Двое из будущего. 1904-... (СИ) - Казакевич Максим Валерьевич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— И про наши с вами продовольственные махинации ей тоже известно?
Стессель поперхнулся дымом, закашлялся. После посмотрел на меня как на умалишенного:
— Что вы такое говорите? Никаких махинаций у нас с вами не было. По бумагам все чисто, комар носа не подточит. Любой банковский червь умрет в этих бумагах, но ничего компрометирующего нас обоих не найдет.
— А спросят лейтенанта Колчака?
— Смеетесь? Думаете он знает?
— Догадывается.
— Догадки не отгадки, — как-то по-детски парировал он и отмахнулся рукой от темы, словно от назойливой мухи. — Хватит об этом. Я еще вам кое-что не сказал. Мария Федоровна знает о том, что вы передали в собственность крепости вашу постройку на горе Высокой. И она высказала недоумение по поводу того, что мы у вас эту постройку не выкупили, не заплатили вам ни гроша. Она настаивает на том, чтобы мы вам возместили все затраты на ее постройку, выплатили вам все до копеечки. Сами понимаете, ослушаться я ее не мог, но и просто так вам отдать вам тоже не был в состоянии. Финансы в крепости находились в большой нужде. Я уведомил ее, что расплачусь с вами только лишь после снятия осады и она со мною согласилась.
— Вот это новость так новость! — невольно вырвалось у меня. — Признаться, это совершенно неожиданно. Я же вам это укрепление подарил, я с ним уже давно расстался.
— Да, помню. Но, стоит уточнить, что вы нам его не подарили, а мы его у вас реквизировали. И даже бумаги вам нужные дали. А это для Марии Федоровны что-то значит, и потому она со мною не согласилась. Что уж она там думала, кто ей что посоветовал, я знать не могу. И ослушаться тоже не могу. Так что, Василий Иванович, я буду вынужден с вами расплатиться. Надеюсь у вас сохранились бумаги, подтверждающие ваши расходы и бумаги по реквизиции?
— Кое-какие — да.
— Хорошо. Как быстро вы их нам можете предоставить?
— Завтра-послезавтра. Какие-то сегодня. Но, вы же понимаете, что я не ожидал подобного и что-то просто не смогу найти. Наверняка некоторые бумаги утрачены.
И тут Стессель улыбнулся знакомой мне улыбкой. Той улыбкой, которая означала лично для него возможную прибыль.
— Вы сами во сколько оцениваете вашу постройку на Высокой. Без бумаг, вот так, навскидку? — спросил он.
— Гм, — на секунду призадумался я. — Где-то тысяч в шестьдесят она мне обошлась. А что?
Стессель хитро прищурился. В очередной раз пыхнул сигарой, а затем вдруг встал и закрыл форточку. Потом на всякий случай выглянул за дверь и только тогда позволил себе выдать новую махинацию:
— В общем так, Василий Иванович. Я знаю, что вы человек прямой, витиеватых подходов не любите. Поэтому скажу сразу как есть. Что вы скажете на то, если я заплачу вам за вашу крепость сто тысяч, а вы потом…, - он замолчал, позволяя мне додумать его предложение.
Спустя пару секунд я продолжил его мысль:
— А мы с вами потом поделим разницу сверх моих затрат на постройку пополам?
Он кивнул и поправил:
— Разницу сверх ваших доказанных затрат. Что вы на это скажете?
Господи, да он еще спрашивает. Я, конечно, не вор, но кто в здравом уме откажется от такого предложения? Вернуть себе свое же, да пусть еще и с прибылью? Да полностью безопасно, да так, что по всем бумагам будет тишь да гладь? Нет, от подобного ни один человек дружащий с головой не откажется. Вот и я не отказался.
Необходимые бумаги я предоставил через три дня. Как я и опасался, кое-какие документы за ненадобностью не сохранились. Сохраненные же доказывали мои расходы на укрепления на тридцать три тысячи с какой-то мелочью. Кои я и получил лично из рук Стесселя. Ну а остальные шестьдесят семь мы поделили ровно пополам, так что я, получается, вернул себе все свои затраты. Ну а Анатолий Михайлович ловко заработал на этой войне, уведя из кассы крепости себе в карман в общей сложности более пятидесяти-шестидесяти тысяч.
