Час волка на берегу Лаврентий Палыча - Игорь Боровиков

Я, накачанный московской прессой по поводу того, из чего на

Родине водку палят, с лица сбледнул и спрашиваю его дрожащим голосом: "А из чего они ее фальсифицировали-то?" Продавец же, вытаращив глаза, сообщил мне свистящим шепотом: Представляете, мусьё, они ее рекламировали, как выдержанную двенадцать лет, а на самом деле выдерживали только десять.

Так что в Америке, как и в Греции вроде бы "всё есть", но это только с первого взгляда. Нет здесь главного, того, что существует только у нас и составляет саму квинтэссенцию российской жизни.

Волюшки здесь нет. Вот, например, только что один наш патриот из последнего номера "Огонька" по фамилии Александр Гордон, проживший почти 10 лет в Америке, жутко ее поносит. И абсолютно правильно. Под каждым его словом подписываюсь. Мало того, я бы даже хотел разоблачения Гордона еще больше усугубить. У него основная обида на

Америку в том, что там, блин, всех в обязательном порядке заставляют газоны стричь. Всех. Представь себе, такую актуальную для простого русского человека проблему: Его в России никто не заставит стричь газон у своего дома, а в Америке заставят. Хоть убейся, хоть бутылки не сдай, но газон подстриги! А я ему, (Гордону) тоже подкинул бы компромат на Америку. Так и подмывает написать в Огонёк, что еще в

Америке в парадниках и лифтах почему-то ссать нельзя. Почему, не знаю, но запрещают, сволочи! И, ведь, не ссут! Вот как здешний народ-то заебли, всю духовность, блин, выжали! Кичатся своей свободой, а что толку-то от неё? Здесь не плюнь, не наблюй – не принято! Здесь не ссы – запрещается! Здесь улицу не переходи – возбраняется! Через эту дверь не выходи – не положено. Здесь не пей с горла – штраф за оскорбление нравственности! То ли дело у нас в

Совке. Там мы все очень духовные, и на ихнюю свободу кладем с прицепом. Где хочим, там и нассым, где хочим наблюём. Где захочим – выйдем. Потому как у нас не ваша куцая свобода. У нас волюшка!

Да и где еще, в какой стране, в каком языке можешь ты встретить пословицу: "С утра сто грамм, и весь день – свободен!" Это же не просто образ жизни, это – целая философия! Философия волюшки.

Помнится, прошлым летом показывали по CNN какой-то большой репортаж про русскую деревню, как было сказано, в двухстах милях от Москвы на

Оке. Боже, как же прекрасна, как вольна там жизнь! Живописная дорога, огромная лужа, а рядом на травке спят два мужика. И еще двое, шатаясь бредут за добавкой. И это с утра! Вольные люди на вольной земле. А на заднем фоне великая русская река! Красота, блин!

Жаль только, уж больно быстро от такой красоты мужики мрут. А так бы всё ничего!

Я тут как-то листал альбом репродукций немецкой живописи 16-17 веков, любовался их изящными домиками, да ухоженными пейзажами. И вдруг думаю: Мать честная, сколько же труда эти пейзажики-то стоили!

Представил себе (а может, и вспомнил, – кто сейчас разберет) жизнь одного русского человека 16 века, скажем новгородца, который от маразма Ваньки Грозного убежал в неметчину. Увидел эти дивной красоты домики и на колени встал. Перекрестился и сам себе говорит:

Господи, какие же вы! Как же вы все умеете! Да как у вас все того!

Я, мол, от такой лепоты навсегда стану вашим немцем, а про мерзкую

Московию больше и не вспомню.

Так и порешил, протестантство ихнее принял. И что узрел? С шести утра все встают и пашут цельный день до темна. При этом деньгу всю копят, ничего себе не позволяя, кроме пива по вечерам. Тогда выпивают по жбану, говоря о той же работе, долго и нудно читают библию, толкуют её столь убого и примитивно, что сил нет слушать, и ложатся спать. Причем, пиво потребляя, никаких эксцессов себе не позволяют и другим не дают. И второго жбана от них не допросишься, а новгородцу-то нашему одного, ой, как мало! И понял он, что у него только два пути: идти обратно на поклон к Государю всея земли московской, ожидая вырванных палачом ноздрей, клейма на лбу и пожизненного острога. Или пожизненно сидеть вот с этими. Пить каждый вечер с ними по жбану, читать священное писание, толковать его жутчайше примитивным образом и обсуждать, как они ангелочка с колонны номер 12 перенесут завтра на колонну номер 25. А стеклышко номер 31 из витража номер 85 перенесут в витраж номер 96, ибо оно там по цвету больше подходит.

Долго жил так наш новгородец и однажды не выдержал. Плюнул на все и вернулся домой, как только узнал, что Иоанн Васильевич помер.

