Т. 10. Река Вечности. Мир Реки. Рассказы - Филип Фармер

— Что бы ты ни говорила, я все равно уйду жить в горы.

— Давай-давай! Тебе, очевидно, есть что скрывать! Кто за тобой охотится? Кто ты такой, раз так боишься встреч с людьми? Что ж, мне скрывать нечего!

Битнайя схватила за ручку свой изобильник и бросилась вон из хижины. Микс, пристроившись рядом, пытался вести приятную беседу. Но она была слишком зла, чтобы отвечать ему тем же. Им не повезло. Едва они заметили издали, между двумя холмами, ближайший грибообразный камень, как с его верхушки взметнулись голубые язычки пламени и до них донесся шум, похожий на рев исполинского льва.

Остановившись, Битнайя разразилась потоком слов на своем родном языке. Надо думать, она сыпала проклятиями. Микс удовлетворился едким коротким словом.

Успокоившись, она спросила:

— Есть покурить?

— Оставил в хижине. Но тебе придется попозже дать мне что-нибудь взамен. Обычно я меняю сигареты на спиртное.

— Сигареты? Ты называешь так те трубочки?

Он кивнул, и они вернулись к его хижине. Иешуа они не увидели. Микс намеренно оставил дверь в хижину открытой. Он не полагался ни на Битнайю, ни на себя.

Битнайя взглянула на дверь.

— Ты, должно быть, думаешь, что я дура. Прямо под носом у Иешуа!

Микс усмехнулся:

— Пожила бы ты в Голливуде!

Он дал ей сигарету. Она щелкнула зажигалкой, которыми их снабжал изобильник. Зажигалка представляла собой прозрачную металлическую коробочку, из которой при нажатии высовывалась раскаленная добела проволочка.

— Ты, по-видимому, невольно подслушал нас, — сказала Битнайя. — Мы оба, как дураки, орали во все горло. С ним очень трудно. Иногда он пугает меня, а я ведь не из пугливых. В нем есть что-то такое, глубоко внутри — что-то особое, почти чужое. Можно сказать, нечеловеческое. И не то чтобы он был злым или не понимал людей. Он понимает, и даже слишком.

Но он почти всегда кажется замкнутым. Иногда он так заразительно смеется, что и я начинаю смеяться. Это потому что у него замечательное чувство юмора. Зато в иные дни он начинает обличать, причем настолько сурово, что его обличения больно задевают меня. Я-то знаю, что тоже включена в список обвиняемых. Но мирюсь с этим. Люди есть люди, хотя часто притворяются лучшими, чем они есть на самом деле. А по мне так вернее ожидать худшего. Нет ничего лучше приятной неожиданности, когда это худшее не сбывается.

— В этом наши взгляды почти не расходятся, — заметил Микс. Даже лошади непредсказуемы — а что тогда говорить о людях, чье поведение гораздо сложнее? Никогда нельзя предугадать, как лошадь или человек отреагируют или что движет ими. Лишь в одном можно быть уверенным. Для себя вы «номер один», но для другого «номер один» — это он сам или она сама. Если кто-то ведет себя так, будто считает вас «номером один», и жертвует собой ради вас, значит, он просто обманывает себя.

— Ты говоришь так, будто у тебя были какие-то нелады с женой.

— С женами. Вот что мне, кстати, больше всего и нравится в этом мире. Здесь не приходится при разводе бегать по судам или выплачивать алименты. Здесь просто забираешь свое ведро, полотенца, оружие и уходишь восвояси. Никаких тебе имущественных споров, ни родни со стороны бывшей жены, ни детей, о которых надо волноваться.

— Я родила двенадцать детей, — сказала Битнайя. — Шестеро умерли, не дожив даже до двух лет. Слава Богу, здесь мне не приходится через все это проходить снова.

— Тот, кто нас стерилизовал, знал, что делает, — произнес Микс. — Если б мы могли делать детей, то эта долина была бы вскоре битком набита — как у свиного корыта в час кормежки. Он пододвинулся к ней и ухмыльнулся: — Во всяком случае, у нас, мужчин, все еще при себе наши орудия, даже если в них холостые заряды.

— Дальше можешь не продолжать, — ответила Битнайя, все еще улыбаясь. — Даже если я и уйду от Иешуа, то скорее всего не захочу тебя. Ты слишком похож на него.

— Я мог бы показать тебе разницу, — сказал Микс.

Он отодвинулся от нее и достал из своей кожаной сумки кусок вяленой рыбы. Откусывая от рыбы, он спросил Битнайю о Моше.

— А ты не рассердишься и не будешь бить меня, если я скажу тебе правду? — задала ему вопрос Битнайя.

— Нет, чего ради?

— Потому что я уже научена держать язык за зубами, когда дело касается моей земной жизни. В первый раз, когда я рассказала о ней — это было почти через год после Дня Великого Крика, меня жестоко избили и бросили в Реку. Люди, которые сделали это, были вне себя от ярости, хотя я не понимаю, что могло их так вывести из себя. Они ведь знали, что их религия оказалась обманом. Они должны были узнать об этом в ту минуту, когда восстали из мертвых в Мире Реки. Но мне еще повезло, что меня не пытали и не сожгли заживо.

— Мне бы хотелось услышать истинную историю исхода, — сказал Микс. — Я не буду особо переживать, если то, что я услышу, не совпадет с тем, чему меня учили в воскресной школе.

— Обещай никому не рассказывать!

— Вот те крест, и чтоб мне не достался «Тони»![17]

ГЛАВА 6

Битнайя озадаченно поглядела на него:

— Это такая клятва?

— Не хуже других.

Она рассказала, что родилась на земле Гошен, находившейся в Мицраиме, то есть в Египте. Ее племя принадлежало к роду Левия и вместе с другими еверскими[18] племенами пришло в Мицраим примерно за четыреста лет до ее рождения.

Сюда их погнал голод, разразившийся в их стране. Кроме того, их пригласил к себе Иосиф. Он был визирем у египетского фараона и имел возможность переселить племена в страну изобилия, как раз в восточную часть огромной дельты Нила.

— Ты хочешь сказать, что история об Иосифе была такой на самом деле? — спросил Микс. — И что он действительно был продан в рабство своими братьями и впоследствии стал правой рукой фараона?

Битнайя улыбнулась.

— Не забывай, что я родилась за четыреста лет до того, как все это случилось, — напомнила она. — Правда это или нет, но мне так рассказывали.

— Трудно поверить, что фараон мог сделать кочующего еврея своим главным министром. Почему бы ему не выбрать египтянина, цивилизованного человека, который знал бы все ходы и выходы в таком мудреном деле, как управление великой нацией.

— Не знаю. Но в то время когда мои предки пришли в Египет, фараоном Нижнего Египта был не египтянин. Он был чужеземцем, одним из тех, что наводняли страну из пустынь и кого англичане называют царями-пастырями. Они разговаривали на языке, очень схожем с еврейским — во всяком случае мне так рассказывали. Он, наверное, считал Иосифа кем-то вроде родственника. В общем, представителем родственного с ним народа, а раз так, то ему, значит, можно было доверять больше, чем урожденному египтянину. И все же я не могу утверждать, что данная история правдива, потому что, конечно, не видела Иосифа собственными глазами. Но пока мой народ оставался в Гошене, люди из Верхнего Египта покорили царей-пастырей и сделали своего человека фараоном всего Египта.