Корона Меднобородого - Алексей Вячеславович Зубков

— Просто задом или задом в платье? — спросила Анна д’Этамп.

— Намекаете, что у них в платьях сковородки вшиты? — ответила королева.

— Некоторые и не на такой обман готовы пойти, — не любит меня эта Анна, ой не любит.

— А подать сюда орехов! — сказал король.

Вынесли полное блюдо орехов. Лесных. Я-то приготовилась, что грецкие притащат.

— Подать сюда лавку! Жесткую! — приказала Анна д’Этамп.

Дура. Подали бы какую-нибудь мягкую мебель, а здесь для благородных только мягкая и есть, так хрен бы я что раздавила.

Подали лавку. Анна сама выкладывает орехи в скорлупе, потверже выбирает. Сама, поди, и фундука своей костлявой задницей не раздавит. Или как раз, потому что костлявая, и раздавит?

Готово? Все смотрят. Я просто подняла платье и села. Повертелась для верности, встала. Орехи в масло. Все замерли, на лавку смотрят. А у меня один орешек между булок застрял. Я его сжала, а он как хрустнет!

Я не то, чтобы тяжелая. Но ореху много ли надо? Кожа у ведьм крепкая, да и зря я что ли задницей без малого месяц об седло стучала. Ладно, немного поворожила. Шепотом. Пока орехи несли.

Все охают, ахают. Дамы кавалеров пихают, чтобы чем-нибудь короля отвлечь. Вдруг он всем дамам предложит хотя бы орешек раздавить. И не об лавку.

— Хотел бы я знать, какое у вас испытание для Благородных Рыцарей, если от Прекрасных Дам требуется подобное, — поинтересовался наследный принц Генрих.

Кто другой бы десять раз подумал и промолчал. А он наследный принц, что ему сделается. Подозреваю, что его жена надоумила, она вся из себя такая в мужа влюбленная, но горячая южная женщина и никому спуска не даст.

— Извините за мой французский, но про рыцарей есть у нас пословица «Какой ты в черта рыцарь, если голой жопой ежа не убьешь», — ответила я.

Господа недоумевают. Может, я что-то не то имела в виду. Принцева жена опять переспросила.

— Господа, она действительно имела в виду, что рыцарь должен убить ежа обнаженными ягодицами, — удивленно сказала Екатерина Медичи.

Господа заохали, заахали.

— А подать ко мне королевского егермейстера! — сказал король.

Сбегали за старшим егерем. Седой дядька, поджарый, серьезный. У него в подчинении вся королевская охота, как бы не несколько сот человек по Франции в целом.

— Чтоб завтра к завтраку доставил мне живого ежа! — сказал король.

— Слушаюсь, Ваше Величество! — ответил егермейстер.

В ночь вся королевская рать поднялась в лес ловить ежей. Загонщики с гончими, ловцы с сетями и подсобники с факелами. Лес чуть не сожгли, всех зверей перепугали. Отловили сто ежей. Отобрали из них самого большого и красивого, остальную стаю отвезли в лес и положили каждого где взяли. Отборного ежа покормили с королевского стола. Вымыли с мылом, духами сбрызнули, сделали маникюр-педикюр, ленточкой перевязали и на позолоченном блюде королю понесли.

Ёж сначала сильно удивился. Потом в последний момент выудивился обратно и сбежал. Ловили всем дворцом. Собаки на мыло и духи след не берут. Егермейстер за сердце хватается, награду золотом обещает. Первым делом поварам золота пообещал, если король завтрак затянет. У них вкусненькое всегда с запасом. Мало ли вдруг Его Величеству что не понравится, или наоборот, понравится и добавки попросит.

Король боком к окну сидит, а я напротив окна и все вижу. Выбегает во двор ёж размером с хорошую собаку. За ним лавиной всякой твари по паре. И поварята с кухни, и пажи, и швейцарцы, и полотеры, и плотники. Впереди егермейстер несется, бодрый такой старикан, аркан над головой крутит, орет «брать живым».

Вокруг вперемешку то стройка, телеги, грузчики, маляры, то придворные дела всякие. Толпа леса у стены снесла и двух рыцарей смяла. Конных. Ёж вертится, крутится, в руки не дается. Спереди кусается, сзади колется, хвост поджал, лапки грязные, скользкие. Осень, дождик, а он уже по клумбам прошелся. На любимых розах королевы немало погони отсеялось.

Под телегу ежа загнали, хотели колеса оторвать, чтобы на него упала. Егермейстер не дал. Ёж живой нужен, а не прессованный.

Он бы ушел, но не туда свернул. Думал, что у людей как у зверей. Матерые кобели опасны, а детеныши не очень. Ага. Счас. Выбрал двор, где оруженосцы в мяч играли. Мальчишки, они и во Франции мальчишки. Зарядили зверю мячом в бочину, он кубарем полетел и дыхание сбил. Налетели вчетвером, в пасть шапку сунули, лапы поясами связали.

Тут и остальные подбежали. Ежа в бочке с дождевой водой сполоснули, на древко алебарды подцепили, как кабана на охоте, и Его Величеству бегом понесли.

Тот как раз завтрак заканчивал.

Король покушал как бы не в два раза больше, чем обычно. Ложечку за маму, ложечку за Папу, ложечку за императора Карла, чтоб ему пусто было, и так далее. И за каждую ложку то по глоточку, то по рюмочке, то по бокальчику. Придворный виночерпий тоже в доле.

Ну он и жрать, я вам скажу. Ну он и пить. Величество величеством, весь такой утонченный. Но мужчина здоровый, крупный, в самом расцвете сил. Видела я его и с мечом, и в седле. Кого сплеча приложит, мало не покажется. Приводят к нему, бывало, коня. Боевого, огромного. Король как посмотрит исподлобья, конь и на колени падает. Так-то оно. Наши шляхтичи думают, что они мастера выпить-закусить, а французский король им всем фору даст, кроме, может, Юрия Радзивилла по прозвищу Геркулес.

Герольд у дверей шепотом спросил, это следующую перемену блюд тащат или специально приглашенного гостя. Надо как-то посолиднее объявить, не кричать же просто «Ёж».

— Чрезвычайный и полномочный королевский ёж по приказу Его Величества! — выкрикнул герольд.

Внесли ежа. Так на алебарде подвешенного и внесли, на блюдо перекладывать уже не рискнули. Двое распоясанных оруженосцев тащат на плечах. Довольные, что прямо светятся. На каждом шагу кошельками звякают. Перед ними почетный караул, за ними музыканты. Возглавляет процессию егермейстер. Еле идет, за правый бок держится. Убегался, не молодой уже. Ёж злится, шипит, ерзает, колючки растопырил, зубами щелкает.

Король уж и забыть успел про ежа. Я напомнила.

Перед королем на столе быстренько место освободили, поставили позолоченное блюдо, положили ежища брюшком книзу, спинкой кверху. За лапы держат, чтобы не дергался. Тот со всех сторон свешивается, самого крупного же отбирали. Барабанщик дробь отбивает. Франциск встал на стул, взялся за штаны, а они по их дурацкой моде к дублету пришнурованы. Я