Думал, никто его больше не тронет, ан нет, обмишурился. Повязали его стрельцы, да давай пытать, что за задание от немчуры получил. А он и сказать-то ничего не мог. Бухтел что-то про перенос ангелочка с колонны номер 12 на колонну номер 25. А стеклышко номер 31 из витража номер 85 в витраж номер 96. Естественно, никто ничему не верил. В Москву отправили, чтобы там допросили. В Москве тоже ничего нового для себя не открыли. Однако, на всякий случай велели казнить, чтоб другим неповадно было в неметчину бегать. И умер наш новгородец. Но умер счастливым, ибо на своей земле…

Откровенно говоря, Шурик, все именно так и было, и было со мной в одну из прошлых жизней, которую я вспомнил недавно в полусне после

750 грамм Абсолюта. Вся она, вдруг, как в кино мне привиделась, вплоть до мелочей. Когда узнали в Новгороде, что Иван идет на нас и всех жжет, то многие, кто могли, бежали в Ригу. Мне тридцать лет тогда стукнуло. Я сильный был, выносливый и через Ливонию, Литву в

Пруссию подался, где прожил 12 лет. А потом не выдержал этого их 16 часового без выходных рабочего дня и обратно вернулся. Как сейчас помню, под Изборском я границу перешел, и встретил меня конный разъезд стрельцов в красивых кафтанах. Я же был в нелепом немецком платье, которое сразу застыдился и стрелецким кафтанам зазавидовал.

И стыд этот и зависть помню так, словно все это было вчера. Еще помню, везут меня стрельцы на телеге в первопрестольную, а я вижу наши деревни и пьяных мужиков. И такой это был кайф, словами не передать! За это счастье без всяких колебаний можно было отдать всю долгую предыдущую и очень короткую последующую жизнь. Что я и сделал, отдал. Но это давно было, четыре с лишним века тому назад…

… Постой, постой! Сейчас в наушниках у меня саундтрэк из фильма

"Брат-2", а именно "Полковнику никто не пишет, полковника никто не ждет" и я как-то мгновенно перелетел через 420 лет. Тем более, что уже почти опростал 750 граммовую бутыль Абсолюта. Слушаю московскую станцию 101. И сразу за "полковником" звучит песня из дурного фильма

Земля Cанникова. Фильм дурной, а песня – гениальная. "А для звезды, что сорвалась и падает, есть только миг, ослепительный миг!" Я, всю свою сознательную жизнь, когда принимал на грудь, то так и ощущал собственное существование. Именно как ослепительный миг между прошлым только что выпитым стаканСм и будущим, который выпить еще предстоит.. Только вот выразить не мог. Таланту не хватало.

ГЛАВА 9

Монреаль, 25 декабря 2000

Наконец-то пришло от тебя письмо, и спешу ответить. Здесь сегодня праздник и всё гуляет. И я в том числе. Вчера опять скушал 750 граммовый фуфырь Абсолюта, и снова путешествовал в прошлых жизнях.

Но тебе рассказывать о них не буду, потому, как ты надо мной в своем письме потешаешься и зовешь "фантазером", что совершенно напрасно, ибо фантазии я лишен начисто, и выдумать ничего не могу. Впрочем, клевещу на себя. Случился в моей жизни один (но только один!) момент, когда я придумал столь невероятную историю, что получил за неё первый приз.

Дело же было так. В середине шестидесятых пили мы на Лиговке в комнате Андрюши Воробьева и осталось у нас на всю большую компанию всего пол стакана водки, так что разливать его на семь-восемь рыл никакого смысла не имело. Тогда кто-то и предложил, мол, устроим конкурс на самую невероятную историю. Такую, у которой шансов осуществиться, даже теоретически, было бы абсолютный нуль. Первым, помнится, начал рассказывать Миша Сидур и поведал собравшимся, что, мол, в Ленинград приехала Джина Лолобриджида, а его приставили к ней переводчиком. И она, мол, сама полезла к нему в ширинку, да потребовала, чтобы он её трахнул, что тот, якобы и совершил. История его была выслушана очень серьезно и подверглась резкой критике по поводу её нулевых шансов. Мол, ты парень молодой, высокий, интересный, а она уже в годах. Да и вообще у итальянок это обычай такой – мужикам в штаны лазить, мол, все помнят, как Машка к Леснику при всех лазила. Так что шансов у сей истории хоть и ничтожно мало, но все же имеются.

Затем выступил Гиви и сообщил, что шел он намедни по Лиговке, как, вдруг, увидел возле Московского вокзала трамвай, на крыше которого ехал, зацепившись за какую-то кишку, Андрюша Воробьев со спущенными штанами и, свесив вниз свой массивный зад, справлял оттуда на глазах всего народа большую естественную нужду. История опять-таки была подвергнута серьезному анализу, и в результате собрание пришло к выводу, что теоретически какие-то шансы на её реализацию все же имеются. Мол, Андрюша мог сойти с ума, а психи еще и не такое вытворяют.