберт обманул Гуннара угрозой справа — и поразил бы отставного капитана в плечо, когда б не козни природы. Мальчик поскользнулся, нога проехала дальше, чем хотелось, и меч зацепил Гуннара на излете. Старый вояка отмахнулся с такой силой, что Альберт выпустил оружие из рук — и плашмя огрел его высочество по спине.

— Это нечестно!

— Да.

— Это подло!

— Да.

— Тут скользко…

— Разумеется. Велеть, чтоб присыпали песком?

— Ты должен был…

— Ты убит, мой принц.

Мальчик умолк, закусив губу. Посмотрел на балкон, где смеялся его отец.

— Ты прав, Гуннар, — сказал Альберт. Кровь бросилась принцу в лицо, глаза подозрительно заблестели. Так блестят слезы; так блестит сталь обнаженного клинка. — Тут скользко, и я убит. Я больше не буду обзывать тебя трусом и улиткой.

— Будешь, — возразил честный Гуннар.

— Нет!

— Да. Трусом, улиткой и мерином. Но теперь ты будешь это делать все реже.

Слепив снежок, принц откусил от него, как от яблока.

— Пусть так, — согласился он. — Давай еще раз?

2.

— Зачем звал? — спросил Вазак.

Амброз не ответил.

Толстяк-некромант втянул голову в плечи, исподлобья уставился на море. Он грубил, и рисковал, и знал это. Чайки над свинцом воды кричали: берегись! Волны плескались у берега: придержи язык! Сосны взбегали вверх по склону: прочь отсюда… Высилась в сотне шагов отсюда, ближе к мысу, Амброзова башня. Намекала, от фундамента до черепичной крыши: тебя, жирный, в дом не зовут. С тобой на ветру парой слов перекинутся, и ладно.

— Зачем звал, спрашиваю?

Амброз молчал.

На горизонте клубились тучи. Бледно-синие, как кожа бродяги, окоченевшего в чистом поле, тучи ворочались, громоздились одна на другую. У туч сегодня шел гон, свадьба, свальный грех. Глядя на них, Вазак вспомнил лицо Амброза в хрустальном шаре. Хрусталь с утра капризничал, превращая королевского мага в гостя из пекла. Назначая встречу, Амброз был непривычно краток. Часто облизывал губы, моргал; дергал подбородком, словно у него затекла шея. «Нет! — с опозданием понял Вазак. — Он не назначал встречу! Он договаривался о встрече…» Холодный пот прошиб некроманта. Толстяк плотнее надвинул шапку, чувствуя, как клочья меха щекочут брови и уши. Поверить в слабость надменного, острого на язык Амброза Держидерево? Проще было поверить в тайный умысел. Будь вежлив, приказал себе Вазак. Будь сдержан.

Будь…

Вазак знал: ничего не получится. Полнолуние, демон его заешь. Сегодня ночью. В такое время он, как ни старался, не умел держать себя в руках. Талел всегда злил его в полнолуние, а потом наказывал самым строгим образом.

— Просто так, — сказал Амброз. — Что, не веришь?

— Нет.

— Разумно. Я бы на твоем месте тоже не поверил. Вот скажи мне, дружище Вазак… Нас в Тер-Тесете было трое. Я, ты, Красотка. Сейчас нас осталось двое. Почему мы встречались так редко? И раньше, и теперь… Почему только по делу?

Вазак хрипло расхохотался. Смех вороньим граем метался над берегом, пугая чаек. Слезы текли из кабаньих, заплывших глазок толстяка. Щеки налились темным багрянцем, в горле что-то клокотало. Казалось, некроманта вот-вот хватит удар.

Амброз ждал. Сунув в рот варган, он указательным пальцем дергал язычок инструмента. Гнусавый напев вторил хохоту некроманта. Впору было поверить, что ученик Н'Ганги Шутника и ученик Талела Черного творят над морем странные чары, вызывая к свету исчадье ада.

— Ты — королевский маг, — отсмеявшись, сказал Вазак. — Ты ни в чем не нуждаешься. Наконец, ты сильнее меня. Продолжать, или лучше не надо? Мне бы не хотелось испытывать твое терпение.

— Почему? — Амброз оставил варган в покое.

