Стать японцем - Александр Николаевич Мещеряков

в глазах общества все большую значимость. И если интеллектуалов заботила прежде всего красота японки, то государство отдавало явное предпочтение телу мужскому. Интеллектуалы гордились (пытались гордиться) красотой японки, в которой ничего не следует менять. Государство же решительно настаивало на том, что мужское тело является объектом для активного воздействия и усовершенствования. Словом, как и в период Токугава, олицетворением «настоящего» мужчины стал выступать воин.

Эстетический дискурс говорил о красоте японки и оставлял японца не у дел. Уже одно это не позволяло «женскому» дискурсу завладеть умами. О «красоте» японского мужчины не говорил никто. В этих условиях главным способом избавления от комплекса телесной неполноценности стало набиравшее обороты воспевание «духа» японского мужчины. В том же самом объемистом сборнике «Гордость Японии», где была напечатана статья Асакура Фумио о телесной красоте японцев (японки), был помещен еще один текст, в котором обсуждается проблема телесности.

В этом тексте приводится, в частности, отрывок из интервью с Клемансо. Интервьюер спрашивает его, чем может гордиться Япония перед миром. «Старый тигр» с «быстротою стрелы» отвечает: «Японская пехота». Тогда за этим вопросом следует другой: «Но, как вам известно, тело японца короче и меньше, чем тело европейца или американца. Рост японского пехотинца — всего 5 сяку и 2—3 суна [т. е. 156—159 см]. Вряд ли можно сказать, что это лучший показатель в мире». На что Клемансо энергично восклицает, что он имеет в виду вовсе не рост, а дух японского солдата, его бесстрашие и мужество, являющиеся «отражением традиционного национального духа японцев». Интервьюеру ничего не остается, как согласиться с этим утверждением94.

«Духовный» дискурс, воспевающий непревзойденные духовные качества японцев, казалось бы, напрочь отменял телесность. Однако на самом деле они сосуществовали друг с другом, о чем свидетельствует помещение данного текста под одной обложкой со статьей Асакура Фумио. Но все-таки более «перспективным» оказалось в результате упраздняющее тело «духовное» направление.

С самых разных сторон раздавались утверждения, что достоинства японца состоят прежде всего в его «духе», жертвенности, готовности к смерти. Предназначение человека состоит в том, чтобы отдаться служению и жертвовать своими эгоистическими интересами ради родины, государства, императора. Этот «жертвенный дискурс» был настолько внедрен в сознание, что распространялся даже на животных и растения. Некий молодой человек написал письмо в газету с вопросом: как следует вести себя, если ему по нравственным причинам претит есть рыбу и птицу? Газета отвечала: поскольку даже растения обладают «душой» (или «сердцем» — «коко-ро»), то, если быть последовательным, автору письма следует отказаться от любой пищи и умереть. Однако предназначением всего сущего в этом мире является принесение себя в жертву, а потому и животные, и растения, и человек должны неукоснительно следовать этому принципу95.

Отказ от тела хорошо виден и в том, с помощью каких методов и метафор воспитывался японский солдат.

Даже в мирных условиях военная служба приравнивалась к инициации и означала для паренька превращение в «настоящего» мужчину. Как и в прежнем традиционном ритуале, по достижении совершеннолетия (гэмпуку) юноша менял прическу. Самураи брили лоб и оставляли косичку. Нынешние новобранцы брились наголо. Рукоприкладство было нормой армейской жизни и не подвергалось осуждению — ни командирами, ни обществом. Умение молча терпеть побои тоже входило в процесс инициации.

Армейской службе придавались очистительные смыслы. Вот как в официальном пособии для солдата образцовый новобранец описывает первый день службы. После прибытия в часть я «помылся и смыл с себя грязь мира, сменил свою прежнюю одежду вплоть до фундоси [род набедренной повязки, использовавшийся в качестве нательного белья. — А. ЛГ.], принес присягу... Моего тела больше не существовало, все мои помыслы устремлялись к воинской службе, я осознал великую правду беззаветного служения родине»96.

Как явствует из этих слов, казарма воспринималась как особо отмеченное место, имеющее очистительные свойства. Очистительный смысл пребывания в армии подчеркивается не только баней, сменой одежды и постоянными уборками помещений, но также и утерей собственного тела, которым теперь солдат не может распоряжаться сам, что преподносится как благо. Командир представлялся отцом и матерью в одном лице. Когда он отдает приказания — это отец, когда проявляет заботу о солдате — это мать. Напомним, что и японский император позиционировался именно таким «двуполым» образом.

Подобно монаху, солдат изнуряет свое тело физическими упражнениями и лишениями, он избавляется от своего тела, у которого становится все меньше потребностей. И если новобранцам не хватает армейского пайка для насыщения, то старослужащие совершенно удовлетворяются предлагаемым количеством пищи97. В полном соответствии с христианской парадигмой восприятия тела как изначально греховного, Хино Асихэй писал: «Если тебя нет, то ты не можешь совершать незаконных поступков [букв, “подпольных сделок”]». Он же утверждал, что настоящий солдат должен быть немногословным, ибо в таком случае у него меньше возможностей для лжи98. Таким образом, основным «языком» и средством выражения является для солдата тело, которое совершает предписанные ему уставом и командиром действия. Инструкции и приказы в армии составлялись не на современном, а на старописьменном языке (буиго), что должно было подчеркнуть связь нынешней армии с миром самураев. Приказ, естественно, не предполагает ситуации диалога, его единственным следствием является перевод приказа в телесную форму, то есть действие по его выполнению.

После призыва в армию, тело уже не принадлежит человеку, не управляется самим солдатом, а выполняет указания командира (заместителя императора). Тело отчуждалось в пользу родины и императора. Плохое выполнение своих обязанностей означает отсутствие верноподданнического духа. То, что принадлежит родине и императору, следует содержать в полном порядке. Именно поэтому тело солдата должно быть сильным и здоровым, именно поэтому он должен содержать свое обмундирование в чистоте и порядке.

Солдат должен быть силен телом, но еще большее внимание уделялось закалке духа. Настоящий святой, как известно, достигает победы над плотью. Он способен творить чудеса не с помощью своих физических кондиций, а с помощью очистившегося и могучего духа. Именно воспитанию несгибаемого духа армия уделяла первостепенное внимание. Одним из средств для этого выступало учебное фехтование — на деревянных мечах (кэндо) и винтовках. «Цель занятий фехтованием состоит в улучшении подготовки солдата, в особенности воспитанию несгибаемой силы духа». Именно поэтому сближение с партнером, переходящее в рукопашную схватку, в которой победа достигается с помощью физической силы, считалось нарушением принципов фехтовального искусства и, таким образом, не способствовало духовному совершенству. Основное внимание во время поединка фехтовальщиков должно быть направлено на чистоту своих собственных