Портрет в коричневых тонах - Исабель Альенде

через горную цепь Анд снова стал более-менее удобным для езды, как мы тут же все вместе решили предпринять путешествие в Буэнос-Айрес, где уже запланировали сесть на океанский лайнер прямо до Лондона. Как и всегда, с нами поехали целая свита прислуги, тонны багажа, несколько человек вооружённой охраны, обязанной защищать всю компанию от бандитов, облюбовавших эти пустынные места, однако в этот раз нас не могла сопровождать моя собака Карамело, потому что лапы её сильно ослабли.

Дорога, прошедшая в горах в экипаже и, под конец, на муле сквозь обрывы, открывающиеся по ходу движения по обеим сторонам, точно намеревающиеся сожрать нас глубинные пасти, оказалась поистине незабываемой. Простирающаяся впереди тропа напоминала узкую бесконечную змею, скользящую среди этих гор несколько угнетающего вида и по праву считающихся спинным хребтом Америки. Здесь, прямо на камнях, росло несколько кустов, изнемогающих от жестокости климата и питающихся лишь слабыми струйками воды. Кругом не было сухого места, повсюду находились водопады, ручьи, таявший снег; даже звуки, и те создавала вода вперемешку со стуком звериных копыт о твёрдую кору Анд. Задержав в пути, нас окутала глубинная тишина, будто бы накрыв тяжёлым одеялом; мы оказались там единственными, кто столь назойливо стремился нарушить идеальное одиночество этих высот. Моя бабушка, борясь с головокружением и прочими недомоганиями, внезапно обрушившимися на неё, едва мы все вместе начали подниматься вверх, также продвигалась вперёд, поддерживаемая собственной железной волей и усердием Фредерика Вильямса, кто делал всё возможное, чтобы ей помочь. Она была одета в тяжёлое дорожное пальто, кожаные перчатки и шляпу путешественника с плотной вуалью. Ведь до сих про ни единый луч солнца, каким бы робким он ни был, не попадал на её кожу, и лишь благодаря этому факту женщина думала сойти в могилу, по крайней мере, без морщин. Я шла рядом совершенно потерянная. Мы предпринимали подобное путешествие и раньше, когда ездили в Чили, хотя тогда я была слишком молода, чтобы оценить по достоинству окружающую нас величественную природу.

Шаг за шагом продвигались наши изумлённые животные между пропастей, отличающихся резкими отвесами, с одной стороны, и высокими стенами из чистых горных пород, причудливо причёсанных ветром и отполированных временем, с другой. Воздух был настолько прозрачным, что напоминал собою тонкую занавеску, а небо казалось бездонным морем бирюзового цвета, которое временами пересекал кондор, паря по нему, расправив свои великолепные крылья, - полновластный господин простирающихся впереди владений. Чуть только зашло солнце, как пейзаж полностью преобразовался; голубое затишье здешней обрывистой и торжественной природы исчезло, освобождая место необъятности геометрических теней, что двигались неподалёку от нас, то и дело приближаясь и окутывая собою. Один неверный шаг и вьючные животные накрыли бы нас сверху, в любом случае оказавшихся в самой глубокой из этих пропастей, но, к счастью, наш провожатый верно подсчитал расстояние, и к вечеру мы оказались в грязной дощатой хижине, считавшейся убежищем путешественников. Мы освободили вьючных животных от груза и устроились сами на упряжах из овечьей шкуры и одеялах, освещённые пропитанными смолой пугалами, хотя света почти и не требовалось, ведь в объёмном куполе неба господствовала раскалённая луна, выглядывающая, точно сидерический факел, из-за огромных камней. Мы принесли дрова, которыми чуть позже разожгли костёр, чтобы всем нам согреться и вскипятить воды для мате. Вскоре этот горький и зелёный напиток на травах пошёл по рукам, и все стали его попивать из одной и той же трубочки. Так к моей бабушке вернулись хорошее состояние духа и цвет лица, вследствие чего она тут же приказала принести свои корзинки и, словно торговка зеленью на рынке, расположилась, где и была, и начала активно распределять съестные припасы, чтобы таким способом обмануть голод. Вмиг появились бутылки с водкой и шампанским, ароматные деревенские сыры, нежные холодные закуски из свинины, приготовленные ещё дома, хлеба и лепёшки, завёрнутые в льняные салфетки. Хотя, несмотря на такое богатое разнообразие, я отметила, что сама хозяйка ела крайне мало, а к алкоголю даже и не притрагивалась. Тем временем мужчины, ловко управляющиеся с ножами, забили пару коз, которых мы чудом привезли на вьючных животных, сняли с тех шкуру и стали жарить, растянув, будто распяв, меж двух палок. Я не знала, как прошла следующая ночь, ведь всю её я проспала как убитая и не просыпалась вплоть до рассвета, когда начались хлопоты, вызванные необходимостью добыть огонь, чтобы сварить кофе и употребить оставшееся мясо козы. Перед уходом на месте привала мы оставили дрова, мешок бобов и несколько бутылок ликёра для тех, кто в будущем решит путешествовать в этих краях.

ТРЕТЬЯ ЧАСТЬ. 1896-1910

Клиника Хоббса, основанная знаменитым хирургом Эбанисером Хоббсом в собственной резиденции, представляла собой прочный на вид и вместе с тем элегантный домище в самом центре квартала Кенсингтона. Теперь от него остались лишь стены, заложенные окна да посеянные когда-то васильки, от чего со временем само здание превратилось в настоящее страшилище. Присутствие такового на изящно оформленной улице настолько беспокоило соседей, что продолжателям дела Хоббса не составило труда купить ещё и смежные дома и таким способом расширить клинику. И всё же они решили сохранить фасады времён короля Эдуарда, поэтому снаружи здания ничем не отличались от рядов домов здешнего квартала – все они были похожи один на другой. Изнутри помещение напоминало настоящий лабиринт из многочисленных комнат, лестниц, коридоров, внутренних дырок-оконец, из которых было невозможно ничего разглядеть. В отличие от старых городских больниц, здесь не было типичного операционного зала с открывающимся видом на арену для корриды – некий, расположенный в центре, круг, покрытый опилками либо песком и окружённый местами для зрителей. Вместо этого в клинике находились небольшие по размеру хирургические залы, стены, потолок и пол которых были оформлены облицовочной плиткой и металлическими листами. Раз в день они непременно чистились щёткой с применением щёлочи и обрабатывались мылом. Ведь покойный доктор Хоббс был одним из первых, кто согласился с теорией распространения инфекций туберкулёза, иными словами, всем известных палочек Коха, и приобщился к асептике, открытой английским хирургом Листером, которые бóльшая часть медиков из-за собственного высокомерия либо же простого нежелания всё ещё отвергала. Оказалось не слишком-то удобным враз поменять свои старые привычки, гигиена была отвратительной, сложным представлялось и изменить действенную быстроту, считавшуюся уникальной особенностью хорошего хирурга, потому что с помощью неё врач скрывал как свой риск возникновения шока, так и потерю крови у пациента. В отличие от многих своих современников, полагавших, что инфекции появлялись в теле больного внезапно и сами по себе, Эбанисер Хоббс тут же понял,