— Ты храбрец, а я трус. Да, я, Вазак Жирный, повелитель гробов — трус.

— Даже трус кусается, если его загнать в угол.

— Предпочитаю иметь пространство для маневра. Я трус, но не дурак. Ты удивлен моим признанием? Так это не тайна…

— Продолжай, — кивнул Амброз.

— Ты красив, тебя любят женщины. Я похож на квашню с тестом. Мои женщины мертвы, они не любят, а покорствуют. Ты владеешь собой, как гвардеец — мечом. Меня снедают страсти, которых мне не укротить. Короли ценят тебя. Мной пользуются при необходимости. Когда необходимость проходит, меня брезгливо отбрасывают. Ты — предмет зависти. Я — мишень для стрел презрения. Ты еще не устал от моей исповеди?

— Я благодарен тебе. Продолжай.

Толстяк с изумлением смотрел на собеседника. Он не узнавал королевского мага. Начнись весенняя гроза, зацвети черемуха, превратись галька в золотые монеты — все это было бы естественней, чем поведение Амброза. Чем-то королевский маг напоминал мертвеца, поднятого меньше часа назад. Такие дрейгуры еще не поняли, что мертвы. Им кажется, что они живы, просто больны — и они прислушиваются к себе, словно люди, впервые узнавшие, что хворь уже отмерила им срок. О да, восставший мертвец поначалу схож с тяжелобольным: во всем ищет признаки болезни, находит их или изобретает; в любую минуту он — не здесь, не до конца, потому что судьба крадется на мягких лапах, и надо услышать первым, обернуться на звук…

— Я все сказал, — буркнул Вазак. — Все, что хотел, и ничего нового.

— Ты жалеешь о своей откровенности?

— Да.

— Не жалей. В сущности, ты ответил на мой вопрос. Мы, маги, встречаемся только по делу. Кузнец сидит с кузнецом за кружкой пива, и болтает о бабах. Скорняк со скорняком ловят рыбу по выходным. Солдат с солдатом играют в кости. Две кумушки ворошат грязное белье соседей. И только мы, знатоки рун, мастера метаморфоз, кудесники и чародеи… Ревность. Соперничество. Страх. Зависть. Злорадство. Обида. В результате — только по делу, и никак иначе. Почему, Вазак?

Толстяк пожал плечами:

— Так устроен мир.

— Я объявил Дни Наследования. Все, кто сочтет нужным, соберутся у башни Красотки. Думаешь, нас будет много?

— Я приду.

— Я тоже. Симон уже там. Уверен, явится и Талел. Кто еще? Десять человек, приятель. В лучшем случае, дюжина. Вряд ли больше. Почему?

— Остальным наплевать. Что ценного может быть у покойницы Инес?

— Умерла одна из нас — наплевать. Уважить мертвую — наплевать, и растереть. Только ценности — польза, и хватит. Если ценностей нет, большинство и пальцем не пошевелит. Тебе не кажется, что мы уроды? Говорят, у поэтов то же самое…

— Не знаю. Я не поэт.

— Ладно, оставим. Поговорим о чем-нибудь веселом. Ты помнишь труп Красотки?

— О да! — мимо воли вскрикнул некромант.

Вот это был прежний, знакомый Амброз. Заморочить голову, отвлечь пустым, лживым разговором — и вдруг прыгнуть волком из чащи, вцепиться клыками в глотку. Задать внезапный, болезненный вопрос — удар под ложечку! — и с мечтательной улыбкой глядеть, как собеседник станет выкручиваться. Пытаясь вернуть самообладание, Вазак глядел на клубящиеся тучи, похожие на грозди сизого винограда, и видел изменения Инес ди Сальваре, хладного тела в зимней могиле. Толстяка била дрожь, в паху все налилось. «Страсти, которых мне не укротить», — с горечью вспомнил он. И в сотый раз пожалел о дне, когда пришел к башне Талела Черного, просясь в ученики.

«Скорняки ловят рыбу по выходным. Солдаты играют в кости…»

— Ты знаешь заклинания, способные причинить такой вред? — Амброз подошел ближе, взял некроманта за плечо. — Метаморфозы тела, при жизни и после смерти? Без смысла, изменения ради изменений?

— А ты?

— Я не знаю, — спокойно ответил королевский маг.