Князь Микеладзе спустя неделю подготовил все необходимые для меня документы. Вручил их мне через своего человека, сунул в руки запрошенные билеты на поезд. И вот в первой неделе августа пришла мне пора покидать Порт-Артур. Вместе со мню поехали Лизка с Данилом. Чемоданы собраны, дела приведены в порядок.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})На вокзал пришли провожать меня все, кто близко знал. И Мурзин, и Петро с Ульяной, и Пудовкин, уже главный редактор уже моей газеты «Новый Край», и Зверев из полицейского управления, и Валентин Махальчук, тот самый паренек, что теперь таскает рыбу в город. Он пришел вместе со своими отцом, матерью и маленькой сестрой Вероничкой, которую я когда-то спас куриным бульоном.
Прощания были недолгие. Санитарный эшелон с прицепленными к нему несколькими пассажирскими вагонами отходил по расписанию и поезд, стоя под парами, уже давал требовательные гудки. Последние раненные и покалеченные загружались в вагоны, отдавались последние команды. Проводник стал поторапливать:
— Загружайтесь, пожалуйста, не задерживайтесь. Поезд отойдет через три минуты.
Что ж, настала, значит, время прощаний. Первого я обнял Петра:
— Ну, что, Петро, удачи тебе в семейной жизни. Любви и счастья.
— Спасибо, Василий Иванович, — ответил он, заблестев увлаженными глазами. — И вам счастливого пути. Вы уж нас не забывайте, навещайте иногда.
— Если получится, — честно ответил я и, отпустив парня, аккуратно сграбастал хрупкую Ульяну. Ее живот уже был заметен. Девушка пискнула и испуганно, как бы я ее не поломал, замерла. — Сына должна родить, — подмигнул я ей и отпустил. Она озарилась улыбкой, приняв за чистую монету мое «пророчество», и ответила:
— Сын это холошо. Надо сына.
Петро вставил:
— Васькой назовем!
Следом я сдавил ладонь Пудовкина:
— Ну, Алексей Захарыч, оставляю на тебя целую газету. Мечтал ли ты об этом, когда мы с тобой на мотоцикле по Артуру куролесили?
— Мечтал, Василий Иванович.
— А помнишь, как я в воду с моста сиганул и чуть не утоп?
— Конечно помню. Хорошо мы тогда погуляли, весело.
— Вот и не забывай. Будешь потом рассказывать, как пьяный Рыбалко здесь кур давил. Только смотри, не печатай этого в газете, я для читателей всегда должен быть белым и пушистым.
Он хмыкнул:
— Ладно, не буду.
Звереву я также пожал руку. Он затряс ее, приговаривая:
— Это просто трагедия для крепости, что вы уезжаете. Правда, люди жалеют и хотят, чтобы вы здесь остались. Много добра вы сделали.
— Да, ладно, будет тебе, — отмахнулся я. — Ты-то как по службе за это время, не продвинулся?
— Да нет, куда нам. Как был помощником исправника, так им и остался. А что, я не жалуюсь. Жалование неплохое, да и должность для меня подходящая.
— А на место полицмейстера сесть не хочешь?
— Боже, неужели это в ваших силах? — со смехом удивился он. — Да вы никак самого Бога за бороду таскаете?
— Бога не Бога, но скоро к Императору на доклад попаду. Замолвлю за вас словечко и будете здесь сидеть кум-королю.
Конечно же это было сказано в шутку и Зверев это понял. Но, как известно, в каждой шутке есть всего лишь доля той самой шутки, остальное правда. Действительно, почему бы не похвалить работу человека перед Николаем, глядишь и появится у нас в городе свой, прикормленный полицмейстер.
Валентин Михальчук гордо ожидал своей очереди. И он ее дождался. Я протянул ладонь и по-взрослому, крепко сдавил мальчишеские пальцы. Парень и виду не подал, что ему стало больно. Следом и отец его получил рукопожатие, и мать его удостоилась пристального взгляда. Вероничка же, полуторогодовалая малышка получила от меня вкусную конфету, которую она, впрочем, взяла, но не поняла, что с ней надо делать. Не знала она что это такое. Валентина я напутствовал:
— Работать честно, слушаться вон того усатого дядьку, — кивнул я на Мурзина. — Он здесь главный. Что он будет говорить, то вам с отцом и Петром и следует делать.
— Хорошо, дядя Василий, — серьезно ответил он и что-то хотел добавить еще, но не смог. Громкий, протяжный гудок оповестил перрон, что эшелон вот-вот отойдет.