Книги крови V—VI: Дети Вавилона - Клайв Баркер

— Не совсем, — ответил Бьернстрём Его английский был так же безупречен, как и профиль.

— Проводи его, — предложил Дэнси с каким-то воодушевлением. — Пусть сам посмотрит.

Бьернстрём кивнул.

— Почему бы и нет? — сказал он. — Только не притрагивайтесь ни к чему, мистер Лок, и прикажите своему спутнику оставаться на месте.

Дэнси первым пошел в глубь зарослей. Бьернстрём сопровождал Лока, когда они через деревню двигались к проходу, вырубленному в густой растительности. Лок едва передвигал ноги; с каждым шагом они слушались все меньше. Идти было трудно — масса раздавленных листьев и орхидей смешалась с пропитанной влагой землей.

На небольшом расчищенном участке ярдах в ста от деревни он увидел вырытую яму. Она была не очень глубокой и не очень большой. Смешанный запах извести и бензина перебивал все остальные. Тетельман, добравшийся до ямы первым, невольно отпрянул от ее края, Дэнси же был менее чувствительным: он зашел с дальнего конца и стал жестами предлагать Локу заглянуть в нее.

Тела уже начали разлагаться. Они лежали, сваленные в кучу, груди к ягодицам и ноги к головам, пурпурно-черной массой. Мухи во множестве кружили над ямой.

— Цивилизация, — прокомментировал Дэнси.

Лок стоял и смотрел Бьернстрём обогнул яму и присоединился к Дэнси.

— Здесь все? — спросил Лок.

Норвежец кивнул:

— Одним махом. — Слова он произносил убийственно правильно.

— Одеяла. — Тетельман назвал орудия убийства.

— Но так быстро… — пробормотал Лок.

— Это очень эффективное средство, — сказал Дэнси. — И почти невозможно что-либо доказать. Даже если кто и заинтересуется.

— Болезнь самая обычная, — заметил Бьернстрём. — Да? Как у деревьев.

Лок потряс головой; ему резало глаза.

— О вас хорошо отзываются, — сказал ему Бьернстрём. — Думаю, мы могли бы работать вместе.

Лок даже не пытался ответить. Другие норвежцы положили ружья и вернулись к работе — сваливали в яму оставшиеся тела из кучи, сложенной рядом. Среди трупов Лок разглядел ребенка, а также старика, которого как раз в этот момент тащили к яме. Когда его раскачивали над ямой, конечности болтались, будто лишенные суставов. Труп скатился немного боком и замер лицом вверх с поднятыми над головой руками — то ли повинуясь, то ли изгоняя чужаков. Это был тот самый «старший», с кем имел дело Черрик. Его ладони все еще оставались красными. На виске отчетливо виднелось входное отверстие от пули. Очевидно, болезни и несчастья не всегда эффективны.

Лок смотрел, как следующее тело сбросили в общую могилу, а за ним еще одно.

Бьернстрём, стоя на дальнем краю ямы, закуривал сигарету. Он поймал взгляд Лока.

— Вот так, — сказал он.

Из-за спины Лока подал голос Тетельман.

— Мы думали, ты уже не вернешься, — заметил он, видимо, пытаясь объяснить свой альянс с Бьернстрёмом.

— Стампф умер, — отозвался Лок.

— Ну что ж, нам больше достанется.

Тетельман подошел к нему и положил руку на плечо. Лок не ответил. Он смотрел вниз, на тела, уже засыпанные известью, и не обращал внимания на теплую струйку, стекавшую с того места, куда легла рука Тетельмана. Тот с отвращением отдернул руку: на рубашке Лока расплывалось кровавое пятно.

Сумерки над башнями

(пер. с англ. В. Шитикова)

Фотографии Мироненко, которые Балларду показали в Мюнхене, мало о чем говорили. Только на одной или двух можно было разобрать лицо агента КГБ, а все остальные, крупнозернистые и в пятнах, искажали его облик. Баллард не очень расстроился. Из своего обширного и подчас горького опыта он знал, сколь обманчива внешность. Но помимо зрения есть и другие способности — остатки тех чувств, что атрофировались к нашему времени; он умел включать их в игру и разнюхивать самые мелкие признаки обмана. Эти способности при встрече с Мироненко помогут узнать правду.

Правду? Во всем этом есть какая-то загадка, и не станет ли лучшей тактикой искренность? Сергей Захарович Мироненко одиннадцать лет возглавлял отдел «С» в управлении КГБ и имел доступ к самой засекреченной информации о тайной агентуре Советов на Западе. Однако в последние недели он отчего-то разочаровался в своих хозяевах и был готов перебежать, что стало известно британским спецслужбам. Чтобы окупить те непростые действия, что будут предприняты в его интересах, он обязался в течение трех месяцев действовать в качестве двойного агента внутри КГБ, после чего его примут в объятия демократии и спрячут там, куда не доберутся его мстительные владыки. Балларду нужно встретиться с русским один на один и попытаться установить, насколько искренним является его отход от коммунистической идеологии. Ответ следует искать не в словах Мироненко — это Баллард знал наверняка, — а в едва заметных оттенках его поведения, которые способен уловить лишь инстинкт.

В свое время подобная головоломка показалась бы Балларду увлекательной и все его мысли сосредоточились бы на разматывании витков запутанного клубка. Так поступает человек, убежденный, что его действия оказывают решающее влияние на ход мировых событий. Теперь Баллард стал мудрее. Секретные службы Запада и Востока годами корпели над своей рутиной. Составляли заговоры, кривили душой, порой (хотя и редко) проливали кровь. Случались и побеги, и обмены пленных, и маленькие тактические победы. Но в итоге все всегда оставалось в одном и том же положении.

Взять, к примеру, этот город. Впервые Баллард попал в Берлин в 1969 году. Ему исполнилось двадцать девять, годы тренировок укрепили его тело, он был здоров и не чужд удовольствий. Однако он не чувствовал себя комфортно. Баллард считал этот город неприятным и даже зловещим. Берлин увлек Оделла — его коллегу в первые два года работы, — что доказывало действенность городских чар; и однажды Баллард почувствовал себя потерянным для жизни. Разделенный пополам Берлин стал ему ближе, чем Лондон. Тяжесть, несбывшийся идеализм и — возможно, острее всего — ужасное одиночество этого места подходили Балларду. Он и город, живущие в пустыне умерших амбиций.

Он нашел Мироненко в картинной галерее. Баллард не ошибся — фотографии действительно врали. Русский выглядел старше своих сорока шести и казался более болезненным, чем на украденных снимках. Ни Баллард, ни Мироненко не подали виду, что они знакомы. Они полчаса бродили между картин, причем Мироненко проявлял большой и, во всей видимости, подлинный интерес к живописи. Убедившись в том, что за ними нет слежки, Мироненко покинул здание и довел Балларда в укромное предместье Далем, в безопасный, по общему мнению, дом. Там они устроились в маленькой нетопленой кухне и начали разговор.